Изгнание
Шрифт:
На жизнь у меня свои планы, и в них не входит ссылка в какую-нибудь вонючую дыру в душном кантоне или в бревенчатую лачугу на берегу замерзшего озера в Онтарио.
Обратной почтой. Как же, ищи-свищи.
Пришлось прочесть письмо маме, потому что дядя мог написать ей, что сделал предложение, которое она должна обсудить со мной.
– Это выше моих ожиданий, – сказала матушка. – Работа в одной из торговых компаний, с какими он переписывается! Удивительное великодушие!
– Великодушие! Он написал всего
– Уверена, он искренне заботится о твоих интересах.
– Неужели? Думаю, дядя старается сделать все, что угодно, лишь бы не платить мои долги. Да я от него ничего и не жду.
Мама покачала головой.
– Какая чепуха! И, кроме того, ты же должен как-то зарабатывать на жизнь теперь, когда не сможешь учиться.
– Не смогу? Почему ты так считаешь?
Она пожала плечами.
– Даже если колледж допустит тебя до занятий, сомневаюсь, что дядя Томас станет помогать.
– Я не уверен, что хочу туда вернуться.
– Если ты не вернешься и не уедешь за границу, то как, по-твоему, будешь зарабатывать на жизнь?
Я сделал глубокий вдох и произнес:
– Собираюсь писать для журналов и газет.
Она испуганно уставилась на меня и сказала:
– У меня были подозрения, что у тебя в голове что-то подобное.
Я сказал, что вполне представляю себе возможные трудности. Поеду в Лондон и добьюсь успеха тяжелой работой и талантом.
Наконец она сказала:
– Ну что же, уверена, что интересное тебе дело ты всегда доведешь до конца.
– Значит, можно проигнорировать предложение дяди Томаса?
– Обязательно напиши о своем отказе, только помягче, и скажи, что навестишь его, когда приедешь в Лондон.
Хвала небесам за хорошую погоду. День обещает быть отличным для прогулки.
Мир сошел с ума.
Я дошел до середины Бэттлфилд и заметил чудака Фордрайнера, стоящего в траве, доходившей ему до колен. Он склонился и орудовал инструментом с длинной ручкой, выкапывая сорняки. Инструмент походил на большую тяпку или секатор с загнутым лезвием на конце.
Когда я поздоровался, он повернулся ко мне с таким неприязненным видом, что я решил было – обознался. Он выглядел как внезапно напуганный воробей в куче песка – нос задран, нога приподнята, голова повернута так, что видно только один глаз, большой и немигающий, за толстой линзой пенсне. Не понимаю, почему в первую встречу его лицо показалось мне похожим на невинный лик херувима, ведь оно так испорчено маленьким ртом и крохотными глазками с дряблыми веками.
Он явно был не в настроении.
– Мистер Фордрайнер, я не забыл о вашем любезном приглашении на чай, – сказал я.
Он ничего не ответил и начал складывать инструменты в огромную сумку, которую я видел у него прежде. Потом он вдруг развернулся, пристально посмотрел на меня и спросил:
– Вы знаете что-нибудь про письмо?
– От кого?
– От кого? – повторил
он раздраженно. – В том-то и дело. От того, кого я не знаю.Я посмотрел на него, не пытаясь скрыть свое удивление, и спросил:
– Если вы сами не знаете, то как я могу что-то о нем знать?
Фордрайнер грубо повернулся ко мне спиной, ничего не ответив, и продолжил собираться.
Я спросил:
– Где юная леди?
Он повернулся, сердито взглянул и грубовато сказал:
– Какое ваше дело? И зачем вам понадобилось знать, где я живу?
Старик посмотрел в сторону северо-запада, и там, приблизительно в сотне ярдов, появилась девушка, направлявшаяся к нам. Вдруг она остановилась, развернулась и очень быстро пошла в обратную сторону.
Потом случилось нечто совершенно невообразимое. Он сказал:
– Хотите обвести меня вокруг пальца? Именно об этом вы думаете, молодой человек? Принимаете меня за старого болвана?
Наверное, я уставился на него как сумасшедший. Мне показалось, что правила хорошего тона больше не действуют, поэтому, не сказав ни слова старому дураку, развернулся и побежал за девушкой. Он сердито крикнул:
– Парень!
Она оглянулась и, увидев меня, прибавила шаг. Я пришел в такое возбуждение от погони, так разозлился на грубость Фордрайнера, что позабыл все приличия.
Догнал ее за двадцать или тридцать шагов.
– Пожалуйста, не пугайтесь, – сказал я. – Похоже, возникло какое-то недоразумение.
Она продолжала быстро идти, оглядываясь. Старик отшвырнул инструмент и спешил к нам на своих дряхлых толстых ногах.
Потом она заговорила:
– Какого черта тебе надо от меня?
Это был говор и язык лондонских улиц – самый его низкий и непристойный вариант. Контраст между тонкостью ее черт и грубостью голоса был настолько сильный, что я замер на месте.
Она отвернулась и поспешила к старику. Я не стал гнаться за ней. С моих глаз спала пелена. Определенно, девушка не племянница старого мерзавца. Но больше всего я недоумевал по поводу того, что так сильно изменило его отношение ко мне. И что он имел в виду, говоря о письме.
После обеда мама сказала, что нам надо серьезно поговорить. Она начала с обращения к Евфимии.
– Мы с Ричардом обсудили его планы на будущее. Он собирается зарабатывать на жизнь…
Сестра прервала матушку:
– Все это очень хорошо, но что будет с его долгами? Кто будет их платить?
– Я все заплачу, и если ты любезно позволишь маме договорить, она тебе объяснит как.
Мама беспокойно продолжила:
– Как только мои претензии на отцовскую недвижимость будут удовлетворены, мы быстро расплатимся с нашими кредиторами.
– Стало быть, мне предстоит наблюдать, как часть моего наследства приносится в жертву для уплаты долгов брата. Как в истории Исава, право первородства продано за миску похлебки. – Она помолчала, а потом со злой улыбкой спросила: – А дядя Томас пишет что-нибудь о долгах Ричарда?