Изгнание

– Бетси, сэр, – ответила Николь и с удовлетворением отметила про себя, что Майкл усмехнулся.

– Мне кажется, ты совсем непохожа на Бетси, – сдержанно произнес Ферфакс, и, повернувшись к вошедшему охраннику, спросил: – Ну?

– Лошадь очень выхоленная, сэр, и на ней очень дорогое седло, она явно не фермерская.

– Так-так, – протянул сэр Томас, складывая вместе кончики пальцев, – на этот раз Руперт сплоховал.

Волна справедливого гнева подкатила к горлу Николь, но она, решив не усложнять ситуацию, промолчала.

– Что же это он так! – многозначительно произнес Майкл.

– Можешь на коленях благодарить своего глупого Бога за то, что мы с уважением относимся к нашему врагу, девчонка, – продолжал сэр Томас, – в противном случае я послал бы тебя на допрос, а допросы не всегда заканчиваются благополучно.

– Что же, в таком случае, вы собираетесь со мной сделать? – спросила Николь с облегчением.

– Придется тебе провести эту ночь закованной в цепи, – почти ласково ответил Ферфакс – Не могу рисковать и дать тебе возможность сбежать, чтобы ты рассказала своему хозяину обо всем увиденном. Ну, а завтра посмотрим.

Майкл поднялся и спросил:

– Куда вы хотите ее поместить, сэр Томас?

– Да все равно, ведь она будет связана.

– Не хотите ли, чтобы я ее покараулил?

Знаменитая улыбка искривила губы Ферфакса:

– В этом нет необходимости. Я позову сержанта. Тем более что наш разговор еще не закончился, полковник. – Ферфакс позвонил в колокольчик, который лежал на соседнем столе вместе с принадлежностями для письма. – Уведите пленника, – приказал он солдату, появившемуся в дверях, – да, и закуйте ее в кандалы с ног до головы, – генерал одарил Николь плотоядным взглядом. – Спокойной ночи, Бетси, – сказал он и повернулся к бумагам, разложенным перед ним на столе.

Ситуация, в которой оказалась Николь, была, пожалуй, самая страшная, в которой ей когда-либо довелось побывать. Она поняла это, когда ее приковали к столбу недалеко от места, где стояли лошади. Она почувствовала такую слабость, что опустилась на землю, потом решила, что ей необходимо облегчиться, что она и сделала тут же, надеясь, что поблизости нет никого из солдат, и на нее никто не смотрит. После этого она, стоя у столба, долго глядела на одинокую луну и на еле заметную красную полоску рассвета, означавшую, что самая ужасная ночь в ее жизни подходит к концу.

Потом в темноте, перед самым рассветом, появился Майкл, он почти вплотную наклонился к ней, чтобы никто не мог услышать их тихой беседы. Сначала он грубо обругал ее за то, что она так жестоко обманула его в Хазли Корт, потом сменил гнев на милость и с глубокой нежностью спросил, как поживает дочь. Наконец, мужчина, ставший когда-то первым любовником Арабеллы, страстно припал к губам Николь, и на этот поцелуй она, учитывая ее положение, не могла не ответить.

– Будь все проклято, но я все еще люблю тебя, Арабелла, – пробормотал он. – Бог свидетель, клянусь, что если я встречу на поле боя твоего мужа, то, не задумываясь, убью его.

Уверенная в том, что он представления не имеет, как выглядит Джоселин, Николь ответила:

– Это ваше личное дело и дело вашей совести, полковник Морельян.

Он посмотрел ей прямо в глаза и спросил:

– Послушай, что это в тебе за дьявольская сила, которая до сих пор держит меня в твоей власти? Я молил Господа, просил его избавить меня от этих чар, но теперь мне совершенно ясно, что этого никогда не произойдет.

Спрашивать его о том, что будет с ней дальше, освободят ли ее или нет, показалось Николь не очень уместным для такой «торжественной» минуты, поэтому она промолчала, и Майкл, бросив на нее хмурый взгляд, ускользнул прочь. Когда он ушел, Николь вспомнила, что какие-то двадцать четыре часа назад нечто подобное ей говорил Руперт, и она с горечью подумала о том, что и в этом столетии ей удалось собрать «коллекцию». Но на этот раз она не получала от нее никакого удовольствия.

– Я ненавижу тебя, Николь Холл, – произнесла она, опустив голову и чувствуя, как слезы катятся градом по немытым щекам.

На рассвете пришел тот самый сержант, который надевал на нее цепи. Он вытащил связку ключей, с помощью которых открывались замки.

– Тебе надо присоединиться к другим женщинам, – сказал он, снимая с нее оковы. – Это приказ полковника. Да, и, между прочим, он сказал, что тебе лучше не представляться вражеской шпионкой. Скажи, что ты пришла из деревни, а то тебе все волосы повыдергают.

«О, Господи!» – подумала Николь, заходя в палатку, где несколько откровенно недружелюбно настроенных женщин тут же начали подозрительно ее осматривать.

– Пришла помочь? – спросила одна из них.

– Да. Что бы вы хотели, чтобы я делала?

Раздался взрыв смеха, а чей-то голос произнес:

– Вычисти ночной горшок сэра Томаса, вот что. Ведь у него слишком изысканные манеры, и он не может, как все, ходить на двор.

– И где же вы хотите, чтобы я это сделала? – спросила Николь, уперев руки в бока, совсем так, как это сделала разговаривавшая с ней женщина, и в палатке повисла тишина.

В десять часов – гораздо позднее, чем назначил Руперт, – Николь с того места в лагере, где ей приказали наводить порядок, увидела, что на гребне одного из холмов появились всадники принца. Заметив их, из лагеря им наперерез помчались всадники парламентариев, и сразу после этого со всех сторон начали появляться отряды «круглоголовых». Ей казалось, что их армия покинула Марстон-Мур, расположилась где-то около Тадкастера, но теперь она увидела, что дело обстоит совсем иначе.

Около полудня появился маркиз Ньюкасл с четырьмя отрядами; два из них состояли из «белых накидок», прозванных так потому, что они носили некрашеные куртки из грубой шерсти. Николь ясно могла видеть, что «круглоголовые» уже навели порядок в своем войске: сэр Томас Ферфакс выстраивал их перед лесистым холмом под названием Марстон-Хилл, на котором, к своему глубокому удивлению, Николь увидела зрителей, наблюдавших за происходящим, как спортивные болельщики на стадионе.

Погода испортилась, пошел дождь, дорогу развезло – людям и лошадям стало тяжело передвигаться по ней. На левом фланге «круглоголовые», командиром которых был Оливер Кромвель (к сожалению, он был слишком далеко, и Николь не смогла рассмотреть как следует эту историческую личность), были атакованы отрядом принца Руперта. Женщина из двадцатого столетия, пораженная зрелищем, неотрывно смотрела на грандиозное сражение. Сколько там было воинов, она бы не могла сказать, но тысячи людей сошлись не на жизнь, а на смерть на линии символической границы, разделяющей Марстон-Мур и Марстон-Филд.

Ей в руки сунули сумку с какими-то жидкостями и мазями и велели бежать за солдатами, чтобы промывать им раны.

– Не обращай внимания на переломы, – предупредила ее какая-то женщина, – этим займутся хирурги, если у них будет на это время.

– Но как я узнаю, что это перелом?

– Если конечность будет неестественно вывернута, вот как. А теперь давай, поторапливайся.

Никогда в жизни Николь не испытывала такого ужаса, как в тот день, она все время слышала далекие пушечные раскаты. А ведь человек, в которого она была влюблена, и еще двое, любившие ее, участвовали в этой жестокой, кровавой бойне, и ее просто парализовала мысль о том, что кто-нибудь из них может быть убит.