Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ)

Гораздо благоприятнее положение тех теоретиков, которые, как Менгер [Menger. Grunds"atze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1871. Ch. III] или в последнее время Визер [Wieser. Ursprung und Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884], создают всеобъемлющую теорию субъективной ценности, не принимая в расчет объективного понятия ценности. На их стороне то преимущество, что свой анализ они начинают с надлежащего конца, с самого корня. Развивая сперва самые элементарные понятия, анализируя самые элементарные явления, эти экономисты приобретают ключ, с помощью которого можно затем уже приступить и к объяснению феноменов более сложных. Однако же благодаря все той же несносной терминологической путанице, господствующей в области экономической науки, именно эти-то теории ценности, по существу своему более совершенные по сравнению с другими, всего легче, по крайней мере при поверхностном взгляде на дело, производят впечатление теорий неполных, вследствие чего они и утрачивают в значительной степени ту убедительность, которую следует по справедливости признать за ними. Ведь само собой разумеется, что все то, что упомянутые теории говорят о ценности просто, относится лишь к ценности субъективной, которую одну только они и имеют при этом в виду. Между тем люди столь же часто, а пожалуй, даже и чаще еще, употребляют слово «ценность» и в другом, объективном смысле; и вот они требуют от теории ценности, чтобы она объясняла прежде всего феномены объективной ценности. Но объективной ценности теории, о которых идет здесь речь, совсем не рассматривают под термином «ценность». Ввиду этого очень нетрудно прийти к выводу, что вышеупомянутые теории ценности страдают неполнотой или же, — в том случае, когда все, что сказано в данной теории относительно субъективной ценности, без дальнейших рассуждений переносится на ценность объективную, причем получается, конечно, несообразность, — что они совершенно ложны. По моему глубокому убеждению, здесь-то именно и следует искать разгадки тому странному, на первый взгляд, явлению, что результаты глубоких и плодотворных исследований по вопросу о ценности, предпринятых в новейшее время такими учеными, как Менгер, Джевонс и Визер, до сих пор так медленно находили себе признание в среде экономистов.

Другого рода неудача постигает, наконец, тех ученых, которые, с излишней строгостью придерживаясь грамматического значения слов, вводят в экономическую науку столько же самостоятельных понятий ценности, сколько существует разнообразных оттенков в значении слова «ценность». У этих писателей, смешивающих, как мне кажется, задачи экономиста с задачами филолога, теория, так сказать, задыхается под своей собственной тяжестью. Стремясь развить слишком большое количество понятий, они лишают себя всякой возможности развить сколько-нибудь сносным образом хотя бы одно из этих понятий. Ярким представителем подобного способа исследования является Нейманн. Своими остроумными и подчас довольно удачными изысканиями в области «понятий ценности» этот выдающийся исследователь основных понятий экономической науки наполняет не больше не меньше как целых семнадцать огромных страниц шёнберговского «Руководства политической экономии» [Sch"onberg’s Handbuch der pol. "Okonomie. Ed. 2. S. 156—173]. Однако же кто ищет настоящей теории ценности, основательных исследований по вопросам о происхождении ценности хозяйственных благ, об условиях, которыми определяется величина ценности, о законах, управляющих движением ценности, и т. п., тот к величайшему своему изумлению должен будет убедиться, что на всем громадном протяжении самого обширного и самого солидного систематического руководства по политической экономии, какое только имеется в немецкой экономической литературе, этим в высшей степени важным вопросам не отведено ни единой строчки [или, быть может, это упущение нельзя ставить в вину авторам специальных отделов «Руководства» о «Понятиях ценности» и об «Образовании цены», быть может, оно является результатом недосмотра, допущенного при составлении плана для всего коллективного труда?].

Найти разумную середину между двумя описанными выше крайностями помогут следующие простые соображения.

Задача политической экономии заключается в объяснении явлений народнохозяйственной жизни. К этой цели своего существования и должна она приспособлять весь свой научный аппарат, а стало быть, и свои понятия. Она обязана не упускать из виду ни одного экономического понятия, необходимого для выполнения ее основной задачи — объяснения народнохозяйственных явлений, но вместе с тем она не должна заниматься установлением и развитием таких понятий, которые не могут найти себе никакого применения в экономической науке. В приложении к нашему конкретному случаю требование это получает такой смысл: из понятий ценности, существующих в нашем языке, политическая экономия должна принимать все те, — но и только те, — которые относятся к области понятий политико-экономических, т. е. которые выведены из анализа явлений, или представляющих самостоятельное значение для экономической науки, или способствующих объяснению других явлений народнохозяйственной жизни.

