Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Люси хотела погулять с сыном подольше, чтобы его горе и вовсе выветрилось, и, когда они пересекли дорогу, идущую вдоль окраины города, тайком взглянула на Питера. Да, он перестал плакать.

– Такой большой мальчик! – сказала Люси наконец, глядя прямо перед собой. – Ты меня удивляешь!

Она намеренно вновь затронула эту тему.

– Мне было одиноко, мама, – объяснил он. – Я заплакал и, не знаю почему, не мог остановиться. Потом мальчики сказали мне, что я заскучал по дому. Ты ведь заберешь меня отсюда, правда?

Очевидно, Питер не видел ни малейшей сложности в том, чтобы она отвезла его домой. Ну конечно, и они вновь окажутся в том тупике, из которого она недавно выбралась.

– Тебе нравятся другие мальчики? – отрывисто спросила Люси.

– Да… они хорошие, – признался он. – У одного бывают припадки. Он падает на землю, и у него изо рта идет пена. А испанцы смешно пахнут, и у некоторых есть желтые ботинки с острыми носами. Они играют в гандбол.

– Ты тоже играешь?

– Я играл в шарики. Я не хотел, но меня попросил брат Джон Джейкоб.

– Брат Джон Джейкоб! – воскликнула она.

Друг Джо. Она вспомнила, как он рассказывал: «Братья вместе с мальчиками занимаются спортом и отдыхают». Они пытались с помощью этой детской игры развеять хандру Питера.

Она строго взглянула на него.

– А другие мальчики? – настаивала она. – Не завел себе хороших друзей?

– Да. – Он с хмурым видом задумался. – Тут есть большой мальчик, которого зовут Рэмфорд. Он хороший. Он умеет передразнивать. Он умеет все. Он хочет, чтобы я стал его любимцем.

– Его любимцем? – удивилась она. – В каком смысле?

– Ни в каком, правда, – начал объяснять Питер. – Просто говоришь, что ты его любимец, и все. У всех больших мальчиков есть любимцы. Это такая традиция. Если ты любимец какого-то мальчика, он может угостить тебя кексом к чаю.

– Брат Уильям знает об этом?

– Конечно, он все знает.

Люси молча смотрела на сына.

– Подумай только, – продолжал он настаивать, – нам надо каждое утро ходить в церковь. Ну разве не противно? А уроки, которые у нас бывают! Нас тут здорово учат.

Ее лоб медленно разгладился. Она уяснила нечто новое в ситуации сына.

– Что ж! – глубоко вздохнув, воскликнула она. – Мы об этом еще поговорим.

– Правильно, мама, – печально согласился он, – а потом ты должна забрать меня отсюда.

Она решительно огляделась по сторонам. Ей хотелось сесть и вдумчиво разобраться в этой проблеме. Слева Люси заметила за оградой городское кладбище со скамейками на аллеях и, изменив маршрут, повела сына к кованым воротам. Поглощенные собственными мыслями, мать и сын уселись подле тиса, склонившегося над массивным надгробием. Ни один из них не уловил иронии ситуации.

– Дело вот в чем, Питер, – начала она, – понимаешь…

Но заставить его понять было трудно, ведь он уже считал ее своей спасительницей. Разве мог он знать, что через неделю его тоска исчезнет бесследно? Да, нелегко, нелегко было Люси справиться с этим чувствительным, робким мальчиком, ее собственным ребенком. Но она проявила упорство – поначалу говорила с ним ласково, потом твердо. Он вновь залился слезами, и его рыдания раздирали гнетущий воздух этого столь уместного в данной ситуации кладбища. Надгробия источали сочувственную меланхолию, над ними с молчаливым одобрением качался тис. У Люси тоже повлажнели глаза, но, несмотря на эту слабость, в глубине души она испытывала нетерпение. До чего нелеп этот детский протест, эта ужасная тревога из-за пустяков. Сын отвергает ее безмерную материнскую преданность – и он потерял носовой платок!

– Что поделаешь, милый, – наконец сказала она, предлагая ему свой носовой платок. – Ты должен с этим смириться.

Вытерев глаза, он долго смотрел перед собой.

– Ну… если ты так говоришь, значит я должен.

