Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Первым подошел ливненский директор-здоровяк:
— Ну, и слава богу!
— А навес поставили? — спросил Нефедов, морщась.
— Пока нет.
— Я в министерство напишу, — сказал Нефедов и тоже похлопал директора по плечу, как тот его. — Я теперь завелся.
Его окружили, жали руку, а один, молодой, попросил:
— Дайте посмотреть.
Нефедов отдал ему свой ордер, и парень стал смотреть, а другие желали веселого новоселья.
Застенчиво улыбаясь, Нефедов пригласил на новоселье Охрименко, но тот досадливо пожал высокими плечами:
— Давай в другой раз. Жена
— А ты — как? — спросил Нефедов другого инженера.
— У нас родственники десант высаживают!
Тогда Нефедов с надеждой повернулся к юноше, которому еще был должен три копейки за газировку:
— А ты?
— В компахе я, Юрий Евгеньевич.
— Люсе привет передай.
— Люське? А я ее зарыл.
— Как? — испугался Нефедов. — Что с ней?
— Да ничего. У меня уже другая гёрла!
Гости издалека, остановленные телеграммами, само собой, не приехали, и так получилось, что в новой нефедовской квартире тесным кругом собрались в эту новогоднюю ночь лишь Царевна, Заяц, Волк и Баба Яга. Все семейство натянуло на себя картонные маски, и на пустой стене творилось тоже что-то нереальное: пламенное солнце выглядывало из воды, красная лягушка раскорячкой застыла в прыжке, а вокруг нее рдели кувшинки…
Это Баба-Яга показывала слайды.
— Как же ты лягушку так близко сняла, боже мой! — изумилась Царевна голосом Марьи Андреевны.
— Так она по шейку в воду забралась, — ответил Волк, незаметно посасывая под языком таблетку.
Заяц повернул ушастую голову к проектору и потребовал:
— Мама! Покажи главное!
— А отсюда начинается Волга! — сказала Баба Яга. — Смотрите.
Стена стала поляной с березами, а под ними расцвел Волжский терем. А потом — узкий, горбатый мост выгнулся через ручей, и Заяц крикнул:
— Первый мост через Волгу! Папа, смотри! Ты ведь тоже не видел.
На мосту появился человек в шортах и панаме, с целлофановым пакетом в руке.
— Интересный мужчина, — заметила Царевна.
И в это время раздался звонок в дверь. Вера потушила проектор, сдернула маску, побежала открывать, по дороге включив в комнате свет. Вспыхнули вовсю две сильные лампы, прикрытые плафоном, сделанным как бы из мрамора. Этот плафон принес и подвесил сегодня сам Юрий Евгеньевич.
Вера вернулась и весело сообщила:
— Косухиных спрашивали. Этажом выше. Ой, без четверти двенадцать. За стол! Бабушка!
— Бегу, бегу! Несу!
Бабушка принесла шампанское и стукнула донышком по столу, вокруг которого уже расселась семья. Юрий Евгеньевич взял бутылку и стал отворачивать проволоку. С лестницы доносились быстрые шаги и смех. Опять мимо, однако… Юрий Евгеньевич поболтал бутылку, объясняя, что так надо, потому что она из холодильника, в котором шампанское, заледенев, слишком успокоилось, и бутылка грохнула. Сразу послышался звон стекла, и мраморные осколки плафона посыпались на стол.
— Метко! — крикнул Женька, а бабушка рассмеялась:
— Где пьют, там и бьют!
А Нефедов, коротко — за недостатком времени — пожалев о плафоне, предложил, разливая шампанское по бокалам:
— Ну, бабушка, говорите тост. Вы у нас старшая.
И только успели налить лимонад Женьке, как часы забили гулко: дон, дон, дон-н-н… Двенадцать раз!
— Что же мне сказать? — спросила
бабушка. — Скажу, как от века говорили. С Новым годом, с новым счастьем!Выпили, посидели, и бабушка напомнила:
— Ну, Женя, загулял! Новый год встретили, а теперь, — добавила она с особой торжественностью, — в свою комнату!
Женька допил лимонад, соскочил со стула и, услышав от бабушки, что, уходя, надо пожелать что-то самое важное родителям, шмыгнул носом у дверей:
— Хоть бы и в этом году вам путевку не дали!
И остались у новогоднего стола вдвоем, Нефедов с Верой, и молчали, пока он, с улыбкой глядя на нее, не пропел «Давай закурим, товарищ, по одной…».
— Отец эту песню часто пел. И другую, самодельную, про ястребков…
— Каких?
— Ястребками называли истребителей. А он служил в БАО…
— А это что?
— Батальон аэродромного обслуживания. Сам отец не летал, только готовил полеты. А пел о ястребках… — Юрий Евгеньевич подпер рукой подбородок.
Эх, крепки Ребята-ястребки, С «мессершмиттом» справится любой! Ты согрей нас жарко, Фронтовая чарка. Завтра утром снова в бой!Песню перебил звонок.
— Опять Косухиных, — еще веселей повторила Вера, вернувшись, но не увидела мужа на своем месте. Он стоял на стуле у стены и откручивал стрелки часов назад, пока не остановил на десяти минутах двенадцатого.
— Что ты делаешь? Прибавил уходящему году? Встретили раньше?
— Я же новатор, — слезая со стула, ответил Юрий Евгеньевич. — Сама сокрушалась, как Женьку уложить.
— А бабушка?
— Бабушка все знает.
— А меня не предупредил.
— Для шутки. Я ж люблю веселиться. Не похоже? — Юрий Евгеньевич подлил шампанского в бокалы и чокнулся с Верой. — И людей люблю. Ведь могли приехать к нам… Аркадий Павлович, Докторенко, солдат…
И Вера тут же бокал поставила.
— Юра! Кто поедет из Москвы, даже из Ливен… к нам, на новоселье? Да еще под Новый год! Нельзя же так. Деньги на дорогу тратить. Не дураки!
— Я бы поехал, — улыбаясь сказал Нефедов. — Я дурак.
— Чего ты хочешь от жизни? — вздохнула Вера. — Сам не знаешь.
— Знаю. Ничего такого особенного. Кроме одного… Чтобы все вокруг шло по-человечески! Ведь это от нас самих зависит.
— Само собой шло? Не пойдет. Пойми ты!
— Это я как раз понял.
— Давно, недавно? Что же ты молчал? От робости?
— Я? Собака, понимаешь, лает… как пушка! А я…
— Да, ты у меня храбрый, — сказала Вера.
— Думалось, очень маленький я… Ну, кто я? Никто! А оказалось… Если мы, маленькие, все… — И опять раздался настойчивый звонок. — Гляди, разбегались!
Вера поднялась и ушла. А Нефедов положил голову на согнутый локоть. И шампанское, которое было крепче газировки, и обидное одиночество праздничной ночи быстро завели его в дрему… И он наконец, не останавливаясь, нараспашку открыл в отделении милиции высокую дверь, за которой сидел кто-то самый важный. Кто? В безграничной комнате, возможной только во сне, стояла простая школьная парта. И за ней сидел Женька.
Холодный пот прошиб Нефедова. Почему сын здесь? Что за начальник? С кого ему спрашивать? С отца?