Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

— Послушай, милый, — запротестовала Кристин, улыбаясь ему с дивана, — я весь день терпела твою филантропию. Любовалась, как ты, вроде архангела, осеняешь людей своими крылами. А в довершение всего ты начинаешь ораторствовать! Поди сюда, сядь ко мне. Сегодня мне весь день хотелось остаться с тобой наедине, потому что у меня есть на то серьезная причина.

— Вот как? — усомнился Эндрью. Потом, негодуя: — Надеюсь, это не жалоба? Мне кажется, я вел себя как порядочный человек. В конце концов... сегодня Рождество.

Кристин неслышно рассмеялась.

— Ах, мой друг, как ты мил! Если через минуту поднимется метель, ты, верно, выйдешь с сен-бернаром, закутанный по уши, чтобы привести с гор какого-нибудь заблудившегося путника, поздно-поздно ночью...

— Я знаю одну особу, которая примчалась к шахте номер три поздно-поздно ночью, — ворчливо ответил ей в тон Эндрью. — И даже не закутавшись.

— Сядь сюда, — Она протянула руку. — Мне надо тебе сказать одну вещь.

Он только что подошел к дивану, чтобы сесть рядом с нею, как вдруг перед домом громко заревел чей-то клаксон.

«Крр-крр-ки-ки-ки-крр!»

— А, черт!.. — отрывисто выбранилась Кристин. Только один-единственный автомобильный рожок в Эберло издавал такой звук. Это был рожок Кона Боленда.

— Разве ты им не рада? — спросил несколько удивленный Эндрью. — Кон мне вскользь говорил, что они, может быть, заедут к чаю.

— Ну что ж! — только и сказала Кристин, вставая и идя за ним в переднюю.

Они вышли за ворота встретить Болендов, восседавших в реконструированном Коном автомобиле. Кон сидел за рулем очень прямо, в котелке к громадных новых рукавицах, подле него — Мэри и Теренс, а трое младших были кое-как запиханы на заднее сиденье подле миссис Боленд, державшей на руках ребенка. Несмотря на то, что Кон удлинил автомобиль, все теснились в нем, как сельди и бочке. Вдруг рожок начал снова: «Крр-крр-крр», — это Кон нечаянно, выключая, нажал кнопку, и она так и осталась зажатой. Клаксон не желал умолкнуть. «Крркрр-крр», кричал он, пока Кон суетился и сыпал проклятиями. В домах напротив стали открываться окно за окном, миссис Боленд сидела с мечтательным видом, невозмутимая, рассеянно прижимая к груди младенца.

— Господи Боже! — закричал Кон, усы которого топорщились из-за автомобильного щита. — Я трачу даром бензин. Что случилось? Короткое замыкание, что ли?

— Это кнопка, папа, — сказала Мэри спокойно и ногтем мизинца вытащила ее. Шум сразу прекратился.

— Ну, наконец-то, — вздохнул Кон. — Как поживаете, Мэнсон, дружище? Как вам теперь нравится моя старая машина? Я ее удлинил на добрых два фута. Великолепно, не правда ли? Вот только еще с передачей не совсем хорошо. Никак не удавалось взять подъем.

— Мы застряли только на несколько минут, папа, — вступилась за автомобиль Мэри.

— Ну, да ничего, — продолжал Кон. — Я и это скоро налажу. Здравствуйте! миссис Мэнсон! Вот мы и приехали все поздравить вас с Рождеством и напиться у вас чаю.

— Входите, Кон, — улыбнулась Кристин. — А перчатки у вас какие красивые!

— Рождественский подарок жены, — пояснил Кон, любуясь своими рукавицами с большими крагами. — Военного образца. Их до сих пор выпускают массами, можете себе представить! Ох, что такое случилось с дверцей?

Не сумев открыть дверцу, он перекинул через нее свои длинные ноги, вылез, помог сойти с заднего сиденья детям и жене, осмотрел автомобиль (заботливо сняв со стеклянного щита комок грязи) и, с трудом оторвавшись от созерцания его, пошел вслед за остальными в дом.

Чаепитие прошло очень весело. Кон был в превосходном настроении и весь полон мыслями о своем сооружении: «Вы его не узнаете, когда я его еще немного подкрашу». Миссис Боленд рассеянно выпила шесть чашек крепкого черного чаю. Дети начали с шоколадных пряников, а кончили дракой из-за последнего кусочка хлеба. Они очистили все тарелки на столе.

После чая Мэри ушла мыть посуду, — она настояла на этом, уверяя, что у Кристин усталый вид, — а Эндрью отнял у миссис Боленд малыша и стал играть с ним на коврике у камина. Это был самый толстый ребенок из всех виденных им когда-либо, настоящий рубенсовский младенец, с подушечками жира на ножках и ручках и громадными глазами, с священной серьезностью глядевшими на мир Божий. Он упрямо пытался сунуть палец себе в глаз, и всякий раз, когда ему это не удавалось, на его личике появлялось выражение глубокого удивления. Кристин сидела, праздно сложив руки на коленях, и смотрела, как муж играет с малышом.

Но Кон и его семейство не могли оставаться долго в «Вейл Вью». На дворе уже темнело, а Кона беспокоил недостаточный запас бензина, и он питал некоторые сомнения (которые предпочел не высказывать вслух) относительно исправности своих сигнальных фонарей. Когда они собрались уходить, он предложил хозяевам:

— Выйдите и посмотрите, как мы будем отъезжать.

Снова Эндрью и Кристин стояли у ворот, а Кон упаковывал в автомобиль свое потомство. Несколько раз покачнувшись, машина, наконец, поддалась, и Кон, победоносно кивнув Эндрью и Кристин, натянул рукавицы и лихо заломил котелок. Затем гордо воссел на переднем месте.

В этот момент сооружение Кона треснуло, и кузов, кряхтя, расселся. Перегруженный семейством Боленд, автомобиль медленно свалился на землю, подобно вьючному животному, издыхающему от переутомления. На глазах у ошеломленных Эндрью и Кристин колеса вывернулись наружу, послышался шум разлетавшихся частей, ящик изверг из себя все инструменты — и корпус, как лишенное конечностей тело, упокоился на мостовой. Минуту назад это был автомобиль, теперь — ярмарочная гондола. В передней половине остался Кон, все еще сжимавший руль, в задней — его жена, прижимавшая к себе ребенка. Рот миссис Боленд широко раскрылся, ее мечтательные очи загляделись в вечность. На ошеломленное лицо Кона без смеха невозможно было смотреть.

Эндрью и Кристин так и прыснули. Раз начав, они уже не могли остановиться. Они хохотали до упаду.

— Господи, твоя воля! — произнес Кон, потирая голову, и выбрался из автомобиля. Убедившись, что никто из детей не пострадал, что миссис Боленд, бледная, но, как всегда, безмятежная, сидит на месте, он принялся осматривать повреждения, оторопело размышляя вслух.

— Саботаж! — объявил он наконец, осененный неожиданной идеей, уставясь на окна напротив. — Ясно, что кто-нибудь из этих чертей мне ее испортил.

Но вслед затем лицо его просияло. Он взял ослабевшего от смеха Эндрью за плечо и с меланхолической гордостью указал на смятый кожух, под которым мотор все еще слабо и конвульсивно бился:

— Видите, Мэнсон? Он еще работает!

Они кое-как сволокли обломки на задний двор, и семейство Боленд отправилось домой пешком.

— Ну и денек! — воскликнул Эндрью, когда они, наконец, обрели покой. — Я до смерти не забуду, какое лицо было у Кона!

Оба некоторое время молчали. Потом Эндрью, повернувшись к Кристин, спросил: