Изгнанник из Спарты

но и тогда Тартар останется лишь символом нашего тщеславия. Насмешкой останутся Асфодельские Поля. И апофеозом тщеславия - Элизиум!

И вот теперь Хрис. Как мне объяснить, хотя бы самому себе, ее появление в моей жизни? Я знаю, какой она была, когда я встретил ее - несчастным, больным, страдающим, потерянным существом. Но что двигало мной, что заставило меня предложить ей эту фальшивую, неискреннюю любовь:

жалость, сострадание или собственная потребность в страданиях? Упоение своей болью?

Он остановился на краю пруда и посмотрел на свое искаженное смутное изображение, нарисованное лунным светом на его темной поверхности.

Он заговорщицки подмигнул ему.

“Мне следовало бы увести Клеотеру у Орхомена, - подумал он.
– Добродетель и искупление грехов не принесут моей душе покоя. Нужно наконец познать свою сущность и перестать насиловать свое “я”. Если, конечно, вся эта история с Хрисеей - тоже насилие на собой; если…”

Он повернулся и зашагал обратно к дому.

Следующим утром он менее чем за десять минут уладил дело с Хлодовехией-Кассевелоной-Клеотерой, без единого слова заплатив пирату Алету совершенно непомерную сумму, запрошенную им за свою галльскую рабыню. Но сохранить покой своего дома было задачей куда более сложной. Через четыре дня ему нанесли визит отец и два старших брата Хрисеи.

Они заявились без оружия, намереваясь с помощью угроз извлечь все, что можно, из этого неожиданного, но столь обильного источника, из этого фонтана, бьющего серебром - богатейшего человека во всей Аттике.

Аристон смотрел на них, переводя взгляд с Пандора - тщательно завита седая борода, надушен, все движения подчеркнуто жеманны (“Одной Афине с ее несравненной мудростью известно, каким образом подобное существо могло обзавестись детьми”, - подумал он) - на Брима, на его большое мускулистое тело, постепенно оплывающее жиром;

и, наконец, на Халкодона, несомненно, достойного сына своего отца, вплоть до следов помады на губах, томных жестов, одним словом, полного стирания граней между полами, надругательства над самой жизнью, природой, окончательного разрушения и деградации мужского начала.

Данай, бедный Данай, который сейчас далеко отсюда смотрит в глаза смерти у стен Сиракуз, искренне любит свою сестру. А эти твари, здоровенный боров и два дохлых педераста, пришли, чтобы продать ее. Еще бы! Они уже давно потеряли счет своим долгам, а их запросы безграничны, и вот бедная худенькая некрасивая Хрис, на которую они

привыкли смотреть как на вечную обузу, ибо никто из них не надеялся, не имел на то ни желания, ни возможности, когда-либо собрать для нее приданое, которое смогло бы возместить ей недостаток красоты и очарования, теперь вдруг сама предоставила им столь неожиданную добычу! Ну держись, метек, богатая скотина! Они выкачают из тебя все твое золото до последней капли!

Брим вышел вперед, огромный и угрожающий.

– Подобное попрание чести нашей семьи какой-то собакой-метеком, - начал он, но Аристон оборвал его на полуслове.

– Давай не будем зря сотрясать воздух, Брим! И уж тем более тратить время на обсуждение того, о чем ты не имеешь ни малейшего представления. Это Данай мог бы говорить о чести; но его здесь нет, он пересек все Ионическое море, чтобы лишний раз доказать это. Так что приступим прямо к делу. Итак, сколько?

– Метекская собака!
– прорычал Брим. Аристон усмехнулся.

– Ты уже второй раз употребляешь это выражение, Брим. Впрочем, в нем нет ничего оскорбительного для меня, особенно когда я слышу его из твоих уст. Ибо собака - животное благородное, во всяком случае куда лучше свиньи. И даже трех свиней, вместе взятых. Так что веди себя потише. Насколько я понимаю, ты говоришь не только за себя, но и за этих двух дрожащих надушенных извращенцев, этих педерастов, минстчиков и средоточие всех отборных мерзостей, ибо в тебе еще осталось хоть что-то мужское. Но у меня нет времени на пустую болтовню. Ты пришел сюда, чтобы продать свою сестру, которую я был бы счастлив назвать своей госпожой и супругой, как простую наложницу, как порну, как товар! Учти, что подобным унижением она обязана вам, а не мне. Ну что ж, называй свою цену, тупая скотина! Сколько?

– Мой дорогой Аристон!
– пропищал Пандор.

– Никакой я тебе не дорогой, Пандор. Если бы я был тираном в Афинах, я бы приказал кастрировать таких тварей, как ты, чтобы раз и навсегда обезвредить вас. Правда, боюсь, что в ТвОЕМ случае мне пришлось бы отсечь тебе не только член, но и голову, так как ты и без члена мог бы

услаждать свою плоть, не так ли? А теперь довольно глупостей! Я вижу, Брим, что ты все еще надеешься запугать меня. Ну так протяни свою руку. Я не сержусь на тебя, но ты, видимо, не успокоишься до тех пор, пока не поймешь всю тщетность своих угроз. Протяни мне руку!

Брим поднес свою огромную правую руку к его лицу. Аристон с улыбкой поймал его запястье. В следующее мгновение Брим растянулся на полу. Он с ревом вскочил на ноги и бросился на своего противника. Это была его ошибка. С того самого дня, когда Аристон вырвался из бань Поликсена, он каждое утро, и летом, и зимой, проводил в палестре. Он находился в прекрасной форме; а регулярно тренируясь со своим тезкой Аристоном, чемпионом чемпионов, и с Автоликом, многократным победителем Панафинских, Истмийских и Олимпийских игр, он в совершенстве постиг искусство панкратеона, смертоносного сочетания кулачного боя и борьбы. Он легко мог убить Брима с помощью специальных ударов, известных лишь посвященным. Но это не входило в его планы; вместо этого он просто сделал шаг в сторону, его левый кулак глубоко погрузился в мягкий жир необъятного брюха Брима; затем, когда тот согнулся пополам, он выпрямил его ударом колена в подбородок и добил уже падающего противника, рубанув сзади по его бычьей шее ребром ладони, твердым, как тупое лезвие топора.

Аристон посмотрел на поверженного врага, распростертого у его ног. Затем он повернулся, чтобы позвонить в колокольчик, и стал дожидаться, с ухмылкой разглядывая Пандора и Халкодона, которые прижимались друг к другу, скуля от страха.

– Мой господин звал меня?
– спросил появившийся слуга.

– Окати-ка водой вот это, - презрительно кивнул на Брима Аристон.
– Судья уже здесь?

– Да, мой господин.

– Попроси его войти и засвидетельствовать сделку. Нет, погоди, пусть сначала Евризак и Пактол принесут весы. Потом прикажи служанкам помочь госпоже. Ну а судью введи в последнюю очередь, - распорядился Аристон.

Впоследствии слухи об этой необычной сделке разнеслись по всем Афинам; само собой разумеется, что ни сам

астуном, ни слуги, присутствовавшие при ней, не стали держать язык за зубами. Итак, двое слуг внесли в зал огромные весы, вроде тех, что использовались в мастерских Аристона для взвешивания металлических слитков, а так-?/-е готовой продукции: мечей, наконечников копий, ножей, нагрудников, наголенников, щитов. За ними вошли еще четверо, сгибаясь под тяжестью огромных мешков. Затем двое слуг внесли на носилках Хрисею. Надутый и важный астуном, или окружной судья, вошел последним и сел на отведенное ему место.