Избранные произведения. Дадзай Осаму

— Нет, нет, что вы!

Я стал настаивать:

— Так нехорошо! Возьмите сдачу!

Тогда он ответил с улыбкой:

— Пусть будет за вами. Я еще приду. — И ушел. Это первый и последний раз, когда он заплатил. После под всякими предлогами он обманывал нас. За три года он выпил почти весь запас нашего вина и не заплатил ни йены. Это же возмутительно!

Я невольно рассмеялась. На меня вдруг напал беспричинный смех. Спохватившись, я тут же прикрыла рот. На лице мужчины появилась горькая усмешка.

— Смеяться тут нечему, хотя невольно делается смешно, ведь все это очень глупо выглядит. В самом деле, прояви он такие способности в чем-нибудь другом, более достойном, он мог бы стать кем угодно — даже министром, а то и доктором. Да разве одни мы пострадали? Он разорил не одних нас. Нам известно, что та же Аки-тян из-за него растеряла всех своих богатых покровителей, осталась без денег и живет сейчас, как нищая. А тогда и она превозносила его, сколько хорошего о нем рассказывала! Ведь он, говорила она, очень знатного происхождения, второй сын барона Отани, что живут на Сикоку. Правда, его выгнали из семьи за распутную жизнь, но ведь, как только его отец умрет, он получит богатое наследство! Она уверяла, что он необыкновенно умный, талантливый человек. В двадцать один год будто написал книгу, да какую, получше, чем писал Исикава Такубоку [79] . А после того еще штук десять написал. Хоть он еще и молодой, а уже считается лучшим поэтом Японии. Вдобавок он еще и ученый, закончил лучшую высшую школу, а потом императорский университет, знает немецкий, французский. В общем, чуть ли не бог. Правда, кой-кто говорит, что это не так, хотя поэтом и бароном он мог и быть. Вот что говорила Аки-тян. Да что там Аки-тян! Вон моя жена — это в ее-то годы — и то с нетерпением ждала его всякий раз. Мол, он аристократ. Правда, сейчас этих аристократов уже не признают, а раньше стоило мужчине сказать женщине, что он незаконный сын какого-нибудь аристократа, она уже и готова. Вот тут невольно подумаешь, что баба любит быть рабой. А я что, я всего повидал на своем веку, меня ничем не удивишь. Подумаешь, аристократ, да еще с Сикоку, чем я, извините, хуже его? А он к тому же еще и не первый сын.

79

Исикава Такубоку — известный японский писатель-классик.

И все же я ничего не мог поделать. Сколько раз решал не давать ему больше ни рюмки! Но каждый раз, когда он неожиданно появлялся у нас, я забывал о своем решении. Ведь даже пьяный он никогда не шумел. Эх, пусть бы пил себе на здоровье, лишь бы платил. Ведь какой хороший клиент был бы. Сам он никогда о себе ничего не говорил, а если Аки-тян при нем начинала восхвалять его таланты, он сразу это пресекал:

— Денег надо достать. Я хочу расплатиться с хозяином, — и быстро уходил.

Сам он никогда не платил. Иногда за него расплачивалась Аки-тян, а иногда — другая женщина, о ней Аки-тян не знала.

Та, другая, видно, была замужем. Она с Отани-сан приходила не часто, но платила за него даже больше, чем полагалось. Мы — торговцы, поэтому всегда на что-то надеемся, а то разве можно поить клиента задаром, будь он хоть сын императора. Но все же я терпел убыток — эти расчеты от случая к случаю меня не устраивали. Вот почему, услышав, что у Ота-ни-сан есть порядочная жена, я решил при случае зайти к ней и получить долг. Но, когда я пытался узнать точный адрес, он сразу догадался, для чего это мне нужно.

— Только попробуй пойти! На нет — и суда нет. Зря беспокоишься. Имей в виду, если мы с тобой поссоримся, тебе же будет хуже.

И все же мы несколько раз пытались узнать его адрес, следили за ним, но он всегда очень ловко уходил от нас. В то время Токио бомбили чуть ли не каждый день, на улицах творилось бог знает что, где же там уследишь его.

