Избранные произведения в одном томе

Пока мы удаляли основной массив мягких тканей с мужского скелета, Мирз был тих и подавлен. Даже при том, что до полной очистки костей было еще далеко, я уже видел на некоторых костях те же желто-бурые следы ожогов, как и на женском скелете. Я бы не отказался обследовать их более тщательно, но мы спешили поставить кости вывариваться, чтобы Мирз мог заняться этим обследованием позднее.

Он работал очень медленно, на сей раз не столько из-за перфекционизма, сколько из-за волнения. При всей браваде самоуверенность Мирза оказалась более чем уязвимой. Ничего, если он оправится от этого, все еще может измениться. Ну и расследованию это тоже пошло бы на пользу.

— Здоровенный экземпляр, — заметил я. — Вы прикинули рост?

— Я оцениваю рост в сто семьдесят восемь сантиметров, — угрюмо произнес он.

То есть пять футов одиннадцать дюймов. Немного выше среднего мужского роста, но не великан.

— Насчет пола есть предположения?

Определение половой принадлежности сильно разложившегося тела — задача непростая. В случае, если разложение гениталий зашло слишком далеко, единственным способом определения пола остается исследование костей. Даже так это довольно сложно, и укорять этим Мирза было бы несправедливо.

Однако мы удалили достаточно мягких тканей, чтобы разглядеть характерные черты скелета, да я и не требовал окончательного вердикта. Мирз устало вздохнул:

— Ну с уверенностью я на данной стадии говорить не могу. Но надбровные дуги выражены, а сосцевидный отросток большой и четко выступает. С учетом роста и массивности костей вряд ли можно сомневаться в том, что он мужчина.

Я обратил внимание на то, что Мирз сказал «он», то есть уже принял решение. Вообще-то, поспешные выводы опасны, но в данном случае трудно было с ним не согласиться.

Надбровные дуги и сосцевидный отросток черепа чуть ниже уха обыкновенно весьма точно характеризуют пол. И хотя это верно не в ста процентах случаев, порой дела обстоят именно так, какими кажутся. Мы уже знали, что меньшая из жертв, которых пытали и замуровали заживо, — женщина. Следовательно, логично было бы предположить, что человек, умерший рядом с ней, — мужчина.

Я заметил, что Мирз начал работать быстрее, управляясь со скальпелем и пилами ловчее, чем прежде. Раздражающая манера общения, похоже, вполне уживалась у него с уверенностью. Это нормально. Я предпочел бы, чтобы он был невыносимым, но дееспособным, а не приятным в общении бездарем.

— Что начет возраста? — поинтересовался я, разрезая соединительную ткань левого бедра.

Мирз пожал плечами:

— Судя по стиранию зубов, от тридцати пяти до пятидесяти лет.

— В каком они состоянии?

— Почему бы вам самому не посмотреть? — огрызнулся он.

— Не хочу тратить время на то, что уже сделано. Я полагаю, это-то вы сделали?

— Разумеется! Цвет эмали позволяет предположить, что он курил и любил кофе. Судя по обилию пломб, плохо следил за зубами, но, по крайней мере, к дантисту время от времени ходил. А теперь, с вашего позволения, я попробую сосредоточиться на этом суставе.

Я улыбнулся под маской.

Уверенность Мирза росла с каждой минутой. Физические аспекты работы он выполнял с хирургической точностью, и мне становилось понятно, откуда у него такие блестящие рекомендации. Об имевшем место приступе паники уже не напоминало ничего. А вскоре после этого к Мирзу вернулось и его врожденное чувство превосходства.

— Вы задали температуру выше, чем нужно, — произнес он, когда мы наконец поместили кости в раствор моющего средства.

— Вываривание при более низкой температуре хорошо, когда в достатке времени. В следственном процессе такая роскошь бывает не всегда.

— Тут уж кому как больше нравится.

Лишний раз напомнив себе не поддаваться на его подколы, я щелкнул выключателем вытяжного шкафа, и шум вентилятора заглушил голос Мирза.

Однако, восстановив свое эго, Мирз приберег про запас один, последний залп. Мы с ним уже вышли в комнату для переодевания. Последняя из костей перекочевала в сосуд для вываривания, чтобы к середине следующего дня ее можно было промыть и исследовать. Сверившись с часами, я даже определил Мирзу оптимальный период для этого. Я переоделся и бросил использованный комбинезон в контейнер.

Все это время, с самого момента выхода из смотровой, мы оба молчали. Я гадал, понадобится ли Мирзу помощь со сборкой скелета. Наверное, говорить об этом было преждевременно, но — по возможности, конечно, — я не отказался бы обследовать отметины от ожогов на костях этой жертвы более тщательно.

Мирз, однако, не подавал никаких признаков того, что готов сделать подобное предложение. Укладывая свои вещи в кейс, он даже не смотрел в мою сторону. Только когда я надел плащ, Мирз наконец произнес:

— Что ж, Хантер, спасибо за ассистирование. — Он стоял спиной ко мне, не оборачиваясь. — Я обязательно сообщу старшему инспектору Уорд о вашей помощи. Не стесняйтесь, обращайтесь в случае, если я смогу вернуть вам долг.

Я уставился на него. «Спасибо за ассистирование»? Мирз так и не оборачивался, целиком отдавшись сложной задаче завязывания шнурков. Я подождал, но, похоже, ничего другого он говорить не собирался. Невероятно, подумал я, и даже не придержал дверь, выходя.

Времени было уже начало третьего, и до дома я добрался без помех. Всю дорогу я кипел праведным гневом. Лучше бы я оставил Мирза самого справляться со своими проблемами, твердил я себе, злобно дергая рычагом переключения передач. Собственно, я и не ожидал от него особой благодарности, но и не предполагал, что он вернется к своей манере общения так скоро. Мирз словно уже переписал историю произошедшего, причем так, чтобы это устраивало его самого. Когда он расскажет Уорд — а я не сомневался, что он сделает это обязательно, — это, скорее всего, будет выглядеть так, будто он оказал мне услугу.

Все еще возмущаясь, я свернул на улицу, ведущую к Бэллэрд-Корт, и увидел у въезда на территорию дома мигающие синие огни. У дома находилась пожарная машина, совершенно неуместная в нашем тихом жилом квартале. Сам дом, впрочем, был в полном порядке: языков пламени я не видел, да и свет в окнах горел. На мостовой и газонах стояли люди, но было их немного. Некоторые были в пижамах и ночных рубашках; впрочем, они начинали уже тянуться обратно ко входу в дом.

Никто не пытался остановить меня, когда я въехал в ворота, что я расценил как добрый знак. Среди возвращавшихся в дом жильцов я не увидел ни одного знакомого лица, поэтому просто загнал машину на подземную парковку. В холодном ночном воздухе витал запах горелого пластика. Я поднялся наверх и подошел к пожарным, собравшимся у большой цистерны. Двое неторопливо раскатывали рукав, остальные просто стояли и разговаривали.

— Что происходит? — спросил я женщину с выбивающимися из-под шлема вьющимися волосами.

Она смерила меня подозрительным взглядом:

— Вы здесь живете?

— На пятом этаже.

— Точно?

— Могу показать ключи. Я только с работы.

— Дурная голова ногам покоя не дает? Извините, ничего личного. Просто нам только что пришлось выпроводить одну из соседних жительниц. Слишком уж любопытную. Пожары всегда привлекают всяких психов.

— А что случилось?

Она махнула рукой в сторону дома: