Избранные произведения в 2 томах. Том 2

Петя с удовольствием слушал, как она рассказывала про тайгу, где все замечательно, особенно когда розовым пухом цветет багульник на сопках и в мае распускается свежая-свежая лиственница; где вырос новый городок с большим клубом и асфальтированными улицами и где такой здоровый, такой чудесный воздух зимой, несмотря на лютый мороз.

— По-моему, вы преувеличиваете, Марья Ивановна, — басом сказал появившийся за спиною Пети великан, поправляя на себе матроску.

— Что?

— Да все! Про свою тайгу.

Марья Ивановна встрепенулась:

— Ну, вы, Ющенко, влюблены в свои степи!

А громадный Ющенко ответил, улыбаясь во весь рот:

— Это есть. Ездил я как-то в горы за яблоками для магазина. Не понравилось. Дышать нечем. А люди лазят, как козы. Ну его! Как увидел степь, сразу легче стало.

Петя присматривался к нему. Значит, это исполнитель роли Годуна… Он возразил. И Ющенко охотно согласился. Наверно, и в горах что-то свое…

В комнату, не притворив за собой двери, вошел человек среднего роста, лысеющий, с неяркими глазами, тяжело смотревшими в одну точку. Дверь за ним пропела, проскрипела и стихла.

Протянув руку, он сказал неожиданно громко:

— Гошкин.

— Вы заведующий Домом культуры и руководитель драмкружка? — спросил Петя, припоминая, что ему называли эту фамилию в Доме народного творчества.

— Я играл на многих профессиональных сценах, — вместо ответа произнес Гошкин с достоинством и на миг покосился в сторону Марьи Ивановны. — Чайник, чашки, ложечки принесли?

— И сахарницу, — прибавила Марья Ивановна, бережно выкладывая все это на столик из авоськи, а Гошкин снова начал есть Петю мелкими темными глазами, как бы говоря: вот чем мне приходится заниматься.

И не понимал, не чувствовал, не видел, до чего волнующей бывает иногда такая простая житейская мелочь, как эти домашние чашки с ложечками на крохотном столе в театральной раздевалке.

— Значит, все же доехали? — спросил Гошкин Петю.

— Доехал, как видите.

— Дорога у нас такая, что немудрено было и застрять, — проворчал Гошкин.

— Да, дорога нелегкая, конечно.

— Нарьян-Мар! — вскинув крупные брови, заключил Гошкин почти торжественно, и Петя не удержал смешка: он догадался, кого передразнивал веселый шофер Вася в машине.

Но Гошкин по-своему истолковал его смешок и внятно и зло добавил:

— Пурга в тундре!

— Вы бывали там? — поинтересовался Петя.

— С гастролями, — объяснил Гошкин, настороженно приподняв брови.

— А-а, — неопределенно протянул Петя, пританцовывая на месте. Руки его за спиной невольно трогали забытую тихую печурку. Холодно было в раздевалке. — Действительно, Нарьян-Мар и Маточкин Шар и здесь и в зале. Неужели нельзя натопить?

— Дров нет, — отозвался Гошкин в том же тоне. — Проблема!

— Ах уж и проблема! — шутливо не согласился Петя. — Степь, конечно, не лес, но если заранее позаботиться.

— Я не истопник, я не истопник! — перебил его Гошкин. — Я режиссер!

— И заведующий этим домом, — добавил Петя с улыбкой. — Это ведь не самодеятельность, а героизм — играть при такой температуре.

— В гоголевские дни, — тоже пританцовывая на месте, прогрохотал Ющенко, — какой морозяка был, а Тася выступала в платье с декольте. Вот это был героизм!

Все засмеялись, кроме Марьи Ивановны, которая сердито поджала губы, а сказала, однако, робко:

— Посмотрите на Ниночку. У нее платье из кисеи. Разве может идти речь о настоящей игре? Она замерзнет на сцене.