С этой точки зрения политической экономии необходимо воспользоваться для своих целей, по моему мнению, двумя понятиями, из которых в обыденной речи каждое обозначается словом «ценность», но которые по существу своему не имеют ничего общего между собой. Чтобы разграничить эти понятия, мы будем употреблять для их обозначения два различных термина, а именно ценность субъективная и ценность объективная [здесь я придерживаюсь вполне правильной, на мой взгляд, терминологии Нейманна (Handbuch. S. 157), с которым я довольно сильно расхожусь, однако ж, в определении самих понятий субъективной и объективной ценности. Поэтому возражение Вагнера (Wagner. Grundlegung. Ed. 2. S. 51. А. 10), справедливое по отношению к Нейманну, не может иметь силы по отношению к нашему разделению ценностей].

Ценностью в субъективном смысле мы называем то значение, какое имеет известное материальное благо или совокупность известного рода материальных благ для благополучия субъекта. В этом смысле я скажу относительно данного материального блага, что оно представляет для меня ценность, когда я констатирую, что мое материальное благополучие находится в тесной зависимости от него, что обладание им означает для меня удовлетворение потребности, доставляет мне наслаждение, удовольствие или избавляет меня от страдания, которое я должен был бы испытать, если бы не обладал этим материальным благом. В этом случае существование данного материального блага означает для меня выгоду, его утрата означает разрушение моего благополучия, оно для меня важно, оно имеет для меня ценность.

Ценностью в объективном смысле мы называем, напротив, способность вещи давать какой-нибудь объективный результат. В этом смысле существует столько же видов ценности, сколько существует внешних эффектов, на которые мы хотим указать. Существует питательная ценность различных блюд, удобрительная ценность различных удобрительных веществ, эксплозивная ценность взрывчатых веществ, отопительная ценность дров и угля и т. д. Во всех подобных выражениях из понятия «ценность» изгоняется всякое представление о том, какое значение имеет она для счастья или несчастья субъекта. Когда мы говорим, что буковые дрова обладают более высокой отопительной ценностью, чем сосновые дрова, то этим мы обозначаем лишь тот чисто объективный, внешний, так сказать, «механический» факт, что определенное количество буковых дров дает в смысле отопления больший результат, нежели такое же количество сосновых дров. В подобных случаях для обозначения того же понятия употребляются также вместо слова «ценность» совершенно однозначащие выражения «сила» или «способность», которые указывают на чисто объективное отношение между соответствующими предметами и явлениями; вместо «питательная ценность» говорят в том же смысле и «питательная сила», вместо «отопительная ценность» — «отопительная сила», вместо «эксплозивная ценность» — «эксплозивная сила» и т. п. и т. д. [эта сторона дела прекрасно разъяснена в статье Вольфа «К учению о ценности» («Zur Lehre vom Wert»), которая должна была печататься одновременно с моей работой и с которой благодаря любезности автора я имею возможность познакомиться еще в рукописи].

Однако указанные сейчас для примера виды объективной ценности принадлежат совсем не к экономической, а к чисто технической области и потому, собственно говоря, не имеют никакого отношения к политической экономии, как бы часто о них ни толковалось в политико-экономических учебниках. Не дело нашей науки объяснять отопительную силу дров; да и при объяснении других народнохозяйственных феноменов никогда не придется ей опираться на явление отопительной ценности в более сильной степени, нежели опирается она на всякий другой физический или технический факт. Я сам привел эти примеры собственно лишь для иллюстрации, чтобы при помощи их яснее определить природу той категории объективных ценностей, которая представляет громадную важность для политической экономии: это объективная меновая ценность материальных благ. Под меновой ценностью разумеется объективное значение материальных благ в сфере обмена, или, другими словами, когда говорят о меновой ценности материальных благ, то имеют в виду возможность получить в обмен на них известное количество других материальных благ, причем эта возможность рассматривается как сила или свойство, присущие самим материальным благам [ср. Wolf. Zur Lehre vom Wert]. В этом смысле мы и употребляем выражения: данный дом стоит 100 000 гульденов, данная лошадь стоит 500 гульденов, когда в обмен на первый можно получить 100 000 гульденов, в обмен на последнюю — 500 гульденов. Здесь, как и в приведенных выше примерах насчет отопительной ценности дров и пр., мы совсем ничего не говорим относительно того влияния, какое соответствующие материальные блага могут оказывать на благосостояние какого бы то ни было субъекта, — мы отмечаем лишь тот объективный факт, что в обмен на известные вещи можно приобрести известное количество других вещей. Вместе с тем здесь опять выступает та характерная черта объективного понятия ценности, которую мы отметили в вышеприведенных примерах, а именно слово «ценность» может быть без малейшего изменения смысла заменено словом «сила» или «способность» и действительно заменяется в очень многих случаях. У англичан наряду с выражением «value in exchange» (меновая ценность, ценность при обмене) существует вполне однозначащее выражение «power of purchase» (покупательная сила, меновая способность); у немцев начинает входить в употребление слово «Tauschkraft» (меновая сила) как синоним слова «Tauschwert» (меновая ценность).

