Изгнание из рая

Знатоки поэзии могут возмутиться. Дескать, это вовсе не стиль Весеннецветного, а стиль нашего прославленного модерного поэта! Весеннецветный, вне всякого сомнения, даже слов таких не знает, он мог бы сказать разве лишь вот так: аноним хорошенький и аноним пригоженький, аноним радёхонький и аноним тихохонький, ласковенький и так далее.

Что тут скажешь, чем оправдаешься? Разве лишь сошлешься на старинную книгу, в которой написано: «Ешь, что перед тобою лежит, а инде не хватай».

ШПИОНЬОПШОНИЯ

Тем временем в Веселоярске произошло ретардирующее [13] событие. В книге автора «Львиное сердце» (глава II) со ссылкой на классиков объясняется, что такое «ретардирующий». Тут же можем сказать только, что это событие немного затормозило ход дел и нашего повествования, но остановить не могло никак.

Что же это за событие? Может, отказ (с криками и угрозами) нового преподавателя физкультуры Пшоня идти с учениками в поле на уборку кукурузы? Или первая открытка от Недайкаши в ответ на ежедневные Гришины послания (Недайкаша ответил: «Ваш вопрос решается»)? Или весть о том, что товарищ Жмак не может прибыть в Веселоярск на третью жатву по состоянию здоровья?

13

Ретардация — задержка или замедление развития сюжета, действия в художественном произведении.

Да нет. Событие, собственно, было мелкое, случайное, просто бессмысленное, но задевало оно главного нашего героя, поэтому приходится о нем рассказывать.

В одно прекрасное утро (такой роскошный зачин выдуман в литературе очень давно, и грех было бы не воспользоваться им!) в Гришином кабинете появился человек, который был точной копией преподавателя физкультуры Пшоня и отличался от него только одеждой: на нем был костюм в широченную полоску, галстук в полоску еще более широкую, в руках он держал импортный плащ (серый в полоску) и черный берет.

— Здравствуйте, — сказал мужчина чуточку измененным (не таким скрипучим, как у Пшоня) голосом.

— Здравствуйте, — ответил Гриша.

— Шпинь, — сказал человек.

— Пшонь? — уточнил Гриша.

— Нет, Шпинь, — улыбнулся гость.

— А я говорю, может, все-таки Пшонь? — упрямо повторил Гриша.

— Я вам по буквам, — еще искреннее улыбнулся Шпинь-Пшонь, — вот слушайте: шило, пилка, ирха, нос, мягкий знак. Шпинь. Очень просто.

— А что такое ирха? — поинтересовался Гриша.

— Специально нашел слово на «и», означает: замша из козьей кожи. Деликатнейшая замша.

— Одну минуточку, — попросил Гриша. — Подождите, я сейчас.

— Да, пожалуйста! — воскликнул тот, пристраивая свой плащ, свой берет и поудобнее располагаясь на диване.

Гриша выскочил к Ганне Афанасьевне.

— Наш исполнитель здесь?

— На месте.

— Пошлите его, пожалуйста, в школу, пусть посмотрит, где там этот Пшонь.

— Сейчас и послать?

— Немедленно!

Гриша возвратился в кабинет. В черта-дьявола, в переселение душ, в ведьм и домовых не верил, но все же мог предположить, что на него наслано какое-то наваждение, что на самом деле ничего не было, только примерещилось, показалось ему, и в кабинете никого нет и не было вообще никого, только видение двойника Пшоня и мерцание воздуха от слов, будто сказанных, а на самом деле лишь воображаемых.

К сожалению, мистика и чертовщина продолжались. Пшонь (или кто там такой?), рассевшись на диване, закинул ногу на ногу и помахивал нечищеным, правда из добротной кожи, башмаком.

— Государственные дела? — посочувствовал он Грише. — Знаю, знаю, сам не раз…

Гриша посмотрел на этого нахала. В самом деле Пшонь, только переодетый!

— Послушайте, — сказал он, — вы ведь по физкультуре, если не ошибаюсь?

— Ошибаетесь, да еще и глубоко! — добродушно хохотнул тот. — Я по культуре, но без всяких «физ»! А про вас откуда? Очень просто. Был тут такой товарищ — Тавромахиенко?

«Ну, гадство, — подумал Гриша, — уже, наверное, и об этом есть заявление. А Пшонь откуда-то пронюхал — и потому весь этот маскарад».

