Избранные произведения в двух томах. Том 2

— Вот что, Василий Михайлович… Решили мы предложить вам новую работу. Большую и ответственную. Инструктором райкома партии.

Он заметил, как коротко вздрогнули широкие плечи парня.

— Да, это большая честь — работать в партийном аппарате, — продолжал Терентьев. — Мы учитываем вашу молодость и недостаток опыта, но — будем помогать. Мы заинтересованы в росте молодых кадров… Ну, что скажете, Василий Михайлович? Может, хотите подумать?

Терентьеву понравилось, как после этих его слов парень встал, одернул гимнастерку, слегка выпятил грудь и, сознавая торжественность момента, сказал:

— Благодарю за доверие. Если партия считает — я готов…

— Ну, вот и хорошо. Идите в редакцию, работайте. Филиппову я сообщу сам. А вас, когда будет надо, вызовут. До свиданья.

Он пожал парню руку и, когда тот уже был у двери, остановил его:

— Вы это… — Егор Алексеевич дотронулся до своего темени. — Чубчик… подсократите.

— Есть, — четко ответил тот.

Между прочим, Терентьев отметил, что парень вел себя при этом разговоре достойно, не ломался и не старался скрыть, как обрадован и польщен неожиданным предложением. Это говорило в его пользу. Как и то обстоятельство, что он, по-видимому, чутьем понял, что в таких случаях не спрашивают, какие, мол, условия, какая будет зарплата. Зарплата тут была довольно скромная. Во всяком случае, Егор Алексеевич был искренне рад, что сумел убить сразу двух зайцев: должность инструктора, которая вот уже с год оставалась вакантной, теперь была замещена, а жене районного зоотехника обеспечена непыльная работа корректора. Теперь уж была полная уверенность, что зоотехник никуда не сбежит.

Так Вася Шишкин сделался инструктором райкома.

Его посадили в орготдел, и поначалу он там переписывал кое-какие бумаги, уточнял различные списки, обзванивал кого надо. Потом его раз-другой подключили в комиссии, готовившей материалы для бюро райкома. А потом он стал бывать и в первичных парторганизациях, когда там проводились собрания, — уже как полномочный представитель районного комитета партии.

И вот однажды к Терентьеву прибыл — в пыли и небритости, собравшись, как видно, впопыхах, — Трофим Малыгин, председатель колхоза имени Сакко и Ванцетти.

— Что же это, Егор Алексеевич, решили погубить хозяйство? — с ходу, едва поздоровавшись, атаковал он секретаря райкома. — Хоть бы для начала колхозников спросили: как, мол, вас — просто так глотать или с кашей съесть?

— Погоди-погоди, что ты мелешь… — нахмурился Терентьев. — Что такое случилось?

— А вот и случилось. Вчера был у нас на собрании ваш представитель — Шишкин, инструктор, что ли… В заключение речь отмахал — целый час слушали. Говорит: надо вам укрупняться — такое теперь для всех колхозов дано направление. Нечего, дескать, жить хуторами, должны быть большие и многоотраслевые хозяйства… Объединяйтесь, говорит.

Малыгин прошагал в угол, налил себе там воды из графина, осушил залпом.

— Ну, наши, конечно, заволновались. С кем, кричат, объединяться? Вокруг нас на сорок верст ни одной деревни нет, а на сорок первой — голоштанная артель имени Мичурина, так у них профиль другой: они бражку варят для внутреннего потребления… А Шишкин ваш заявляет: «Вот с ними вам и нужно объединиться, будет укрупненный колхоз». Это ж додуматься только!

Секретарь райкома сплел пальцы, хрустнул суставами.

— Впервые об этом слышу. Ерунда… Никаких таких указаний райком не давал.

— Но ведь он, этот Шишкин, от имени райкома выступал!..

— Разберусь. А ты пока езжай — успокой людей. В пятницу буду у вас, побеседуем.

И тут же, отпустив Малыгина, Егор Алексеевич вызвал к себе Васю Шишкина.

— Это что за художественная самодеятельность? — строго спросил он инструктора орготдела. — Вас кто уполномочил выступать с такими речами? Кто давал установку на укрупнение, а?

