Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

И мы строго соблюдали данный нами обет молчания, хотя мысль о важности предстоящего мероприятия тяжелым грузом давила на сердце. И когда наконец знаменательный день настал, мы, следуя указаниям Делии Би, постарались одеться поприличнее. Мне в любом случае не дано выглядеть изысканно элегантным, но Десмонд, чисто выбритый, в темном костюме и во всем том, что полагается к такому костюму, смотрелся потрясающе. Не мужчина, а мечта старлетки. В нем была какая-то особая чувственность, а благодаря хорошей жизни в Беверли-Хиллз вид у него стал вполне цветущим.

Мы были уже полностью готовы, но, поскольку, согласно строжайшей инструкции Делии Би, Десмонд должен был появиться позже других, нам не оставалось ничего другого, как только сидеть и ждать. Десмонд казался спокойным, на его лице застыла ставшая привычной для него маска полного безразличия. Я даже, грешным делом, подумал, не принял ли он транквилизатор. Но если и так, я его не виню. Ведь это был его момент истины, и от сегодняшнего вечера зависело, что его ждет впереди: триумфальный успех или падение в пропасть. Даже мне, которому была уготована лишь роль зрителя, ожидание давалось с большим трудом.

В половине одиннадцатого, после ряда фальстартов, мы наконец прошли через холл отеля к ожидающему нас такси. Несколько минут езды — и перед нами возник сверкающий всеми огнями огромный дом. Наше скромное такси вызвало подозрение у дежуривших на входе полицейских, но после проверки пригласительных билетов нас провели в дом, где уже другой полицейский, переодетый дворецким, приняв наши шляпы, проводил нас в гостиную. На пороге мы с Десмондом посмотрели друг другу в глаза и, сделав глубокий вдох, смело шагнули вперед.

Громадная гостиная, ярко освещенная благодаря двум огромным люстрам из венецианского стекла, была обставлена и декорирована с роскошью, которую диктуют колоссальные деньги. Вокруг двух роялей фирмы «Стейнвей» в разных концах комнаты группами стояли гости, человек сорок, не меньше, разделившиеся, как это принято в Америке, по половому признаку. Так, стайки нарядно одетых женщин щебетали в одном углу, а мужчины — среди них хорошо узнаваемые кинозвезды — рассеянно бродили по залу, неосознанно разыгрывая из себя альфа-самцов.

Посреди этих двух групп в окружении близких друзей сидел хозяин всего этого великолепия — несравненный Сэм; рядом с ним стояла парочка суровых мужчин, а еще Делия Би собственной персоной, в полной боевой раскраске и с алым страусиным пером в волосах. За одним из роялей сидел сам Рихард Таубер [889] , за другим — к моему величайшему облегчению, Джон Маккормак, рядом с ним на диванчике расположилась его жена Лили. Эти чудесные люди были моими друзьями, и я присел возле Лили, которая приветствовала меня мягкой улыбкой. Я еще не встречал в Голливуде женщины тоньше и милее ее.

889

Рихард Таубер (1891–1948) — австрийский оперный певец, актер, композитор, продюсер.

— Джон говорит, для нас готовится что-то особенное, — шепнула она мне.

Десмонд, одиноко стоявший в дверях, не мог не привлечь всеобщего внимания, и тогда он, продемонстрировав отменную выдержку, обвел глазами комнату и, найдя уголок, где не толпился народ, уселся в позолоченное кресло времен Людовика XVII и принялся рассматривать огромную картину Андреа дель Сарто «Похищение сабинянок». По тому, как Десмонд скептически приподнял левую бровь, я понял, что, согласно его просвещенному мнению, эта картина не кисти великого мастера, а скорее одного из его учеников, возможно, Джакопо Феллини.

Не знаю, быть может, мне и показалось, но женские голоса в комнате смолкли, поскольку все взгляды были прикованы к элегантному сдержанному мужчине, одиноко сидевшему в кресле. В Голливуде ничто не привлекает женщин больше, чем красота, особенно если речь идет о незнакомом красивом мужчине. И естественно, здешние красотки немедленно устремили изучающие взоры на Десмонда. Все они были всемирно известными звездами экрана, причем некоторые из них — совершенно бездарными, но натасканными опытными режиссерами, которые научили их изображать необходимые эмоции. Но были там и выдающиеся актрисы. Я заметил Грейс Мур, Кэрол Ломбард, Джейн Новак, Лилу Ли, а несколько поодаль — Этель Бэрримор и Норму Ширер.

Вот и все. По правде говоря, больше никого особо интересного в комнате не было. Таубер и Джон исполняли отрывки из опер, устроив из этого нечто вроде соревнования: один начинал играть, а другой продолжал, и наоборот. Самая обычная голливудская вечеринка, когда уже все говорено-переговорено и гости ждут перед ужином чего-то особенного.

И тогда вдруг одна из сидевших на диване женщин встала и медленно подошла к Десмонду. Это была Грейс Мур, молодая, стройная, привлекательная и уже хорошо известная певица. Приблизившись к Десмонду, который тут же вскочил с кресла, она протянула ему навстречу руки. В этот момент Джон Маккормак заиграл Пуччини, и Грейс, вплотную приблизившись к Десмонду, начала несравненную арию Чио-Чио-сан из «Мадам Баттерфляй»:

Quest’ obi pomposa Di scioglier mi tardaSi vesta la sposa.

Она прекрасно исполнила начало любовного дуэта, и тогда вступил Десмонд:

Con moti di scoiattoloI nodi allenta e scioglie! Pensar che quel giocattoloe mia moglie…

Не вдаваясь в подробности, хочу только добавить, что они продолжили этот прекрасный и трогательный дуэт, сопровождая его соответствующими любовными жестами. Гости, пораженные столь неожиданно изящным исполнением, как и сдержанной красотой мужского голоса, наградили певцов аплодисментами.

— Десмонд, это было изумительно! И с вашей стороны было очень любезно петь вполсилы, чтобы не заглушить меня. Ну а теперь, чтобы заработать ужин, вы должны спеть уже без меня, — сказала Грейс и, улыбнувшись, вернулась на свое место.

Десмонд тоже улыбнулся с напускной скромностью. Он прекрасно начал и уже ничем не рисковал. Я знал, сейчас он исполнит что-то особенное.

— Если это не слишком утомит уважаемую публику, — начал Десмонд, — то я хотел бы предложить вашему вниманию великую арию, которую еще ребенком слышал в исполнении человека, чей голос, безусловно, гораздо лучше моего, — в исполнении великого Энрико Карузо.

Блестящий ход! С самого начала Десмонд все спланировал идеально. В комнате послышалось сдавленное женское хихиканье, потом наступила мертвая тишина. И тогда Десмонд, сохранявший полное самообладание и демонстрировавший крайнее безразличие — то душевное состояние, что было свойственно ему в последнее время, — начал петь. В глубине души я очень надеялся, что он все же подстрахуется и исполнит арию Вальтера, но ошибся.

Десмонд выбрал неистовую, душераздирающую арию Каварадосси перед казнью из «Тоски»: