Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

– Но у вас такой неопрятный вид!

– Мне надо идти. Да, надо, – пробормотала она. – Сегодня он читает проповедь. Если меня не будет на месте, он будет скучать.

– Он! – вскрикнула Люси. – Вы же не хотите сказать…

– Да, его преподобие мистер Адам Малкольм, должна признаться. – Она кокетливо зарделась, и это выглядело крайне глупо. – У него разобьется сердце… если меня там не будет.

– Разобьется сердце? – повторила изумленная Люси. – Почему? – Она слышала о его преподобии Малкольме как о тихом педанте, который был немногословен, но порой резок в обращении, и уставилась на мисс Хокинг, будучи совершенно уверенной, что та фантазирует. – Вы… вы это серьезно? – пораженно спросила она.

– Совершенно серьезно! – с нелепой чопорностью ответила мисс Хокинг. – Вам следует знать… что у меня с мистером Адамом полное взаимопонимание. Мы вот-вот поженимся.

У Люси отвисла челюсть. Она не верила своим ушам. Это заявление буквально ошеломило ее.

– Вы не шутите? Он сделал вам предложение? – выдохнула она.

Мисс Хокинг остановилась. Они уже подошли к церкви, и женщина с отталкивающим жеманством пояснила:

– О нет! Он ничего не сказал, ни слова. У него не хватило бы смелости это сказать. Но он таким взглядом смотрит на меня! О-о, как он на меня смотрит! – Она вздохнула. – Вот как я узнала об этом! Он меня обожает. Я это знаю, знаю. И я берегу себя для него!

После чего она с улыбкой поднялась по ступеням в церковь.

Люси стояла не шевелясь. Она словно оцепенела и не двигалась, пока крупная величественная фигура мисс Хокинг не пропала под готической аркой. Потом Люси медленно повернулась и пошла к дому.

Наконец-то раскрылся секрет этой девичьей игривости, которая скрывалась за величественными манерами. Да, шила в мешке не утаишь. Как будто весь этот день постепенно приближал пошлую нелепую развязку! Эксцентричность мисс Хокинг могла объясняться… чем угодно! А объяснялась она вот так! Люси была совершенно сбита с толку своими противоречивыми мыслями. Но у нее не было и тени сомнения, она теперь все ясно понимала, недоумевая только, почему раньше об этом не догадалась. Она связалась с женщиной, в сущности ненормальной, женщиной, одержимой нелепой и немыслимой навязчивой идеей. Это было невероятно. Скажи ей кто-нибудь о такой смутной, но сильной, тайно лелеемой страсти к священнику, она не поверила бы. Абсурд, сказала бы Люси, случай неубедительный, но фатальный, неизбежный, но банальный и известный с давних времен. И все же вот она, эта реальность, ворвавшаяся в самую гущу ее жизни.

С серьезным лицом вошла она в квартиру. Немедленно набрала ванну и, сняв пропыленную измятую одежду, погрузилась в горячую, несказанно приятную воду. Люси нежилась в ванне, откинув голову на бортик, но ее пылающее от пара лицо оставалось хмурым. Она мысленно проанализировала эпизоды этого дня – сцену в лесу, сцену у церкви. Все стало ясно, абсолютно все. Ей не в чем себя упрекнуть! Призвав на помощь всю свою гордость и укрепившись в сознании собственной правоты, Люси постепенно успокоилась. Она вышла из ванной, приготовившись к возможному драматическому повороту событий, который сразу же изменит ее жизнь, и, закутавшись в халат, стала спокойно ждать возвращения компаньонки.

Однако ничего драматического не произошло. Мисс Хокинг вернулась в своем обычном радостном расположении духа, быть может чуть мечтательном. И принялась готовить салат для Люси. Салат был восхитительным, освежающим, с французской заправкой – мисс Хокинг была большая мастерица в приготовлении подобных блюд. Она с энтузиазмом рассказывала об ингредиентах.

Так что Люси ела салат и помалкивала.

