Избранные произведения. Том 2

Спустя час Павел шел с Ромашиным в медцентр Управления, где его ожидали медики-эксперты со своей головоломной аппаратурой. У двери в медцентр начальник отдела придержал Павла за руку:

— Дальше я с вами не пойду. Не знаю, что вам сказать, прежде чем вы… Понимаете? Волнуюсь.

— Спасибо, — пробормотал Павел, не привыкший к выражению симпатий столь наглядным образом. — Я тоже, честно говоря, волнуюсь. Ничего говорить не надо, и так все понятно.

— Наверное, действительно не надо. Слова просятся на язык какие-то слишком громкие, трескучие, вроде: «За спиной Земля», «От вас зависит судьба цивилизации»…

Павел невольно улыбнулся.

— Не мучайтесь, Игнат, тем более что судьба мира не только в моих руках.

— Судьба мира… — сказал Ромашин так, что улыбка застыла на губах инспектора. — Помните философское определение времени? Время — это имманентное свойство мира, связанное с характером происходящих в нем изменений. Смысл фразы ускользает, прячется, несмотря на то, что все слова известны и понятны. Теперь мы точно узнали, что время — основа мироздания! Жаль, что поздно…

— Может, еще не поздно?

— Может быть. Как выразился Златков, есть великая надежда! Надежда на то, что человек одновременно беспомощен и всемогущ. Идите. Буду ждать вас у себя.

Ромашин отпустил руку Павла и направился по коридору к лифту, прочь от двери с надписью «Медицинский комплекс УАСС».

После всесторонней медицинской проверки в медцентре Управления Павел прошел медосмотр и психологическое тестирование в Институте проблем медицины Академии наук, но никаких отклонений от нормы в его здоровье, психике, в работе нервной системы медикам отыскать не удалось.

— Вы не бог хладнокровия,- сказал ему, пожимая руку на прощание,директор Института проблем медицины академик Латышев,- но исключительно уравновешенный, координированный, абсолютно здоровый человек. С чем и поздравляю!

Речь академика тяготела к использованию слов в превосходной степени,видимо- старая закалка лечащего врача, но после встречи с ним Павел почувствовал себя увереннее и добрее.

Выйдя в девятом часу за пределы Института, расположенного в третьем округе Москвы, Павел вспомнил, что голоден, и решил поесть в кафе «Двадцатый век».

Через полчаса он уже заказывал ужин и, пока заказ отрабатывался, рассеянно осмотрелся: он бывал здесь часто, и обстановка кафе, искусно сделанная «под старину», в стиле далекого двадцатого века, была ему знакома.

Здесь не было сенсорных автозаказчиков, силовых завес и биокабин, рассчитанных на персональное автоматическое распознавание вкуса посетителей, не было синтезатора ароматов, бесшумных киб-официантов, эффекторов условий и видеопласта, создающего для любого посетителя любой пейзаж; не было синтомузыки с психоадаптерами, срабатывающими по настроению посетителей. По небольшому уютному залу со стенами из «кирпича» и «дерева» были расставлены треугольные, круглые, квадратные столики, рассчитанные на группы с разным количеством людей и с разными вкусами. У одной из стен между колоннами на небольшом возвышении располагался эстрадный оркестр, использующий старинные музыкальные инструменты. Оркестр играл что-то современное, но исполнение оставляло желать лучшего, все-таки возможности старинных инструментов во многом зависели от материала, качества изготовления и профессиональной подготовки исполнителей. Любой синтезатор мог заменить этот оркестр, особенно если музыкант достиг вершин эйфоромузыки, но Павел давно оценил желание распорядителей и оформителей кафе приблизиться к веку «вплотную».

Официант — вполне живой и настоящий человек — принес на подносе ужин и расставил на столике.

— Я вас уже приметил,- сказал он.- Нравится русская кухня?

— Все нравится,- признался Павел.- Только никак не могу привыкнуть к «живому» обслуживающему персоналу.

