Избранные произведения в одном томе

— Что с тобой? Бумажку на грошик променял?

Бен. Солнечные очки, мускулистая ручища торчит из окна новенького черного «лендровера». Запыленного, правда, но все равно на его фоне мой внедорожник смотрелся бы антиквариатом.

— Извини. Задумался что-то…

— Заметно. Надеюсь, ничего общего с вон тем вождем охотников на ведьм, а? — И он кивком показал в сторону церкви. — Я видел, как ты с ним толкуешь.

Я фыркнул:

— Да-а, побеседовали…

И я вкратце описал Бену нашу встречу. Он покачал головой:

— Не знаю, кому именно Скарсдейл молится, но если наш преподобный может служить хоть каким-то мерилом я бы не хотел нарваться на его Бога в темном переулке. А ты бы послал попа подальше, и все дела.

— Да надо было…

— Ох, сдается мне, глаз он на тебя положил крепко. Ты ведь ему угрожаешь.

— Я?!

— Сам подумай. Кем он был до сих пор? Линялым пастырем уменьшавшегося день ото дня стада. А сейчас у него появился шанс, и ты для него — претендент на кусок пирога, вызов его авторитету. Ты — врач, образован, приехал из большого города. Да еще и мирянин, об этом тоже нельзя забывать.

— Мне неинтересно с ним соревноваться, — раздраженно ответил я.

— А это не важно. Жалкий ублюдочный старикан нацелился стать Голосом Манхэма. Кто не с ним, тот против него.

— Можно подумать, дела и так недостаточно плохи.

— О, никогда не сомневайся в умении праведников все раздолбать по первому разряду. Говорят же: от добра добра не ищут…

Я внимательно посмотрел на Бена. Такое впечатление, что от обычного его добродушия не осталось и следа.

— У тебя все в порядке?

— Просто с утра циничное настроение. Да ты, наверное, и сам заметил.

— Слушай, а что у тебя с лицом?

У Бена под глазом виднелась припухлость, частично спрятанная под солнечными очками. Он машинально вскинул руку.

— Заработал прошлой ночью, в заповеднике, когда гонялся за очередным ублюдком. Кто-то решил обчистить гнездо луня, за которым я давно присматриваю. Я рванулся за браконьером, но на одной из тропинок полетел вверх тормашками.

— Поймал?

Он сердито помотал головой.

— Ничего, еще поймаю. Я уверен, что это недоделанный Бреннер. Его машина стояла рядом. Я ждал, ждал, да он так и не появился. Прятался, наверное, пока я не уйду. — Бен жестко улыбнулся. — Я этому ублюдку шины спустил, пускай ждет дальше.

— Ищешь ты себе приключений…

— Да что он мне сделает? В полицию заявит? — Он презрительно фыркнул. — В «Барашек» потом придешь?

— Может быть.

— Тогда до встречи.

Бен поехал дальше, оставив в воздухе выхлопной туман от мощного двигателя «лендровера». По дороге к дому я размышлял над его рассказом. Всегда имеется процветающий черный рынок для редких видов животных, особенно птиц. А с учетом того, какую роль они сыграли в уродовании тела Салли Палмер и в похищении Лин Меткалф, полиции следовало бы обратить на сей факт внимание. Сложность в том, что именно эта особенность преступлений не была обнародована, так что Бену я ничего сказать не мог. Получается, на меня падает обязанность поставить Маккензи в известность. Неприятно, что проделать это придется за спиной Бена, особенно когда все может обернуться пустышкой. Впрочем, у меня нет права рисковать. Опыт показал, что иногда важны даже мельчайшие подробности.

Тогда я еще не знал, что данный тезис окажется подкреплен самым неожиданным образом.

Глава 15

Той ночью пострадал еще один житель. Не от рук преступника, на чьей совести лежала судьба Салли Палмер и Лин Меткалф. По крайней мере не напрямую. Нет, то была жертва подозрительности и враждебности, взявших поселок в клещи.

Джеймс Нолан жил в крошечном домике в тупике за гаражом и работал в соседней деревне, в магазине. Один из моих пациентов, спокойный и тихий человек, в чьей сдержанности читались как природная доброта, так и глубокое личное несчастье. Это был холостой располневший мужчина пятидесяти с лишним лет. К тому же гомосексуалист. Последнее обстоятельство наполняло его чувством глубокого стыда. В таком захолустье, как Манхэм, где подобные склонности считались противоестественными, имелось очень мало возможностей для сексуальных приключений. Именно поэтому Джеймс еще молодым человеком начал искать удовлетворения в парках и общественных туалетах близлежащих городков. Как-то в одном из таких туалетов он со своими предложениями нарвался на полицейского в штатском. Позор от этой встречи продлился куда дольше, чем полученный Ноланом условный срок. Разумеется, слухи донеслись и до Манхэма. Джеймс Нолан и без того играл роль мишени для насмешек, однако сейчас в нем стали видеть нечто более зловещее. И хотя истинный характер правонарушения никогда не обсуждался и, вероятно, не был даже известен, люди не замедлили поставить клеймо на этом человеке. В маленьких сельских общинах существует привычный способ расписывания социальных ролей, согласно которому Джеймс считался теперь неприкасаемым. Детишек предупреждали, чтобы они не смели подходить к этому извращенцу. Сам же Нолан вполне соответствовал своему реноме, еще больше уйдя в себя. Словно призрак, он тенью бродил по поселку, разговаривая с очень немногими людьми и желая только одного: чтобы его не замечали. Манхэм по большей части был рад удовлетворить такую просьбу, и Джеймса скорее игнорировали, чем терпели.

