Изгнанник (L'Exil?)
Шрифт:
— Он-то вас как раз ждет. Но он прождет вас весь день, если это будет нужно. Когда я вернусь к нему, то скажу, что вы исчезли.
— Это что еще за история? — ошеломленно выдохнул Гийом. — И почему вы не желаете везти меня на улицу Бак, если ваш начальник поручил вам это сделать?
— Потому что если вы туда поедете, то покинете дом только в тюремной карете и отправитесь прямиком в Тампль! — Молодой человек неожиданно дал волю своему гневу: — И не спрашивайте меня, почему я это делаю. Вы сами во все это вляпались, когда солгали мне сегодня утром.
— В чем же я вас обманул?
— О!
— Откуда вам это известно? — прогремел Гийом, не обращая внимания на редких прохожих. — Я полагал, что у вас нет возможности проникнуть в этот дом. И потом я думал, что вы на задании!
— Я действительно уезжал. Если вы хотите все знать, Фуше посчитал, что мы с вами слишком хорошо поладили, что я... слишком вам симпатизирую. Поэтому он отправил меня на два дня в Фонтенбло. Оказалось, что я вас отвлекал, чтобы вы не заметили того, кто действительно за вами следил. А делал это инспектор Паск, самый опасный полицейский из тех, кого воспитал Фуше, — закончил Гимар с горечью, которая не укрылась от Гийома. Молодой человек осознал, что им воспользовались, и это ему не понравилось.
— И этот Паск вошел в дом Кроуфорда?
— Нет, но он нашел способ заглянуть за ограду. Вчера, когда вы были в саду, вам даже в голову не пришло, что за вами наблюдают в подзорную трубу с верхушки дерева возле особняка Рогана-Рошфора, ближайшего соседа, откуда удалось на неделю удалить всех обитателей. Фуше знал, что делает, когда отправлял вас по следу Кроуфорда. Он понимал, что вы не отступите, пока не узнаете всю правду. И вы сделали работу за Паска. Все остальное не составляло труда.
— Остальное? — Тремэн почувствовал, что бледнеет.
— Ближе к утру наши люди перелезли через общую стену, чтобы обыскать «Малый Трианон». Один из тех, кто караулил снаружи, был убит. Второй успел предупредить своих сообщников. Произошел короткий бой. Одного из слуг принца схватили.
— А он сам?
— Ускользнул, благодаря преданности этого самого слуги... и кое-кого другого. В доме, вероятно, был проход через погреб. Но не было времени осмотреть там все как следует, иначе проснулись бы люди в большом доме.
— Вы хотите сказать, что все это было проделано без ведома Кроуфорда и его слуг?
— Вы видели расстояние между двумя зданиями? И потом, действовала не официальная полиция, у нее не было ордера.
— А моя дочь? Она, конечно же, убежала с ним?
— Нет, она захотела остаться, чтобы задержать преследователей...
Гимар отвернулся, но в следующую секунду он уже задыхался от железной хватки побагровевшего Тремэна:
— Этот несчастный оставил ее одну? Где Элизабет? Что с ней?
— С ней все в порядке, успокойтесь. А у него не оставалось выбора: его сообщники оглушили его, чтобы унести. Отпустите же меня! Если вы меня задушите, вам это не поможет.
— Отпущу, когда ответите на мой вопрос. Где моя дочь?
— У господина Фуше. Во всяком случае, она была там, когда я приехал туда после нашей... беседы.
Гийом разжал пальцы, но только ради того, чтобы взяться за вожжи и развернуть экипаж.
— И вы
хотели помешать мне поехать туда? — с яростью выкрикнул он — И вы хотели отправить меня домой?На этот раз молодой человек попытался остановить экипаж, но в гневе Тремэн обладал недюжинной силой. Ему хватило одного удара, чтобы отделаться от Гимара, и тот едва не вылетел из кабриолета. Только в последний момент ему удалось удержаться.
— Ради всего святого, выслушайте меня! — воскликнул он. — Вы потеряете всякую возможность спасти вашу дочь!
— Их у меня будет больше, чем если я сяду в дилижанс и уеду отсюда!
— Я предлагал вам спрятать вас, и я знал, что вы начнете задавать вопросы. А теперь, ради бога, позвольте мне закончить!
— Говорите! Вам хватит времени, пока мы не приедем.
Молодой полицейский послушался. Он рассказал, как приехал к Фуше, намереваясь доложить ему о том, как прошел разговор с Тремэном. Но его ждал насмешливый прием. Его выслушали с любезной улыбкой, а потом бывший министр вздохнул: «Я был прав, когда не поверил этому Тремэну. Но он сыграл свою партию вполне удовлетворительно. Так как он сегодня утром бесстыдно обманул вас, нам больше незачем миндальничать ни с ним, ни... с его дочерью. А теперь вы отправитесь за ним и привезете его сюда, чтобы мы все вместе поговорили по душам!»
— Я, разумеется, ничего не понял и попросил, чтобы меня просветили. И мне в этом не отказали. Мне рассказали все, но постарались пощадить мое самолюбие. Роль, которую я играл, слишком походила на роль дурака, и я не скрывал того, что мне это не по нраву. Меня даже поздравили с тем, как хорошо я справился, и сказали, что если бы я заранее был в курсе дела, то не смог бы так хорошо действовать, — в голосе юноши звучала горечь, которой удалось пробить броню гнева Тремэна.
Последние слова юный сыщик произнес так искренне, что вызвал жалость Гийома. Он придержал лошадей.
— Я могу понять, что вы оскорблены, — сказал Тремэн. — Но это не объясняет того, что вы, вместо того чтобы отправиться вместе со мной прямиком к Фуше, захотели отвезти меня в Версаль. Неужели вы хотите меня спасти?
— В общем-то да. Если вас посадят в тюрьму — именно это с вами и произойдет, если вы будете продолжать упрямиться — у мадемуазель Тремэн не останется ни единого шанса выйти на свободу.
— И это вас мучает? Вас, полицейского? — презрительно бросил Гийом, заставив Виктора Гимара покраснеть.
— Да, меня, полицейского! Я изо всех сил стараюсь служить Первому консулу. Я выслеживаю его врагов и заговорщиков. Если бы я мог схватить принца, я бы сделал это не моргнув глазом... Но эта совсем молодая женщина, такая гордая... такая красивая! Она не совершила никакого преступления, насколько мне известно! Она не угрожает жизни генерала Бонапарта.
— Вы ее видели? — спросил начавший понимать происходящее Гийом.
— Да. Фуше показал мне ее. Ваша дочь сидела напротив Паска в маленькой комнате рядом с рабочим кабинетом. Бывший министр пользуется ею, когда нужно кого-то допросить. Она даже не взглянула на меня. Впрочем, мадемуазель Тремэн ни на кого не смотрела. И голоса ее я не услышал. На все вопросы она отвечала презрительным молчанием. Честно говоря, она держалась, как королева!