Избранные произведения

28

И девочке все грезится о нем, О ком и думать запретили б строго… Герой ее танцклассам всем знаком, Играет в карты, должен очень много… С ним Даша часто видится тайком; Он проезжает этою дорогой В извозчичьей коляске на лихих, Немного пьян, но вечно мимо них.

29

Андрей Петрович… но о нем потом… Семнадцать лет моей шалунье было, Родительский ей страшно скучен дом, В ней сердце жизни да любви просило, Рвалось на волю… Вечно мать с чулком, Мораль с известной властию и силой; Столоначальник, скучный, как жених, Который никогда не ездит на лихих.

30

И в будущем все то же, вечно то же, Все преферанс в копейку серебром, Все так на настоящее похоже — Так страшно глупо смотрит целый дом. Нет, нет, не создана она, мой боже! К тому, что многим кажется добром, И не бывать ей верною подругой… Притом уже она просвещена подругой.

31

От наставлений матушки не раз, От этой жизни праздной и унылой С подругою она тайком в танцкласс Зимою ездила… Подруге было Лет двадцать… Даже не в урочный час Они домой являлись. Но сходило Все это с рук. Умела веру дать В сердечной простоте всему старушка мать.

32

Жених-столоначальник глуповато Смотрел на все: он был совсем готовый муж, Чуждался сильно всякого разврата, Особенно карманного, к тому ж Доверчивостью был он одарен богато, Носил в себе одну из одаренных душ И, несмотря на то, что родился в столице, Невинностью подобен был девице.

33

Поутру, вставши, пил он скверный чай, Смотрел в окно, погоду замечая, И собирался к должности, там рай И ад свой весь прескромно заключая. Но пред уходом в свой обетованный край Он в книжке отмечал, «что будет кушать чаю Такой-то у него», и книжку клал; Потом: «со сливками» — подумав, прибавлял.

34

Вы спросите: зачем? Уж я не знаю — Есть разные привычки. Так текла Вся жизнь его. Ему всех благ желаю — Но страшно ведь глупа она была Во все периоды: до и после чаю… И Дашу бедную такая жизнь ждала, Когда б так называемый злой гений Ей не дал мук, желаний и волнений.

35

Пускай она заснула — в ней не спят Безумные, тревожные волненья; Уста полураскрытые дрожат, Облиты глазки влагою томленья. Что снится ей?.. Соблазна полные виденья Над нею видимо летают и кружат… А чей-то голос слышен из-за дали, Исполненный таинственной печали. Дитя мое! очей твоих Так влажно-бархатен привет… Не звездный свет сияет в них — Кометы яркий свет… Лукавой хитрости полна Улыбка детская твоя, И гибок стан твой, как волна… И вся ты как змея. Ты так светла, что не звездам Спокойным вечно так сиять; Ты так гибка, что разгадать В тебе легко сестру змеям. Дитя мое! так много их По тверди неба голубой Светил рассыпано благих, — О, будь кометой роковой! И дольний мир — ваш мир земной — Богат стадами душ простых… В нем много добрых, мало злых, — О, будь же, будь змеей!

36

Тот голос был ли внятен ей?.. Она Едва ль могла понять слова такие Мудреные, хоть и весьма простые. Прочла она в свой век Карамзина Две повести, да две Марлинского другие («Фрегат „Надежда“», помнится была Одна из них). Отборно объясняться Привыкла потому — я должен вам признаться.

37

Но странно, что ее тревожил сон Не Гремин с пламенной душою и с усами… Ее герой усами не снабжен — Он, вероятно, сталкивался с вами, Читатель мой, быть может, часто. Он Играет, я сказал; со многими домами Знаком поэтому; ни дурен, ни хорош Собой особенно — на всех людей похож.

38

Чиновник он — и жить не мог иначе, Москвич — но с Петербургом ужился, Привык зимой к театру, летом к даче, Хоть молод, но серьезно занялся Устройством дел карманных и тем паче Служебных: рано он за ум взялся, Как истый петербуржец. Был ласкаем Почтенными людьми и всеми уважаем.

39

Играл же он, во-первых, потому, Что этим путь в дома чиновьической знати Открыл себе свободный — хоть в палате Служил какой-то… а притом ему, Как, верно, русскому не одному, Разгул по сердцу был — а здесь и кстати. Играл он ловко, нараспашку жил И репутацию с тем вместе заслужил.

40

На женщин он смотрел с полупрезреньем, От добродетельных чиновниц прочь Бежал всегда… Искать любви терпеньем Ему казалось глупо и невмочь, В чем был он прав… Свободным наслажденьям Любил он посвящать гораздо лучше ночь. Он был герой, и даже очень пылкой, В танцклассе и с друзьями за бутылкой.

41

И там-то Даша встретилася с ним. Он был хорош, особенно вполпьяна; В минуту эту мог он быть любим; Разочарован был, казалось, очень рано, Безумствовал. Чем не герой романа, Особенно когда другого нет? Ведь было ей всего семнадцать лет.

42

Он дерзостью какой-то начал с нею. Она краснела, хоть не поняла… Переглянувшись с менторшей своею, Ему на польку руку подала. И улыбнулася ему, злодею… Потом уж с ним шампанское пила И глупости девчонка лепетала, Хоть вся, как лист, от страха трепетала.

43

А стоил ли он трепета любви? — Другой вопрос… Не в этом, впрочем, дело, Он был любим… Увы! в твоей крови, Дитя мое, страсть бешенно кипела, Рвалась наружу… а глаза твои Сияли слишком ярко, хоть несмело, Стыдливо опускались… ты была в огне… Пусть судит свет — судить тебя не мне!

44

А свет свершит свой строго-неизбежный И, может быть, свой справедливый суд, И над твоей головкою мятежной, Быть может многие теперь произнесут Свой приговор бесстрастный и безгрешный; Быть может, камень многие возьмут, И в том сама виновна ты, конечно… Ты жизни придалась безумно и беспечно.

45

А впрочем, что ж? Да разве ты одна Осуждена толпой безгрешной и бесстрастной За то, что ты, как женщина, страстна? Утешься — и не в этом твой ужасный Удел, дитя мое… Иное ты должна Узнать еще… Покамест, сладостно Раскинувшись… ты грезам предана…

46

Но вот она проснулась… С Офицерской Коляска мчится… точно, это он, Кому от матушки иного нет, как «мерзкой», Названия… Завоеватель дерзкой, Он, как всегда, разгулен и хмелен… Его немножко клонит даже сон… Но, не менее, зевая, он выходит Из экипажа — и к окну подходит.

47

Зевая — правду вам, читатель мой, Я говорить обязан, — да-с, зевая, «Здорово!» он сказал ей… На какой Привет что отвечать, почти не зная, Она «здорово!» с странною тоской Сказала также… Он, не замечая, С ней начал говорить о том, как он играл И как на рысака пари держал.

48

И Даша молча слушала… И в очи Ему смотрела робко… чуть дыша… При тусклом свете петербургской ночи Она была как чудно хороша… Собой владеть ей не хватало мочи, Из груди вон просилась в ней душа; Болезненно и сладостно тоскуя… Уста ее просили поцелуя…

49

И вот в окошко свесилась она И обвила его прозрачными руками, И, трепета безумного полна, К его устам прижалася устами… И в полусонных глазках так видна Вся страсть ее была… что, небесами Клянусь, я отдал бы прохладу светлых струй, Как некогда поэт за светлый поцелуй.