— По-моему, такую установку дала партия, — рассудительно и спокойно ответил инструктор. — Была передовая в «Правде». Ее и областная газета перепечатала.

— Знаю, читал. Я тоже газеты читаю. Но как это может быть применимо в Усть-Лыже — об этом вы подумали? Приполярье, разбросанность населенных пунктов, трудности сообщения… Это вы приняли во внимание? А ведь вы, Василий Михайлович, насколько мне известно, здешний житель, сами из крестьянской семьи. Как же вы можете упускать из виду местные условия? Шаблонничать легче, чем самому шевелить мозгами, а?

Вася Шишкин молчал.

— Вот. Делаю вам замечание, — сказал Терентьев. — Принимая во внимание вашу неопытность и то, что это случилось впервые. А то, откровенно говоря, следовало бы вас построже наказать. Шутка ли — подрывать доверие колхозников к райкому!.. Ступайте.

Однако этот первый раз оказался, увы, не последним.

Спустя некоторое время к Терентьеву пришли с жалобой члены партийного бюро райпромкомбината. Присутствовавший на отчетно-выборном собрании инструктор товарищ Шишкин грубо оборвал выступление коммуниста, который критиковал райком: знайте, мол, свои недостатки, а это не вашего ума дело…

Потом явился секретарь парторганизации сплавучастка: этот даже не сумел рассказать толком, что там произошло у них на собрании, потому что его разбирал смех и у него брызгало из глаз от потехи…

Егор Алексеевич заскорбел. Он уже понял, что дал маху с замещением вакантной должности инструктора райкома. И переусердствовал в своем желании пристроить к месту жену зоотехника. Вообще поторопился с мнением об этом парне… Но ему, по совести говоря, не хотелось тут же расписываться в своей ошибке перед бюро, перед всем аппаратом райкома.

Да и верно ли было бы столь же поспешно делать иные выводы, менять мнение о человеке на сто восемьдесят градусов? Ведь человек этот совсем еще молод. Повзрослеет, пообтешется, наберется опыта. И надо ему в этом помочь.

Васю Шишкина направили секретарем территориальной парторганизации в Кедрачи.

Там, в Кедрачах, был филиал заповедника, небольшой форпост науки. В филиале числилось по штату человек десять, помимо объездчиков и сторожей на кордонах. Десять старичков и старушек, пять симпатичных супружеских пар. Старички были старшими научными сотрудниками, а старушки — младшими. Они там жили уже по многу лет и писали диссертации на свежем воздухе.

В заповедных лесах водились соболи и куницы, бобры и лоси, тетерева и глухари, а в заповедных речках нерестились таймень и семга. Сама научная работа заключалась в том, что старички поутру выходили с ружьишком в лес либо с удочкой на речку и старались промыслить кое-какой дичины и рыбки. А поскольку никому больше в заповеднике промышлять не разрешалось и вся живность там была непуганая и сама лезла в руки, то старички возвращались домой с богатыми трофеями. Старушки по всем правилам потрошили добычу, попутно исследуя желудки тетеревов и тайменей, а потом записывали в тетрадки — что там, в желудках, у них обнаружено. Эти ежедневные систематические данные представляли интерес для науки. А потом, чтобы не выбрасывать добро, тех глухарей и семг они жарили, парили, солили и употребляли в пищу. Иногда попадались среди добычи окольцованные экземпляры птиц и рыб. Это уже было серьезным событием, надписи на кольцах и пластинах расшифровывались, выяснялось место кольцевания, и туда посылали соответствующее извещение. В некоторых случаях — даже за границу.

К заповеднику примыкало несколько нелюдимых слободок, охотничьих керок и маленькая метеостанция. Среди этого негустого населения были члены партии, поэтому Васю Шишкина определили туда территориальным секретарем, чтобы он там наладил работу.

И надо сказать, что работу он там, по-видимому, вполне наладил, потому что в течение целого года оттуда не поступало никаких тревожных сигналов.

Но поздней весной, когда унялся паводок на Печоре, в райком приехали старичок и старушка, научные сотрудники, доктор и кандидат биологических наук — приехали тайком, инкогнито. Они добились приема у первого секретаря и рассказали Терентьеву следующее.