Меновая ценность является отнюдь не единственным членом группы объективных ценностей, имеющим экономическое значение, но зато среди объективных ценностей, играющих экономическую роль, она занимает самое важное место. Экономический характер можно придать и таким понятиям, как «доходная ценность», «ценность производства», «наемная ценность» и пр., но эти понятия не представляют особенной важности в научном отношении; поэтому наука по отношению к ним ограничивается лишь тем, что просто называет их по имени, и во всяком случае она не чувствует ни малейшей надобности строить целую теорию, например, доходной или производственной ценности. По моему мнению, обязанность построить теорию наша наука несет лишь по отношению к двум названным выше понятиям ценности: по отношению к субъективной ценности, с одной стороны, и по отношению к объективной меновой ценности — с другой. Что объективная меновая ценность требует тщательного исследования, — это истина, доказывать которую мне нет надобности. Все экономисты заявляют в один голос, что одна из важнейших теоретических задач политической экономии заключается в том, чтобы исследовать условия обмена материальных благ, а стало быть, и то, что мы называем объективной меновой ценностью их, и выяснить законы, господствующие в этой области. Но далеко еще не всеми экономистами чувствуется в настоящее время потребность создать цельную, законченную теорию и для субъективной ценности. Одна из важнейших задач нашей настоящей работы — не только построить саму эту теорию, но и выяснить ее необходимость и ее плодотворность в научном отношении.

И теперь, и прежде мы говорим и говорили о субъективной и объективной ценности в таком духе, как будто в лице их мы имеем дело не с двумя членами одного общего понятия ценности, высшего по отношению к ним, а с двумя различными, совершенно самостоятельными понятиями. Но так ли это на самом деле? Неужели совсем нельзя установить какое-нибудь более общее понятие ценности, которое обнимало бы собой как субъективную, так и объективную ценность и таким образом избавляло бы науку от печальной, но неизбежной необходимости обозначать два совершенно чуждых друг другу понятия одним и тем же двусмысленным названием?