— Я? — перепугалась Ниночка, и ее угольно-черные, густо накрашенные ресницы задрожали. — Что вы, что вы! Мне жарко, честное слово, жарко.

— Не сгори, — пошутил Ющенко.

А воздушная Ниночка порывисто приникла к Марье Ивановне.

— Критика правильная, — отчетливо, что было характерно для него, проговорил Гошкин. — Но дров нет. А вам, Ниночка, жарко на сцене знаете почему? Потому что вы размахиваете руками, как мельница.

Ниночка сначала прислушалась, но потом вскинула голову и, обдав Петю запахом духов и пудры, вышла из комнаты.

— Зачем же вы, — с укором спросил он Гошкина, — обидели ее? — И вышел за ней.

В комнате стало тихо. Гошкин уселся на табуретку Ниночки. Он пытливо покосился на Марью Ивановну и повторил:

— Размахивает руками!

— Не размахивает! — сказала Марья Ивановна. — Вы бы лучше следили за ней на сцене.

— Я с ней не встречаюсь в первом акте…

Уходя, Петя не прикрыл двери, и теперь в комнатку из зала доносились нестройные, но нетерпеливые аплодисменты.

— Вызывают, Аркадий Семенович, — напомнил Ющенко мрачному профессионалу сцены.

— А вы, — повернулся Гошкин к грузчику сельпо, — не вышагивайте животом вперед. Вам кажется, что у вас грудь колесом, а на самом деле выставляете свой живот. Картина!

— Я ничего не выставляю, — обиженно нахмурился Ющенко.

— Выставляете, выставляете.

Марья Ивановна заступилась за Ющенко.

— Слушайте, что я говорю! — нервно повысил голос незадачливый постановщик.

— Аркадий Семенович, — добродушно начал Ющенко, который легко мог бы взять Гошкина под бока и выставить за дверь, — я понимаю, кто я такой. Я матрос революции, — голос его прорвался и загремел. — Я Годун! И я весь в мыслях о живом Годуне, как учил Станиславский. Это Марья Ивановна говорит. Понимать слова, чувствовать и произносить их, чтобы поверили и забыли, что я Ющенко. По-моему, это — главное.

— Главное для вас — понять, — резко перебил Гошкин, — что живот нечего выпячивать!

Тася, занятая повторением роли, с опаской, и испугом смотрела на Гошкина. Испортит он и ей этот дорогой вечер. Но тут вернулся Петя. И только он хотел сказать Гошкину, что тот довольно забавно настраивает участников спектакля за пять минут до начала, как в раздевалку всунулась взлохмаченная голова с невысохшими брызгами грязи на лице и весело обратилась к Ющенко:

— Эй, талант! Товар привезли, а сгружать кто будет, Пушкин? Извиняюсь, товарищи заслуженные, — виноват, — народные артисты…

«А и правда народные артисты. Народные!» — подумал Петя, заражаясь настроением весельчака, взявшего в дверях «под козырек».

Пришла машина сельпо, которой они со Степаном Константиновичем подбросили бензин по дороге. А грузчик Ющенко был уже в матросском костюме.

И тут Гошкин улыбнулся.

— Идите, товарищ народный артист. Публика подождет.

Ющенко вопросительно посмотрел на Петю. Жестом задержав его, Петя вышел и сбежал по лесенке в зал. Он нашел Степана Константиновича. Не надо было долго объяснять ему, чтобы расторопный механик, легко вскочив на скамейку, объявил о заминке и позвал охотников потрудиться за Ющенко. Вон сколько нашлось здоровяков! Да таким машину разгрузить — раз плюнуть. Петя пошел с ними на улицу. Груз с машины смахнули в два счета, с прибаутками. Петя едва успел подержаться за какой-то ящик. И все дело. Какая, подумаешь, трагедия! Нет, этот Гошкин — определенно смешная, глупая, несерьезная фигура.