– Правильно! – с ликованием поддержала она. – Ты храбрый мальчик.

Он почти совсем успокоился и, казалось, о чем-то размышлял.

– У некоторых мальчиков есть ящики для сладкого, бутылки с соусом и все такое, – сказал он через некоторое время, – а у меня нет.

– А тебе хочется? – с готовностью хватаясь за другую тему, быстро спросила Люси.

Продолжая обиженно оттопыривать нижнюю губу, он кивнул.

– Тогда пошли! – весело воскликнула она. – Зайдем в лавку.

Они поднялись и вышли с кладбища. К чести Люси, она одержала еще одну победу, при этом не потакая сыну.

В городе, к огромной радости Питера, мать купила ему банку маринованных огурчиков, бутылку кетчупа – мальчики за чаем намазывали его на хлеб, как рассказал Люси сын, – консервированную пасту из креветок, жестяную коробку с печеньем и фунт анисовых конфет. Питер заметно повеселел.

Они прошлись рука об руку вдоль реки, а потом пили чай в небольшом кафе, где Люси позволила Питеру съесть столько пирожных, сколько он захочет. Иногда, отрываясь от этого пира, мальчик с сомнением смотрел на мать.

– Послушай, Питер! – напоминала она в очередной раз. – Не забывай, что я говорила!

Проводив его до ворот колледжа, она остановилась и твердо повторила свою директиву.

– Ты должен усердно трудиться и добиваться успехов, – наставляла она его, – и тогда станешь знаменитым и богатым человеком.

Он послушно кивнул, стоя у ворот, – маленькая, неописуемо трогательная фигурка, – и помахал матери вслед.

Все было позади. Она шла на станцию, чувствуя ужасную слабость, но она выиграла, да, выиграла.

Глава 6

Люси работала уже три месяца, и результатом было приятное ощущение, что она упрочила свое положение. Порой ее вознаграждение бывало совсем небольшим, но случалось, она зарабатывала до трех фунтов в неделю. Кроме того, благодаря экономии и изобретательности она всегда умудрялась отложить небольшую сумму из расходов, выдаваемых ей фирмой. Если допустить определенную долю везения, в иные моменты Люси чувствовала, что ее успехи просто поразительны. У Питера в школе дела шли тоже хорошо, и он уже давно забыл про свои страдания в начале обучения. Его еженедельные письма, старательно написанные каллиграфическим почерком фиолетовыми чернилами, могли служить образцом школьного сочинения. По своим успехам Питер был примерно в середине класса – этого Люси, собственно, и ожидала, – но уже поговаривали о его приеме в оркестр. Как сильно билось ее сердце от этих новостей!

Она чувствовала себя бодрой, полной энергии и здоровья, которое лишь укреплялось от ее активной деятельности. У Люси не оставалось времени на долгие раздумья, и она признавалась себе, что боль утраты медленно утихает, хотя временами ее затопляло ужасное чувство одиночества. В такие минуты желание видеть Фрэнка рядом было почти нестерпимым. В трагическую минуту его гибели Люси казалось, что ее жизнь кончена, что она оборвалась с этой потерей, но постепенно Фрэнк становился для нее идеализированным воспоминанием – она забывала его недостатки, преувеличивала добродетели, и облик мужа был теперь окружен неким туманным ореолом. Люси с непоколебимой твердостью запрещала себе размышлять о том, как он умер. От смутного осознания причины, с которой началась эта трагическая история, Люси поначалу впадала в неистовство. Но она не хотела об этом думать. Не хотела она думать и об Анне. Анну она вычеркнула из своих мыслей окончательно и бесповоротно. Но все же иногда она сидела, застыв, пытаясь вспомнить лицо Фрэнка, каждую его черточку, – закрывала глаза, силясь увидеть его, как если бы он был рядом, – однако с грустью понимала, что это не в ее власти. Она видела его лицо, но не как лицо живого человека, а как далекий лучезарный и неосязаемый образ. Только одно она представляла себе отчетливо и ясно: его неподвижные восковые руки, сложенные на груди, когда он лежал в гробу. Эти руки Люси вспоминала много раз, они стали почти символом памяти о Фрэнке.