Подобно Нейманну [Handbuch d. pol. "Ok. S. 156] я действительно считаю это совершенно невозможным. «Важность с точки зрения благополучия какого-нибудь человека» и «объективная способность обмениваться на другие вещи» — это два понятия, имеющие столь мало общих логических признаков, что высшее понятие, которое обнимало бы собой и то, и другое и, следовательно, соединяло бы в себе признаки, общие тому и другому, оказалось бы совершенно пустым, бессодержательным, призрачным. Говоря это, мы отнюдь не думаем, конечно, отрицать того, что между рассматриваемыми понятиями существует известная внутренняя и внешняя связь. Не подлежит также сомнению, что оба они происходят от одного общего корня. Однако ж такого рода связь между ними представляет собой факт, интересный главным образом лишь для истории языка, но не существующий для настоящего времени: когда-то оба понятия были тесно связаны друг с другом, но процесс дифференцирования понятий уже давным-давно уничтожил эту связь. Очень может быть, что одно из столь различных теперь понятий развилось постепенно из другого; очень может быть, например, что субъективное значение слова «ценность» («важность с точки зрения благополучия человека») было на первых порах единственным его значением, а потом, точнее определяя характер влияния предметов на благополучие человека, словом «ценность» начали обозначать и объективные результаты, от которых зависела субъективная важность предметов как элементов благополучия (ценность-важность, основывающаяся на меновой силе, на отопительной силе, на питательной силе и т. д.), пока, наконец, не привыкли благодаря неточным, сокращенным выражениям совершенно отбрасывать субъективный момент и соединять со словом «ценность» только представление об известных объективных свойствах вещей (ценность — меновая сила, отопительная сила, питательная сила и т. д.). Но очень может быть также, что процесс развития шел и обратным путем; очень может быть, что первоначально слово «ценность» означало лишь меновую ценность и только впоследствии получило субъективный смысл, что, например, первоначально ценными называли лишь такие предметы, которые были пригодны, полезны для человеческого благополучия, важны в других отношениях [если, как утверждает вслед за Вигандом Вольф в цитированной выше статье, древнее слово verd, существовавшее у северных народов, в самом деле означало сперва цену выкупа, а потом цену вообще, то более правдоподобной нужно считать вторую из гипотез, изложенных в тексте]. Каким именно путем шло развитие понятий на самом деле — это пусть решают языковеды. Для экономиста как такового вопрос этот представляет лишь совершенно подчиненный интерес. Ему нужно знать только следующий факт: каков бы ни был корень, из которого развилось понятие ценности, в настоящее время оба понятия ценности уже до такой степени дифференцировались, что нет теперь никакой возможности подвести их под одно общее понятие, сколько-нибудь плодотворное в научном отношении.

Понятия дифференцировались; подобная же дифференциация должна теперь произойти и в учении о ценности. Две самостоятельные группы явлений требуют и двух столь же самостоятельных теорий. Обеим теориям приходится обозначать те разнородные объекты, с которыми имеет дело каждая из них, одним и тем же словом «ценность». Без сомнения, это очень неудобно. Двусмысленность выражения «ценность» породила бесчисленное множество ошибок и недоразумений, да и в будущем она, наверное, породит их еще немало. К сожалению, устранить это неудобство пока нет и не предвидится никакой возможности. Присвоить субъективной ценности какое-нибудь другое название, как предлагал, например, Джевонс [Je von s. Theory of political economy. Ed. 2, P. 82], совершенно нельзя. Мало того, что понятие и название неразрывно связаны между собой как в научном, так и в разговорном языке, для обозначения такого важного понятия мы не найдем в нашем языке подходящего названия, которым можно было бы заменить слово «ценность». Скорее можно было бы заменить название «ценность» в его объективном смысле кратким и выразительным понятием «меновая сила». Я признаю это даже весьма желательным, но не рассчитываю, чтобы такого рода предложение было принято скоро. Дело в том, что в нашем языке название «ценность» остается пока связанным с объективной половиной своего двойственного значения не менее прочно, нежели с субъективной. Разорвать эту связь, правда, не представляется невозможным, но все-таки это дело очень нелегкое, особенно для романских языков, в которых со словами «valore», «valeur», «value» соединяется объективный, меновый смысл в гораздо большей степени, чем с немецким словом «Wert». И во всяком случае предлагаемая перемена не может произойти в нашу эпоху, когда преобладающее большинство теоретиков видят в объективной меновой силе такое понятие, которому принадлежит исключительное право на название «ценность», когда оно рассматривает меновую ценность как единственную «настоящую народнохозяйственную ценность». При указанных выше обстоятельствах преждевременное устранение названия «ценность» могло бы повести только к увеличению той путаницы понятий, которую предполагается уничтожить при помощи подобного приема, и ввиду этого я признаю желательным пока только одно: чтобы выражение «меновая сила» начало употребляться как синоним наряду с выражением «объективная меновая ценность», — дальше этого желания мои пока не простираются [когда Вольф в цитированной выше статье («Zur Lehre vom Wert») предлагает считать объективную меновую ценность и все вообще объективные ценности лишь «ненастоящими ценностями», то он высказывает, на мой взгляд, вполне верную мысль, но в неудовлетворительной форме. Несомненно, что упомянутые выше понятия принадлежат к совершенно иной категории, нежели наша субъективная ценность (которую Вольф обозначает другим именем, но понимает точно так же, как и мы). Однако ж при теперешнем положении дел едва ли возможно, основываясь на одном только указанном различии, требовать, чтобы право на название «ценность» признавалось исключительно лишь за субъективной ценностью и чтобы объективная ценность считалась неправомерной носительницей этого имени].