До поры до времени.

В известном смысле Джеймс испытал чуть ли не облегчение, когда за ним пришли. С момента обнаружения тела Салли Палмер он жил в страхе, так как знал, что при отыскании козлов отпущения разумные доводы и логика не играют никакой роли. По вечерам, возвратившись с работы, он торопливо нырял в дом и запирался на все замки, веруя, что незаметность вновь его защитит. Тем субботним вечером, однако, надежды не сбылись.

В дверь забарабанили в районе одиннадцати. К тому времени Джеймс уже выключил телевизор и собирался ложиться. Шторы задернуты, и снаружи ничего не видно. Поэтому он просто решил переждать, сидя в кресле и моля Бога, чтобы незваные гости ушли. Увы, этого не случилось. Поначалу, заливаясь пьяным смехом, они лишь выкрикивали его имя. Потом голоса стали злее, а удары — намного сильнее. Дверь так тряслась и плясала на петлях, что Нолан даже оглянулся на телефон, собираясь позвонить в полицию. Однако многолетняя привычка не привлекать к себе внимания заставила передумать. Вместо этого, когда нападавшие сменили тактику и пригрозили выломать дверь, Джеймс поступил так, как делал всегда: послушно выполнил приказ.

Цепочку он не снял, веря, что стальные звенья — надежная защита. Как и все остальное, сталь подвела. Дверь треснула, щепками разлетелся косяк, и Нолана смяла орава ворвавшихся в дом мужчин.

Позднее он заявит, что никого из них не узнал, что не успел разглядеть лиц и тому подобное. Правда это или нет, я сказать не могу, но мне с трудом верится, что Джеймс понятия не имел, кем оказались его враги. По меньшей мере он, вполне вероятно, видел этих молодых людей раньше; может быть, знал их родителей, с которыми вместе рос. Избив и истоптав его, они стали уничтожать все подряд. Затем вновь принялись за Джеймса и на этот раз не останавливались до тех пор, пока он не потерял сознание. Возможно, что какая-то подсознательная причина не дала им забить его до смерти. Хотя, с другой стороны, травмы оказались столь тяжелыми, что они вполне могли счесть его мертвым.

Мне позвонили, когда налетчиков уже и след простыл. В полудреме, на ощупь, я нашел телефон и не узнал голос, прошептавший, что пострадал человек. Не успел я стряхнуть остатки сна, как звонивший бросил трубку, успев добавить лишь, к какому дому надо ехать. Пару секунд я тупо смотрел на аппарат, потом собрался с мыслями и вызвал «скорую помощь». Всегда есть шанс, что тревога ложная, однако в этот раз на хулиганскую проделку не похоже. К тому же добираться до нас довольно далеко.

По дороге к Нолану я притормозил возле полицейского автофургона на центральной площади. Дело в том, что пост работал круглые сутки, а в одиночку ехать совсем не хотелось. Впрочем, зря я это сделал. Оказывается, о моем звонке никто не сообщил констеблям, и пришлось потерять массу ценного времени на объяснения. К тому моменту, когда один из них согласился меня сопровождать, я от досады чуть локти не кусал.

Хотя тупик тонул во мраке, сразу стало ясно, где живет Нолан, потому что дверь в дом была распахнута настежь. Подъезжая ближе, я посмотрел на соседние здания. Никаких признаков жизни, но я затылком чувствовал, что за нами наблюдают.

Нолана мы нашли посреди разбитой мебели, где его и оставили хулиганы. Своими силами я ничем не мог ему помочь; только перевернул на спину, приподнял голову и стал ждать медбригаду. Временами Джеймс приходил в себя, и я разговаривал с ним, пока не появились санитары. На какое-то мгновение мне показалось, что он пришел в сознание, и я спросил, что же все-таки случилось. В ответ Нолан просто закрыл глаза, отгородившись от дальнейших расспросов.

Когда его положили на носилки, один из прибывших полицейских поинтересовался, почему позвонили именно мне, а не сразу в «Скорую помощь». Я ответил, что понятия не имею, хотя это было и не совсем так.

Глядя на стекла соседних домов, где отражались синие проблесковые огни, я подумал: «Как странно, что, несмотря на шум и суету, никто не выглянул из окон, никто не вышел на улицу узнать, что происходит…» А ведь на самом деле люди смотрели. Точно так же они смотрели на дверь Нолана, когда ее выламывали; на самого Нолана, когда его калечили… А может, они специально отворачивались? Надо полагать, в ком-то из них заговорила совесть, но слишком тихо, чтобы человек решил вмешаться или позвать соседей на помощь. Инцидент — внутренние дела самой деревни, видите ли. Звонок мне, практически чужаку, стал просто компромиссом. Я был уверен, что свидетелей не найдется; никто не признается, что звонил именно он. Кстати, как выяснилось впоследствии, звонили из единственной в поселке телефонной будки, а потому вычислить человека оказалось невозможным. Когда машина «скорой помощи» отъехала, я окинул взглядом слепые окна и запертые двери и едва удержался, чтобы не закричать на них. Впрочем, в чем я мог их обвинить? Вышел бы из этого хоть какой толк? Не знаю.