Официант красиво засмеялся.

— Мне тоже поначалу было не по себе. Привык. Ешьте на здоровье и заходите еще.

— Спасибо, непременно.

Павел принялся за еду.

Оркестр начал играть что-то томно-нежное, лирическое, две пары вышли танцевать, но вскоре сели: кафе еще только-только начинало заполняться посетителями.

Павел пожалел, что не может позволить себе отвлечься, отдохнуть, доел жаркое, запил медовым напитком, несколько минут посидел расслабленный, ощущая приятную тяжесть в желудке, потом встряхнулся и прямо из кафе вызвал такси.

В десять вечера он взлетел, направляясь к Брянску, в шестидесяти километрах от которого попирал Землю Ствол-хроноускоритель.

Над Брянском небо было затянуто тучами. Стемнело, и аппарат словно провалился в яму без дна. Павел, шевеля губами, стал читать вслух стихи, сначала шепотом, потом в полный голос:

Мы честно не веруем в бога,

Откуда берется тревога?

Друзья, отчего вы скорбите

На звонкой планете своей?…

Мы плавно летим по орбите,

Одни мы над миром владыки,

Нам зверь подчиняется дикий

И травы зеленых полей…

И вдруг слова замерли на его губах, он увидел Ствол.

На горизонте, врезаясь в темные громады ночных туч, дрожал бледный столб света, башня бледного сияния, безобидная и эфемерная из-за расстояния… И надолго врезались в память безмолвие и мрак, разрезанный надвое лезвием призрачно-лунного света…

Утро Павел встретил на Земле Пири в Гренландии — из-за желания умыться снегом. Свое желание он осуществил с лихвой: не только умылся, но и провалился в сугроб с головой на мысе Пири, куда от метро пролегла линия монора, совершенно пустого в такую рань. Возвращаясь, Павел изрядно продрог, с тоской подумал о биатлоне — на лыжи не вставал уже полгода, вернулся домой, сделал зарядку в полном объеме и принял горячий душ.

Завтрак занял двадцать минут, а спустя еще полчаса Павел облетел Ствол на двухместном пинассе и отметил появление у башни Ствола передвижного строительно-монтажного комплекса, а также странные серебристые пятна в зеленой траве, похожие на пятна изморози. Снизившись, понял, что видит огромные, до десяти метров в поперечнике, паутины со сложным и красивым рисунком. В зале Центра он нашел Златкова.

— У меня создается впечатление, что вы здесь живете.

— Так оно и есть,- хмуро ответил начальник Центра. — Покидаю сей приют, лишь когда нужно провести циклы расчетов на больших машинах. Вы тоже сегодня рано.

— Хотя мне и приказали отдыхать, спать не могу. Из головы не идет мысль, что все события вокруг — ненастоящие, понарошку. С вами такого не бывает?

— Случается. Это оттого, что размах событий вышел за границу человеческого удивления. Каждому природой отмечен определенный запас эмоционального равновесия, заключенного в узком «ущелье» между двумя «стенами» — полнейшего равнодушия и стресса от переизбытка впечатлений и переживаний. За первой стеной — болезнь, ибо равнодушие — это предел эмоционального покоя, за второй — смерть или, по крайней мере, уход в выдуманный, иллюзорный мир, в котором на психику уже ничего подействовать не может, ибо она себя исчерпала.

— Ну, до равнодушия мне далеко, а вот ощущение нереальности, вернее, театральности, если хотите, не проходит. Но простите за лирику. С высоты я видел странные паутины в траве. Откуда они?

— Деятельность конкистадоров. «Паутины» — это антенны эффекторов хронополя, с помощью которых конкистадоры стабилизируют Ствол во временных координатах в местах выхода Ствола в прошлом. Здесь они не нужны, однако некоторые из вернувшихся автоматов начинают плести свою паутину, прежде чем мы их вылавливаем. Инстинкт опасности у них сохраняется.