Глава 9

Она была готова к немедленному разрыву их дружеских отношений. Но разрыва не последовало. Люси по-прежнему жила у мисс Хокинг и продолжала работать. По мере того как шло время – оно не шло, а мчалось; недели перетекали в месяцы, месяцы в годы, – она постепенно осознала во всей полноте помрачение ума Пинки. Она узнала обо всех этих тайных знаках внимания, этих подарках, которые адресат никогда не принимал. Разумеется, Адам совершенно не замечал направленной на него тайной и томной страсти. Тем не менее само это неведение дало Пинки повод думать о некоем взаимопонимании. Случайный взгляд, брошенный на нее в церкви, невольный поворот головы, когда он проходил мимо ее окна, интонация его голоса, когда он обращался к ней с каким-то малозначащим замечанием о погоде, – все приводило ее в восторженный трепет, превращало ее заблуждение в действительность, восхитительную и несомненную. Пинки анонимно посылала его преподобию подарки – перчатки, галстуки, шарфы и даже комплекты тончайшего шерстяного нижнего белья. Целый год она трудилась над большим адресом собственного дизайна и композиции, украшенным миниатюрами и вставками, – получился превосходно расписанный альбом, восхваляющий добродетели Адама Малкольма. По определенным дням она вставала рано утром и занимала пост у окна, терпеливо ожидая, когда его преподобие пройдет мимо.

Во всех прочих отношениях мисс Хокинг была вполне нормальной – пожалуй, чуточку фривольной, слегка манерной, но в целом ее поведение не выходило за общепринятые рамки. Ее здравомыслия хватало на то, чтобы в большинстве случаев утаивать наиболее вопиющие свидетельства своей одержимости.

Суть этого состояла в том, что Пинки изо всех сил стремилась найти отдушину для своих чувств, искавших выхода. Не важно, что эта отдушина была дурацкой. Инстинкт был удовлетворен.

И теперь Люси спокойно приняла это положение вещей как нечто неизбежное и стабильное. Она чувствовала, что все это будет длиться неопределенно долго. Стоило пикантной теме возникнуть в разговоре, как Люси переставала его поддерживать. Ее натянутое бескомпромиссное молчание показывало: она такого не приемлет.

И все же иногда мисс Хокинг вызывала у нее беспокойство, даже раздражение. С того первого уик-энда, когда она испытала на себе бремя навязчивой симпатии Пинки, Люси постоянно страдала от ее бесконечных знаков внимания. Без сомнения, они исходили от чистого сердца, но их избыток вызывал едва ли не головную боль! Прогулки, посиделки тет-а-тет, сентиментальная болтовня, заливистый смех, восклицания «О, вы должны, дорогая моя!» и «Но я настаиваю, лапочка моя!» – все это из-за повторения и пустопорожности чрезвычайно утомляло. Часто Люси, уставшая после долгого рабочего дня, по вечерам приходила домой с одним желанием – отдохнуть, но ее встречала возбужденная, смеющаяся мисс Хокинг в приподнятом настроении и начинала надоедать. Они ссорились, Люси шла спать, Пинки брела в гостиную, где во искупление играла медленную грустную музыку. Это был спектакль – Пинки нежно сжимала ногами виолончель, словно обнимая тело преподобного Адама Малкольма.

По временам Люси спрашивала себя: «Зачем я здесь живу? Я пользуюсь тем, что эта женщина ко мне расположена?» Но она отвергала эту мысль – это было не так. Мисс Хокинг отличалась неуемной щедростью и любила швыряться деньгами, но Люси частенько удерживала ее от расточительности. И она не была нахлебницей. Она безоговорочно оплачивала свою долю расходов за квартиру, признавая, что судьба предоставила ей исключительный шанс – жить экономно, но при этом в стильной и даже роскошной обстановке. А главное, Люси могла дать образование сыну. Да, этот аргумент перевешивал для нее все остальное, на каждое свое сомнение она отвечала, что старается ради сына.

