Избранные стихотворения
Шрифт:
Все чаще ржавой цепи визг.
И все сильнее ветер дышит
В лицо холодной солью брызг.
1920
Террорист
Он молод был. Курчав и смугл лицом,
Откуда-то вернулся из Сибири.
Ружье и бомбы прятал на квартире,
Носил наган и был поэт притом.
В
Читали перед чайником в трактире
Эредиа единственного в мире
И спорили часами о Толстом.
Потом исчез. А через год с другими
Я повторил знакомое мне имя:
«Убит Мирбах. Убийца был таков».
Не даром же – «У левого эсера, —
Он говорил, – должно быть меньше слов,
Чем метких пуль в обойме револьвера».
1920
Уличный бой
Как будто мяч тугой попал в стекло —
День начался от выстрела тугого.
Взволнованный, не говоря ни слова,
Я вниз сбежал, покуда рассвело.
У лавочки, столпившись тяжело,
Стояли люди, слушая сурово
Холодный свист снаряда судового,
Что с пристани поверх домов несло.
Бежал матрос. Пропел осколка овод.
На мостовой лежал трамвайный провод,
Закрученный петлею, как лассо.
Да жалкая, разбитая игрушка,
У штаба мокла брошенная пушка,
Припав на сломанное колесо.
1920
Эвакуация
В порту дымят военные суда.
На пристани и бестолочь и стоны.
Скрипят, дрожа, товарные вагоны.
И мечутся бесцельно катера.
Как в страшный день последнего суда,
Смешалось все: товар непогруженный,
Французский плащ, полковничьи погоны,
Британский френч – все бросилось сюда.
А между тем уж пулемет устало
Из чердаков рабочего квартала
Стучит, стучит, неотвратим и груб.
Трехцветный флаг толпою сбит с вокзала
И брошен в снег, где остывает труп
Расстрелянного ночью генерала.
1920
«Жесток тюфяк. Солома колет…»
Жесток тюфяк. Солома колет.
От духоты и сон не в сон.
Но свежим духом ветер с воли
Совсем не веет из окон.
Всю ночь беседую с соседом.
Но Фет не Фет и стих не стих.
И не туманят тонким бредом
Ручьи медлительные их.
1920
«Если ночь и душна и светла…»
Если ночь и душна и светла,
Дышит грустью и праздностью странной,
Ароматна, крахмальна, бела,
Папироса мой друг постоянный.
Все я медлю курить: и пока
С папиросою пламя не слито,
В золотом волокне табака
Невозможность возможного скрыта.
Но едва огневой мотылек
Пропорхнет по обрезу тупому —
Там малиновый вспыхнет глазок
И запахнет табак по иному.
И теперь от иного огня
Острым дымом до сердца дотянет.
И опять, как и вечно, меня
Недоступностью воли обманет.
1920
«Подоконник высокий и грубый…»
Подоконник высокий и грубый,
Мой последний земной аналой.
За решеткой фабричные трубы,
И за городом блеск голубой.
Тот же тополь сухой и корявый
За решеткой в железной резьбе.
Те же пыльные, тусклые травы,
Тот же мертвый фонарь на столбе.
Не мечтай! Не надейся! Не думай!
От безделья ходи и кури.
За решеткой в темнице угрюмой —
Ни любви, ни весны, ни зари.
1920
«Раз я во всем и все во мне…»
Я во всем и все во мне.
Толстой «Война и мир»