Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

Кондуктор пожал плечами.

— Я знаю аккурат столько, сколько и вы. Доброй вам ночи, господа, пойду спать.

И, широко зевнув, он растянулся на одной из лавок. Другие кондукторы его в этом уже упредили. Весь персонал «Infernal» вповалку лежал прямо на полу перронного холла и, подложив под головы плащи, безмятежно спал, как после благополучно завершенного рейса.

— У меня такое впечатление, — заметил Ровелли, когда они возвращались к тому месту, где оставили махатму, — что атмосфера станции воздействует наподобие сильного наркотика.

— Все дело, сдается, в этом проклятом фиолетовом свете. Обратите внимание на его удивительные свойства: он пронизывает тело насквозь, проникает через ткани, как рентгеновские лучи.

— И вправду. Феноменально! Взгляните на этих людей, которые еще слоняются туда-сюда: они просвечены так, что отсюда явственно видны контуры скелетов. Но, кажется, и эти уже сыты по горло своей прогулкой и готовы сдаться.

Действительно — последние пассажиры сходили с колеи, направляясь в укрытие перрона.

— Смотрите-ка! — негромко воскликнул Лещиц. — Это ведь Пембертон!

— Он самый. Но в каком плачевном состоянии! Едва держится на ногах. И тот, рядом с ним, выглядит не лучше; если не ошибаюсь, это журналист Берхавен.

Тем временем оба спутника приблизились к ним. Пембертон бормотал сонным голосом:

— I am very tired! Смертельно устал! O yes, господа! Where is my sleeping-room? My sleeping-room, — жалобно повторял он, пока наконец не свалился без памяти на рельсы, увлекая за собой своего спутника…

Вскоре вся станция уподобилась одному огромному дортуару — люди спали где попало: на стульях, скамьях, на полу, кое-кто был сморен сном настолько неожиданно, что так и остался стоять, навалившись на перила; другие валялись в колее между рельсами, на откосах насыпи. И на это становище людей, сраженных каким-то ужасным массовым наркозом, сверху, с утесов и скал, лился свет — ласковый, умиротворяющий, темно-фиолетовый…

И тут вдруг Лещицу отчего-то вспомнилась зловещая молитва Первого лица из пролога к «Кордиану» Словацкого:

Господь, на твой народ, разгромленный в сраженье,Дремоту ниспошли, тишайший сон забвенья;Могильных призраков отчаянье немоеПрикрой завесой с радужной каймою,Чтоб накануне дня восстания из мертвыхПроснулись не в слезах мильоны распростертых…

— Губительный свет, — прошептал Ровелли, судорожно ухватив Лещица за руку. — Прочь отсюда, скорей! Меня здесь как будто льдом сковывает. Ну же, идем!

— Куда идти? Мы ведь не знаем дороги. Я это место вижу впервые в жизни.

— Я тоже. Но полагаюсь на махатму. У него инстинкт первобытного человека. Кроме нас двоих, только он еще в полном сознании. Взгляните, подает нам знаки.

И действительно, индиец с нетерпением поджидал их. Его благородная статная фигура казалась сейчас как бы еще выше, какой-то сверхчеловечески монументальной. Он издали звал их за собой нетерпеливым мановением руки.

Когда они наконец догнали его, он на ходу бросил:

— Нельзя терять ни минуты. Постараюсь как можно скорее вывести вас отсюда, за пределы действия света.

И они молча поспешили прочь от загадочной станции, шли на восток какой-то тесной скалистой горловиной. Вскоре рельсовый путь неожиданно оборвался, дальше петляла меж гор узкая тропа.

— Вот теперь можно ненадолго и оглядеться, — первым нарушил молчание Ришивирада, прислонясь к террасному выступу.

Спутники не замедлили воспользоваться его предложением. Тут-то они и увидели в последний раз станцию Буон-Ритиро, а дальше за нею чернеющие контуры «Infernal».

Они увидели, как из фосфоресцирующих глыб стал сочиться густой туман и огромными фиолетовыми клубами накрывать вокзал и окрестности. Клубы расцветали на ощетиненных пиками гребнях, в устланных осыпями расселинах, в ущельях, на перевалах и, завиваясь в гадючьи кольца, лавиной сползали вниз. Вскоре туман накрыл собой все. В клубящемся фиолетовом месиве исчезла станция, мертвенно застывший поезд и спящие путешественники…

— Вот и конец, — вполголоса сказал индиец. — А нам пора в путь. Через три часа встретим рассвет.

И, не обмолвившись более ни словом, они двинулись дальше на восток…

Европейские газеты от 30 августа 2345 года и в последующие дни заполнены были сенсационной новостью о таинственном исчезновении поезда «Infernal Me,diterrane, № 2», отбывшего из Барселоны 23 августа в 6.10 вечера. Последней станцией, которая еще сигнализировала (в 21.15) о его прохождении, было селеньице Вентимилья. Что стряслось в дальнейшем с поездом и его пассажирами, так и осталось загадкой. Во всяком случае, в Сан-Ремо ни в ту ночь, ни в следующие он не прибывал. Но и катастрофа была исключена: на линии нигде не найдено никаких следов, которые подтверждали бы такую версию. Все поиски и расследования ни к чему не привели. «Infernal» самым необъяснимым образом безвозвратно исчез где-то на перегоне между Вентимильей и Сан-Ремо.

БЛУЖДАЮЩИЙ ПОЕЗД (Легенда железной дороги)

На вокзале в Горске лихорадочное оживление. Канун праздников, несколько нерабочих дней — вожделенная пора! Мелькали возбужденные женские личики, трепетали яркие ленты на шляпках, пестрели дорожные пледы. В толпе прокладывал себе дорогу элегантный господин в стройном цилиндре, чернела сутана духовного лица, под арками в толпе мелькали синие колеты военных, а неподалеку преобладало серое — в серых блузах работали путейцы.

Бурная жизнь клокотала и, стесненная слишком тесными перронами вокзала, с лязгом и грохотом перехлестывала на привокзальную площадь. Голоса пассажиров, выкрики носильщиков, сигнальные свистки, шипенье пара — все звучало вразнобой, сливалось в ошеломительную симфонию, втягивало, оглушало — волны этой могучей стихии усыпляли, укачивали, дурманили…

Служба движения жила интенсивно. В вокзальной сутолоке выныривали красные фуражки железнодорожных служащих; отдавали распоряжения, удаляли с путей зевак, быстрым внимательным взглядом провожали отходящие поезда. Вдоль длинных составов лихорадочно и нервно пробегали кондукторы; служащие блокировочных постов — лоцманы железнодорожных станций — исполняли указания короткие и четкие, как свисток — сигнал отправления. Правил темп, размеренный на минуты, секунды — служащие то и дело сверялись со временем по двойному белому диску станционных часов.

И все-таки спокойный сторонний наблюдатель уже через несколько секунд ощутил бы нечто, противоречащее обычному распорядку.

Похоже, что-то непредвиденное проскользнуло в нормированную предписаниями и освященную традициями жизнь станции. В механическую равномерность движения вкралась какая-то неопределенная, но важная помеха.

Быть может, чуть более нервная жестикуляция, беспокойные взгляды, выжидающее выражение лиц. Что-то нарушилось в безупречно отлаженном организме. Нездоровое, зловещее напряжение растекалось по его разветвленным артериям, прорывалось нервными, полусознательными вспышками.