Избранные произведения в двух томах. Том 2
Шрифт:
(А может быть, Федор Матвеевич Каюров уже осознал, что он консерватор, бюрократ и вообще… Осознал — и решил исправиться. Пока его не турнули из председательского кресла. Что ж, пусть исправляется, нельзя отнимать у человека такую возможность…
И стоит ли сегодня — в такой торжественный день — задавать оратору каверзные вопросы, портить всем настроение?)
Николай ткнул локтем Черномора Агеева, стоящего рядом с ним. Заметил, дескать? Про тебя сказано. Гордись. Не тем гордись, что тебя в речи назвали, а тем гордись, что тебя назвали монтажником. Такое звание не каждому дано.
— Ты
— Не знаю… Мне бы на какую-нибудь временную работу устроиться. Как эта была.
— А почему на заводе не остаешься?
— Они велят договор заключать. На три года. А я вызова жду, теперь уж — со дня на день…
Николай не стал дальше расспрашивать. Он ведь знал, какого вызова ждет этот парень. Совсем молодой еще парень, который три месяца назад был круглым сиротой, а теперь стал монтажником. Хороший парень, старательный… Только зря он так крепко надеется, что его обязательно со дня на день вызовут телеграммой и пошлют на Луну. Это ведь не в Хабаровск лететь: купил билет — и лети. Это дальше Хабаровска. И надо полагать, что туда, на Луну, не всех подряд посылают, а с разбором. Не всякого, кто заявление настрочит. Эдак всякий настрочит заявление — и садись в ракету. Может, туда вообще не по заявлениям посылают…
Николай так прямо и сказал Черномору Агееву:
— Может, туда не по заявлениям посылают?
В ответ на это Черномор Агеев снисходительно усмехнулся, расстегнул нагрудный карман, достал из кармана тощий бумажник, из бумажника вынул комсомольский билет в серой корочке… Коля Бабушкин подумал, что он ему сейчас опять свою справку будет показывать. Но Черномор Агеев вместо справки развернул газетную вырезку — портрет…
Курносый парень. Брови скобочками книзу. Губы скобочками кверху.
Всем знакомый парень. Юра Гагарин. Юрий Гагарин. Юрий Алексеевич Гагарин. Первый космонавт Земли.
— Он тоже по заявлению, — сказал Черномор Агеев, пряча бумажник и карман.
Что верно, то верно. Николай еще раз — искоса, оценивающе — посмотрел на Черномора. Ростом невысок, худощав, жилист. И тоже курнос… Вот поди уследи за такими курносыми! Сегодня он тут рядом стоит, и ты его локтем в бок пихаешь. А завтра — глядишь — топает по красной ковровой дорожке через Внуковский аэродром…
— Выпуск керамзитовых блоков, — продолжал между тем Каюров, — позволит нам внедрить индустриальные методы строительства, освоить передовую технологию…
— …если говорить откровенно…
— Можете говорить откровенно…
Николай прислушался. Рядом с ним стоял Черемных. А рядом с Черемныхом стояла Ирина. Это они — шепотом, чтобы не мешать оратору, — переговаривались между собой.
— Если говорить откровенно, — слышался шепот Ирины, — то ваши керамзитовые блоки тоже устарели. Нужны новые материалы: стеклокералит, пенопласт…
Ну, эта никому не даст покоя.
Николай вспомнил, как тогда, зимой, на заседании исполкома, она дралась за проект Черемныха, за керамзитовые блоки — отчаянно дралась. И вот, пожалуйста, еще не успели первую партию блоков проводить с музыкой, а она уже недовольна. «Устарели». Подавай ей пенопласт.
И нет никакой надежды, что, заполучив
пенопласт, она уймется.— Поймите наконец, что стены здания не должны иметь несущей функции! — слышался воинственный шепот. — Только — ограждающую функцию…
Не уймется.
Николай украдкой взглянул на Черемныха. Лицо его в профиль — неподвижное, суровое — было как вычеканенное. Как на памятной медали.
Загремели аплодисменты. Медно рявкнули трубы.
Каюров, улыбаясь, спустился с трибуны. Он подошел к Черномору Агееву, похлопал его по плечу. Подошел к Николаю, крепко его обнял. Подошел к Черемныху, троекратно с ним облобызался.
Так он дошел до Ирины Ильиной. Замялся, не зная, как с ней поступить: то ли по плечу похлопать, то ли обнять, то ли облобызаться на радостях…
— Федор Матвеевич, вы подписали письмо? — спросила Ирина.
— Какое письмо?
— Относительно денег на строительство моста.
— А-а, насчет моста… Нет, Ирина Петровна. Есть дела неотложней. Нам сейчас озеленяться надо. Это, кстати, и ваша забота — озеленяться…
(«Турнём», — окончательно решил Коля Бабушкин.)
Каюров перевел внимательный взгляд с Ирины на Николая. С Николая опять на Ирину. Сказал ей со значением:
— Вы уж там не задерживайтесь, на Порогах…
И лукаво подмигнул Черемныху.
До свиданья, город Джегор!
Вот и убраны сходни. Вскипела вода за кормой. «Ду-ду-ду», — просигналила «Нельма», выходя на фарватер. «Бу-бу-бу», — дальним эхом отозвался оркестр.
И не так чтобы очень долго мимо правого берега скользили дома, заводские цехи, эстакады, заборы, бензобаки… Невелик еще город.
Вот и крайняя улица. Да и улицы-то нет никакой — пустырь. Но над пустырем вознеслись башенные краны, во все стороны света нацелив свои стрелы. И у самой земли, у нулевых отметок, у котлованов и фундаментов — было видно — копошатся люди.
Коля Бабушкин знал, что у этой улицы уже есть название. У этой еще не родившейся улицы даже успели сменить название. Павел Казимирович Крыжевский предлагал назвать ее улицей Юности. И поначалу с ним согласились. Но потом эту улицу переименовали.
Ее назвали улицей Павла Крыжевского. В тот день, когда Крыжевский умер.
А за крайней улицей потянулись совхозные зеленя. Они незаметно перешли в молодой ельник. Ельник рос и рос, становился все выше, все гуще, все разлапистей. Дремучая заросль ярусами взгромоздилась над рекой, подошла к воде — и до самых Порогов, за четыре часа пути, ни брешью, ни просекой не прорывалась стена тайги.
Печора выгибала излучину за излучиной, петляла и кружила, будто она заблудилось в этой тайге. Будто ей уже все равно, куда течь — на север, к холодному океану, или на юг, родниться с Волгой, — лишь бы выбраться из этой глухомани, из этой лесной теснотищи на вольный простор. Но речные изгибы были так широки и плавны, что нельзя было заметить, когда она течет впрямь, а когда вспять. Казалось, что не река, а ветер все время меняет направление: то он добрым шелоником дует по течению, лижет гладь воды, то задиристой моряной ломится против течения и тащит волну обратно, ухватив за вихор…