Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Уехал Иван из Калиновки мало кому известным боксёром первого разряда, а вернулся мастером спорта.

«Вероятно, все ребята придут встречать меня на вокзал, — думал Железняк. — Ведь воскресенье, все свободны».

Но никто не встретил ни его, ни Гурьянова, даже Андрейки не видно было. Что же это такое? Может, телеграмму не получили? Странно. Скорее домой! Иван почти побежал и ещё издали увидел у своего парадного грузовую машину, покрытую красным и чёрным, большую толпу людей.

Навстречу ему из дверей показался длинный красный гроб. Железняк увидел спокойное, украшенное пышными, похожими на огромную белоснежную бабочку усами лицо Максима Половинки. Гроб медленно плыл среди толпы. В солнечном золотом тумане мелькнуло лицо Кирилла. Как же это могло случиться? Ведь когда Иван уезжал, весёлый и здоровый Максим Сергеевич пожелал ему на площадке «ни пуха ни пера». У подъезда, тесно прижавшись друг к другу, стояли Марина с Христиной и Андрейка. Иван подошёл, отдал брату чемоданчик, а сам направился к машине, где устанавливали гроб.

Заплакал на высоких нотах оркестр, медленно, на первой скорости, пошла машина, а за нею тронулись люди, и среди них в один ряд бригада Половинки, хмурая, осиротевшая.

Иван вспомнил Любовь Максимовну. Но её не было видно. Только на кладбище появилась она у гроба, вся в чёрном, постаревшая, измученная. Над могилой говорили речи, играл оркестр, а Иван, как бы стыдясь непрошеных слёз, всё смотрел и смотрел вверх, в синее июльское небо, где на широких, негнущихся крыльях огромными спиралями плавал в небе тяжёлый степной орёл. Засыпали могилу, поставили цветы в изголовье, вернулись домой. Пришли, сели и долго молчали, усталые, поражённые неожиданной смертью.

— Умер около своих тисков, модель блюминга выпиливал, — сказал Кирилл. — Голову на руки склонил и будто заснул.

Иван подошёл к столу, взял из ящика две тоненькие тетради. Неужели человек может предчувствовать свою близкую смерть?

Лёг на кровать, развернул тетрадь.

«С людьми надо быть ласковым», — прочитал он первую запись старого бригадира. Глаза Ивана наполнились слезами, но он сдержался и долго-долго лежал неподвижно, делая вид, что читает.

Вот и ушёл из жизни Максим Половинка, мастер и учитель, второй после мамы человек, на которого можно было так уверенно опереться. Почему же сейчас думается не о нём, а именно о маме, о последнем прощании в больнице, когда Иван стоял около её постели, путаясь в длинном накрахмаленном халате? Почему именно сейчас пришла мысль, так ли он живёт, как хотела мать, всё ли он делает, как она завещала? И снова отсутствие матери отозвалось болью. На мгновение появился страх перед теми трудностями, какие ещё поставит жизнь. Но он тут же прогнал это чувство: ведь он уже не беспомощный мальчик, а взрослый человек, донбасский рабочий.

Наутро Саша Бакай сидел перед начальником цеха в его кабинете и говорил:

— Мы, комсомольская организация, предлагаем бригаду покойного Максима Сергеевича переименовать в комсомольско-молодёжную бригаду сборщиков. Там только Хоменко не молодёжь, но это никому не мешает.

Начальник цеха помолчал, повертел в руках красный, остро отточенный карандаш и спросил:

— И блюминг им оставить?

— Да, — убеждённо ответил Бакай. — Этот блюминг всё равно под комсомольским контролем. Кому же и собирать его, как не комсомольцам?

— Это правда. А бригадиром туда…

— …поставить Ивана Железняка! — закончил Саша Бакай.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Утром Иван явился на работу точно, как всегда, прошёл по всем пролётам, где обрабатывались детали машин для будущего блюминга. Их нетрудно было отличить по маленьким белым плакатикам. Станина блюминга, тяжёлая, двухсоттонная, уже стояла в первом цехе на многоколесном низком лафете. Скоро будут собирать и пробовать клеть блюминга, самую важную его часть. На станине Иван тоже увидел крепко приклеенный плакатик комсомольского контроля, — скоро комсомольцы закончат эту машину.