Тем не менее бывали моменты, когда она принимала решение навсегда оставить квартиру Пинки и устроиться одной, более скромно. Несколько раз Люси была на грани этого шага, но всегда в последний момент ее сдерживало чувство долга в отношении компаньонки. В конце концов, Пинки была по-своему очень добра к ней – ее намерения всегда проистекали из чрезмерной благожелательности, которая подчас оборачивалась своей противоположностью. Кроме того, мисс Хокинг любила Питера, забота о котором была для Люси на первом месте. К примеру, именно с подачи Пинки они втроем провели счастливые каникулы в Форт-Уильяме. Она и финансировала поездку, хотя Люси тоже внесла свою скромную лепту. Люси часто вспоминала об этом путешествии – короткий поезд, вьющийся по игрушечной одноколейке среди голубых и лиловых гор Западного Хайленда; неожиданный серебряный проблеск лежащего внизу озера, окаймленного зазубренной линией сосен и безмятежного в своей седой древности; бесконечные поля вереска; солоноватый аромат торфа и папоротника; испуганный олень с опущенными рогами, бегущий прочь от паровоза; затерянные в горах железнодорожные станции с выложенными галькой названиями, защищенные насыпями от зимних сугробов, а летом яркие от настурций и огненно-красных фуксий… При этом воспоминании накатила волна ностальгии – это была родина Люси, и она любила ее. Правда, во время поездки мисс Хокинг превзошла себя в легкомыслии, щеголяя в юбке из шотландки, с перекинутой через плечо шалью, в шляпе с перьями и с дымчатым топазом размером с небольшой круглый щит. На остановках Пинки принимала живописные позы у каждого горного озера, подбоченившись и копируя манеру Флоры Макдональд [913] , поскольку решила, что похожа на нее. Все это казалось Люси глупым, но Пинки была так добра к Питеру… Как-то раз, еще до поездки, мисс Хокинг извлекла из старого чулана удочку своего отца – не бамбуковую, а сделанную из настоящего гибкого железного дерева, – а также коробку из свиной кожи с множеством оперенных рыболовных крючков – некоторые из них заржавели, перья обломались, но большинство сохранило свое цветистое великолепие. Питер удил рыбу в Спине и однажды, бледный от усталости, с дрожащими от напряжения руками, притащил форель весом по крайней мере два фунта. Воспоминание о том, какое ликование было написано на лице ее мальчика, во много раз перевешивало решимость Люси съехать с квартиры Пинки, предоставив эту женщину самой себе.

913

Флора Макдональд – национальная героиня Шотландии, якобитка, спасшая последнего шотландского претендента на королевский престол – принца Чарльза Эдуарда Стюарта по прозвищу Красавчик (Бонни).

Питера Люси считала краеугольным камнем своей жизни.

Когда ему вручали школьные награды, она испытывала огромное удовольствие. Невероятно, до чего сильно это действовало на нее. Невероятно было и то, какие перемены произошли с ее сыном! Она живо помнила, как все это было первый раз. Ее охватила несказанная гордость, когда Питер скромно, но с чувством собственного достоинства вышел вперед и принял из унизанной кольцами руки его преосвященства лорд-епископа Нофара серебряные часы с цепочкой за успехи в изучении Писания и кипу книг – награды за хорошие отметки по географии, правописанию и счету в уме.

– Везучий мальчик, – услышала она сказанные вполголоса слова тучной родительницы менее успешного ученика, пока Питер пробирался к своему месту в душном зале через лабиринт вытянутых ног.

«Везучий, право!» – с негодованием подумала Люси, украдкой пожимая плечо сына. Как и у него, ее лицо горело от волнения. Она чуть нахмурилась, бросив взгляд на обильно украшенную перьями шляпу, из-под которой донеслась та ремарка. Нет, это было не просто везение. Правда, что каждый мальчик в школе получал награды – поговаривали, что у брата Уильяма был заключен дальновидный контракт с одним книгопродавцем из Лондона. «Билли не вчера родился!» – воскликнул как-то Рэмфорд в связи с этим. Правда также, что в списке наград, приведенном в проспекте, появлялось имя каждого мальчика, пусть всего разок, напротив строки «Игра на фортепиано» или «Хорошее поведение». Но что из того! И какое бы заключение ни следовало из грубоватой фразочки Рэмфорда, разумеется, вовсе не везение позволило Питеру сорвать первые плоды с древа знаний и не одна только удача подарила ему возможность продекламировать «Погребение сэра Джона Мура» [914] – с надлежащими жестами – перед той же хорошо одетой аудиторией. Об этом неделей позже «Лафтаун курьер» писал: «Бесспорный сценический талант проявил очаровательный маленький джентльмен, и, когда он отвесил поклон, раздались раскатистые аплодисменты». Люси потом долго хранила эту пожелтевшую от времени газетную вырезку.

914

«Погребение сэра Джона Мура в Корунье» – стихотворение ирландского поэта Чарльза Вулфа, получившее в России широкую известность в переводе И. Козлова 1825 г. («Не бил барабан перед смутным полком…»).