Потом Отани-сан стал приходить в военной форме, крылатку снял. Он стал наглеть все больше и больше — придет, подходит к буфету, берет бутылку, выпьет прямо из горлышка к будь здоров.

Когда война кончилась, мы закупили на черном рынке большую партию вина и продуктов, вход в ресторан украсили новыми шторами. И даже наняли молодую девушку, чтобы привлекать посетителей. И нас снова стал посещать этот демон. Теперь он приходил без женщин, зато всегда приводил с собой приятелей-журналистов, они утверждали, что время военных прошло, что настало время поэтов, которые прежде жили в нищете и безвестности. Отани-сан в спорах щеголял такими заковыристыми словечками, что я, извините, совершенно ничего не понимал. А когда спор разгорался, он незаметно вставал и уходил. Приятели, спохватившись, недоумевали:

— Куда он исчез? Нам тоже, пожалуй, пора, — и собирались уходить.

Тогда я их останавливал:

— Одну минуточку! Тот господин всегда себе на уме. А вам придется уплатить.

Некоторые собирали деньги в складчину и расплачивались, а некоторые обижались:

— Пусть Отани платит, он нас приглашал, откуда у нас деньги, на пятьсот йен в месяц не особенно разойдешься.

Но я отвечал на это:

— Нет, господа! За Отани-сан накопилось уже столько, что если вы поможете мне получить с него хотя бы часть долга, я поделюсь с вами пополам.

У тех от изумления вытягивались лица.

— Что вы говорите?! Не думали мы, что он такой ловкач! Теперь мы черта с два будем с ним пить! Но сейчас у нас и сотни не наберется. Вот, возьмите пока в залог, а завтра мы донесем, — и решительным жестом они скидывали с плеч свои пальто.

Я вам вот что скажу: хотя в народе журналисты считаются непорядочными людьми, но они гораздо порядочнее Отани-сан. И если он действительно второй сын барона, то журналисты тогда достойны быть первыми сыновьями князей.

После войны Отани-сан стал пить еще больше, лицо у него огрубело, с губ часто срывались похабные шутки, не раз он затевал драки. А в довершение всего соблазнил служившую у нас девушку, а ей тогда и двадцати еще не было. Ну как тут было не рассердиться. Однако делать было нечего, что сделано, то сделано. Девушку мы успокоили и потихоньку отправили ее в деревню к родителям.

Вскоре я сказал Отани-сан:

— Мне от вас ничего не надо. Только, ради бога, не приходите больше к нам.

Знаете, что он мне ответил?

— Интересно, — говорит, — какое ты имеешь право заявлять это мне, у тебя у самого рыльце в пушку! Учти, мне все известно, — разумеется, он и не думал оставлять нас в покое.

Понимаете, мы, как и многие другие, занимались в войну мелкими спекуляциями, и Отани-сан это знал. Но, помилуйте, неужели из-за этого мы теперь должны были по гроб терпеть его у себя?!

Но после того, что случилось сегодня вечером, мне наплевать, кто он — аристократ или поэт. Для меня он просто вор. Вы знаете, что сегодня он украл у нас пять тысяч? Откровенно говоря, в доме мы таких денег не держим, на деньги мы сейчас же покупаем продукты, но сегодня вечером у нас было пять тысяч. Приближается конец года, и мы обошли всех своих клиентов, чтобы получить долги. Сегодня вечером мы должны были внести их нашим поставщикам, иначе мы останемся без продуктов и будем вынуждены закрыть ресторан. Так вот, жена положила эти деньги в шкаф.

Отани-сан сидел в это время в зале один и все видел. И вдруг он встал, подошел к шкафу, оттолкнул мою жену, сгреб деньги и запихнул их в карман. Пока мы стояли разинув рот, он спокойно спустился вниз — только тут его и видели. Наконец я пришел в себя и бросился вместе с женой за ним вдогонку. На улице я хотел было крикнуть: «Держи вора!» — чтобы с помощью прохожих поймать его. Но, ведь, что ни говорите, Отани-сан — наш знакомый, и я не стал позорить его. На этот раз мы решили следовать за ним, что бы ни случилось, точно узнать дом, где он живет, и по-хорошему попросить вернуть деньги. Мы ведь всего-навсего беззащитные торговцы, поймите нас.