Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета

— Сын ее, граф Юзеф, — добавил ксендз, — подарил этот стол вместе с описанием происшествия, выбитым на мраморной табличке, костелу в Пшемыслянах, а оттуда этот бесценный экспонат поступил в наш музей.

— Странное дело, — заметил доктор, — в явлениях стигматопластии наблюдается одна и та же особенность. Читая соответствующую литературу, я не без удивления обнаружил, что страждущие души имеют обыкновение обнаруживать себя одинаковым способом. Выработали, что называется, свой стиль. К примеру, весьма часто упоминаются следы рук на столах или дверях. Видимо, дерево исключительно восприимчиво к печатям с того света.

— Именно так, — спокойно подтвердил ксендз, стараясь не замечать легкого оттенка иронии в словах гостя. — В нашей коллекции много оттисков, оставленных как раз на дереве. Но один только этот оригинальный, все остальные — копии. Вон тот, например, маленький столик, черного дерева, является точным воспроизведением монастырского стола из доминиканского аббатства в Испании, след же оставлен рукой одного из почивших братьев.

— А вот, — вмешалась в разговор Хелена, — альбом с цветными копиями других знаков.

Пронь открыл поданный ему фолиант и принялся с любопытством рассматривать собранные в нем зарисовки и снимки. На особо заинтересовавшем его изображении он задержался чуть дольше — массивные, железом окованные двери с выжженным в центре одной из створок женским профилем.

— «Года тысяча восемьсот пятьдесят девятого, — вполголоса прочел он справку внизу, — в обители францисканок в Фолиньо близ Ассизи умершая монахиня Тереза Джотти явилась огнем объятая сестре Анне Феличи, спасавшейся в том же монастыре, и, в показание подлинности своего пришествия, коснулась пламенеющим ликом сих дверей».

— Ну вот, опять же «сих дверей», — констатировал доктор, возвращая альбом на место.

Перешли к следующим экспонатам. Любезный хозяин открыл барочного стиля шкафчик и вынул с полки какие-то свертки, старательно обернутые в шелк и перевязанные лентами шафранного цвета.

— Платки чистилищных душ, — объявила Хелена, развязывая один из пакетиков.

На стол посыпались квадратные и треугольные лоскуты: платки, косынки, скатерки, полотенца из тканей самого разного достоинства — от грубой холстины до деликатного батиста или воздушного газа, попадались также гипюровые и кружевные; на всех различимы были буроватые оттиски пальцев, рук и фрагменты слегка намеченных лиц: профили, носы, щеки, уши.

— Плод моих более чем тридцатилетних поисков и трудов, — горделиво сообщил ксендз с улыбкой мальчугана, показывающего взрослым свои сокровища. — Хеля! Убери все на свое место.

— А там у вас что хранится? — спросил Пронь, указывая на продолговатую стеклянную шкатулку, оправленную в серебро.

— Фотографии и портреты людей, которым души, страждущие в чистилище, в память своего явления выжгли знаки на теле.

Хелена, видя, что ученый вознамерился обследовать помещение дальше, остановила его замечанием:

— В той части зала вы не найдете ничего интересного.

— Почему же? — заупрямился Пронь, — Может быть, именно там я чем-нибудь особенно заинтересуюсь.

— Там собраны экспонаты сомнительного происхождения, а то и вовсе фальшивые, плоды, так сказать, мистификации, — неохотно признался хозяин.

— И вы, ваше преподобие, зная об этом, все равно храните их в своем музее? — удивился Пронь.

Ксендз, смешавшись, потупился и смущенно ответил:

— Такое, знаете ли, пристрастие, причуда коллекционера. Быть может, вам известно, пан доктор, что заядлые филателисты вполне сознательно собирают также марки фальшивые и откровенно поддельные? Впрочем, мне со своими подделками трудно расстаться еще и потому, что об их неподлинности я узнал всего лишь несколько лет назад.

Ксендз исподтишка взглянул на племянницу.

— Ясно, вы к ним просто-напросто привязались, и теперь вам жалко их выкинуть. И кто же открыл вам глаза на истинное положение вещей, кто вывел ваши фальшивки на чистую воду?

Вопрос привел ксендза в явное замешательство.

— Я, — прервала неловкое молчание Хелена.

— Вы?

Пронь посмотрел на нее внимательнее. Девушка еще больше побледнела и словно бы напряглась.

В голову ему пришла одна идея. Схватив девушку за руку повыше сгиба и пристально глядя ей в глаза, доктор зажал пульс Хелены большим пальцем. Тело ее тотчас застыло, словно сведенное внезапной судорогой, глаза закатились, лицо обрело выражение сонной маски.

— Гм… — буркнул он, довольный открытием. — Теперь понятно.

— Что вы с ней сделали, пан доктор? — встревожился перепуганный ксендз.

— Ничего особенного, вполне невинный маленький опыт. — Пронь легонько потер пальцами лоб и переносицу девушки.

Она очнулась и с удивлением глядела на них.

— Что такое? Что со мной было?

— Пустяки, — успокоил ее Пронь, благожелательно улыбаясь, — вы всего-навсего немножко соснули.

— Я спала?

— Совсем недолго, не больше минуты. К тому же, я полагаю, это состояние для вас не ново, с вами такое случалось уже не раз. Ведь я прав?

Девушка опустила голову.

— Да, — наконец призналась она с большой неохотой.

— Итак, — заключил гость, — осмотр музея закончен или у вас имеется еще что-нибудь для показа?

— Следующая зала тоже отведена под музей. Там хранятся интересные отливки в гипсе и бронзе. Но я думаю, на сегодня хватит. Времени впереди предостаточно, я вас отсюда скоро не выпущу, пан доктор. Теперь же, как говорится, подошла hora canonica: надо чем-нибудь подкрепить грешное тело. Хеля, все ли готово?

— Обед подан, прошу к столу, — объявила, войдя в комнату, симпатичного вида старушка.

Доктор Пронь галантно подал руку Хелене.

Обед прошел мило и непринужденно. Незамысловатые, но вкусные яства, окропленные старопольским медом, не только подкрепили грешные тела, но и приподняли настроение.

Вслед за последним блюдом подали черный кофе, и мужчины, подхватив чашки, перешли в небольшой салон. Ксендз, прикрыв дверь в соседнюю комнату, удобно расположился в старинном кресле и, попыхивая пенковой трубкой, подвинул гостю сигаретницу. Выпустив под потолок несколько завитушек, Пронь приступил к послеобеденной беседе.

— Когда вы основали музей, ваше преподобие?

— В тысяча восемьсот семидесятом, ровно сорок два года назад. Мне было тогда тридцать лет, и я только что получил здешний приход.

— Думаю, ваш музей возник неспроста, что-то должно было вас на это подвигнуть. Какой-нибудь факт, событие? Столь оригинальная идея не может возникнуть ни с того ни с сего.

Ксендз загадочно усмехнулся.

— Вы не ошиблись, пан доктор. Действительно, помысел основания музея чистилищных душ родился под влиянием происшествия, которое поразило меня до глубины души. Но, поскольку история эта тесно связана с одним из экспонатов, хранимых в той зале, которую мы собираемся посетить завтра, я вам расскажу ее при осмотре.