Придя в свою бригаду, развернул чертёж, углубился в него. Хороший будет блюминг, не много таких в нашей стране, и он, Железняк, делает его своими собственными руками!

Кончилась смена, он ещё раз посмотрел, как фрезеровщики и токари приспосабливают к станине блюминга свои станки, и пошёл домой.

На стадион он явился за полчаса до парада, переоделся и подошёл к главному судье.

— Когда я встречаюсь с Климко?

— С кем?

— С Семёном Климко, из Луганска?

Судья, пожилой, коротконосый человек, со смуглым лицом и волосами с проседью, взглянул на него удивлённо.

— Вы с ним не встретитесь.

— Как так? — Железняк даже мысли такой допустить не мог.

— Очень просто. Мы сейчас будем проводить встречи второго и третьего разряда, а победители примут участие в боях с перворазрядниками и мастерами.

— Кто это придумал?

— Если сделать иначе, розыгрыш первенства затянется на две недели.

— Значит, я с Климко не встречусь?

— Встретитесь, если он победит.

— Но я хочу с ним встретиться, понимаете? Я должен встретиться!

— Так пригласите его на товарищескую встречу.

— Он не согласится.

— Я тоже так думаю. — Судья с удивлением глядел на Железняка. — Вы понимаете, что вы говорите? Вы, мастер спорта, рвётесь в бой с посредственным второразрядником. Не понимаю вас, — ещё раз пожал плечами судья. — Не понимаю. А впрочем, подождите. После боя всё выяснится. Он будет работать на первом ринге. Если он победит, вы встретитесь.

— Железняк, на парад! — послышался голос Гурьянова. — На парад, Железняк! Или, может, для вас нужны специальные приглашения?

— Иду, иду!

Парад кончился, но Железняк не пошёл, как всегда, в раздевальню отдыхать и разминаться, а остался в зале.

Ему предложили место на трибуне, он сел, забыв поблагодарить. Саня оказалась рядом с ним, он что-то сказал ей, здороваясь, взял обеими руками её узкую руку, пожал и не выпустил.

На ринге появился Семён Климко, за ним под канаты пролез судья, а ещё через мгновение второй боксёр — харьковчанин Сухов. Канаты дрожали, как хорошо натянутые струны, и странно было, что они не звенят.

— В красном углу — Климко, Луганск, второй разряд. В синем — Сухов, Харьков, третий разряд.

Прозвучал гонг, бой начался. Иван оглянулся вокруг, словно впервые увидел свой Калиновский стадион. Всё было, как тогда, три года назад. Только в секторе стоит не один ринг, а два, людей на трибунах много больше, и вторым разрядом теперь никого не удивишь.

— Начинают, — сказала Саня. — Смотри.

Он стал смотреть на ринг, и надежда снова воскресла в его сердце. Климко в полной форме, — ему, вероятно, только случайно до сих пор не дали первого разряда, — он, наверное, победит Сухова, выйдет в группу самых сильных, и тогда…

— Браво! Хорошо! — закричал Иван, когда Климко удалось провести короткую серию сильных ударов.

Саня взглянула на него удивлённо, ей никогда ещё не приходилось слышать, чтобы Иван кричал на трибуне. И глаза у него блестят, как льдинки под ярким солнцем. Что это с ним?..

В конце первого раунда Климко пошёл в атаку, но прозвучал гонг. Минута перерыва. Этот раунд Климко, вероятно, выиграл. Что-то торопливо говорят своим бойцам секунданты, одновременно обмахивая их полотенцами. Вероятно, сейчас решится судьба соревнования, — кто лучше понял намерения противника, кто до конца разгадал их, тот и выиграл. Снова гонг, снова бой.