Вслух он произнес:

— Я уже и не помню…

— Да он тут у вас метеорно! Промелькнул — и нет. Несерьезный человек. Но запомнил. Все там, говорит, самое передовое и показательное. Только, говорит, ощущается нехватка чего-то, а чего именно, говорит, не пойму.

Гриша слушал и не слушал, потому что в голове у него вертелось только одно: «Пшонь или не Пшонь? Еще одно заявление или не заявление?»

— Послушайте, — неожиданно прервал он пришельца, — вы тут что-то говорили о козьей замше…

— Про ирху?

— Вот-вот… Может, вы относительно козьей фермы?

— Козьей фермы? Не интересуюсь. У меня сферы намного выше. Благороднее. Вот я вас спрошу. Каким должно быть искусство?

— Искусство?

Переход от коз к искусству был таким неожиданным, что Гриша растерялся.

— Вот именно: искусство! — торжествовал Шпинь-Пшонь. — Не можете сказать? И не требую. Никто так сгоряча не скажет. А я скажу. Искусство должно быть чистым. Никаких примесей! Чистым и гордым. Это вам говорю я!

В дверь заглянул дядька Обелиск, и Гриша, даже не извинившись перед своим незваным гостем, выскочил к исполнителю.

— Ну что? Были? — шепотом спросил он.

— Был, — переминаясь в тесных туфлях, которые обувал только в сельсовете, бегая по селу босиком, сказал дядька Обелиск.

— И что? Пшонь где, в школе?

— А где же ему быть? Спит под телевизором, хоть ты над ним обелиск водружай.

— Спит? В самом деле? Вы сами видели?

— Да сам же.

— И вы убеждены, что это он?

— Видел, как вот вас.

— Пшоня?

— Да Пшоня же. Вы бы сказали, я бы его сюда привел, если надо.

— Нет, не надо. Благодарю. Все в порядке.

Гриша снова возвратился в кабинет, снова надеясь, что видение исчезнет и можно будет разве что вспоминать обо всем как о бессмысленном сне.

Гай-гай! Шпинь сидел на диване.

— Так как, говорите, ваша фамилия? — еще раз переспросил Гриша.

— Шпинь. Неужели никогда не слышали? У меня вот полный портфель рекомендаций, грамот, дипломов, наград и благодарностей. Пожалуйста!

Он соскочил с дивана, щелкнул замками портфеля и вывалил на стол перед Гришей настоящую скирду бумаг, у которых был такой вид, будто их жевал целый коровий комплекс.

— Для подтверждения и ознакомления, — усаживаясь снова на диван, кивнул на бумаги Шпинь. — Сам же я скажу что? В прошлом я, так же как и вы, тоже механизатор. Не удивляйтесь! Бригадир тракторной бригады. Честь имею. К вашим услугам. Выходит, мы оба механизаторы и оба работаем не по специальности. Не надо объяснений и оправданий! Сам пережил и знаю. Может, до сих пор бы еще бы… Хотя — заслуженный отдых… Но что такое бригадир тракторной? Горючее не привезли, смазочные не доставили, три трактора стоят, а запчастей даже не предвидится… Кто это может выдержать? Я не выдержал и кинулся в искусство. Организовал хор механизаторов, разучили три модных, четыре народных и пять международных песен, пошили нам парадные комбинезоны, разработали мы процедуру, выступили на смотре самодеятельности — рванули премию! Потом поехали на олимпиаду — выгрызли премию зубами! После олимпиады на фестиваль — тут уже премию в ожесточенных боях завоевали! Эге, сказали в нашем районе, товарища Шпиня надо бросать на культуру! Забрали меня из тракторной бригады — и в райцентр. А что райцентр? Барабана путного нет. А уж про медные инструменты для духового оркестра можете и не мечтать. Спрашиваю: как же так? Отвечают: ждем разнарядку и запланированные поставки. Объясняю: культура по плану не развивается. И разнарядки на искусство никто никогда не дождется. Ибо что такое культура и искусство? Это вознесение духа! А как развивается дух? Никто этого не может сказать, а я скажу. Он развивается так: скок-перескок, скок-перескок! Лучше перескочить, чем недоскочить, и лучше я тебя перескочу, чем ты меня. Поэтому не будем ждать милостей для нашей культуры, а возьмем их сами! Что я задумываю? Я задумываю Всемирный фестиваль искусств в нашем районе. Посылаю телеграммы всем президентам.