Изгнанник (L'Exil?)

Пока Элизабет гостила в Варанвиле, в сердце Виктории жила надежда. День за днем она ждала визита Артура. Увы, он так ни разу и не появился, а бегство Элизабет положило конец прежним отношениям. До рождественской мессы в Шантелу девочка не видела мальчика, которого полюбила.

Радость была огромной, но такой короткой! Артур поздоровался с Викторией, как ей показалось, довольно прохладно, а его улыбку она сочла рассеянной. Маловато для столь долгого ожидания! Поэтому, выйдя из кареты, девочка попросила у матери разрешения подняться к себе и лечь спать. Она его получила вместе с материнским поцелуем, еще более нежным, чем обычно. Роза давно знала, о ком тоскует сердце ее дочери, но считала ту слишком юной, чтобы говорить об этом, надеясь лишь на то, что со временем эта детская любовь пройдет. Впрочем, баронесса не слишком в это верила. Этих Тремэнов было практически невозможно забыть! Роза лишь пообещала себе еще внимательнее присматривать за Викторией. Как грустно плакать в ночь Рождества, когда на Небе и на земле все воспевают надежду!

Госпожа де Шантелу и Элизабет после мессы вернулись к себе в замок в сопровождении одних только слуг, но ни ту, ни другую это не огорчало. На мессе они стояли рядом с теми, кого любили, и почувствовали их заботу и нежность. Этого им было достаточно для того, чтобы спокойно вступить в долгое одиночество. И этому одиночеству предстояло соединить двух женщин, плохо знавших друг друга, такими тесными узами, которые возникают между бабушкой и внучкой. Их нежность друг к другу только зарождалась, и ее будут подпитывать доверительные разговоры у камина, пока обе будут шить пеленки, достойные ребенка из французского королевского дома. Почти все женщины в замке были заняты тем, что резали, шили, вышивали, вязали и складывали в ящики трех комодов детское приданое с вышитой на нем королевской лилией, включая крохотные костюмчики из бархата, шелка или шерсти, предназначенные для того, кого ждали. Элизабет даже в голову не приходило, что у нее может родиться девочка: дитя ее принца может быть только мальчиком, достойным продолжателем королевского рода, уходящего корнями во тьму веков.

В доме отца Элизабет больше времени проводила на конюшне, чем в гостиной. Но теперь молодая женщина с огромным удовольствием смотрела, как из-под ее пальцев — под руководством Этьеннетты Эртелу, старой камеристки графини, — выходят крошечные одежки, в которые она нарядит своего сына. Ей нравилось возиться с тканями. Их покупала Роза де Варанвиль на те деньги, которые Гийом предоставил в распоряжение своей дочери. Это занятие было для Элизабет самым нежным способом приблизиться к мужу, о котором она никогда не забывала. Чтобы прогнать тревогу, которую вселяло в ее душу отсутствие новостей, молодая женщина представляла тот восхитительный миг, когда муж приедет за ней и примет из ее рук белокурого голубоглазого младенца в шелке и кружевах.

Если им немного повезет, то, возможно, Луи Шарль появится в замке к моменту рождения ребенка.

Часть третья Разрыв

1804 год

Глава XI Гнев Гийома

В первый день нового года Гийом и его сыновья приехали к будущей матери, чтобы поцеловать ее и вручить подарки. Как и в Шантелу, в «Тринадцати ветрах» много занимались предстоящим рождением, Клеманс Белек и Лизетта пряли и вязали. Делали они это по вечерам, иногда довольно поздно, когда Китти уже уходила на ночь к своей хозяйке. Не то чтобы женщины ей не доверяли. Как и другие слуги в доме, они жалели несчастную камеристку, которой приходилось дни и ночи напролет терпеть капризы и смены настроения Лорны.

Китти же испытывала к ней одновременно и прежнюю привязанность, и жалость. Она изо всех сил старалась угодить молодой женщине, которую мучили навязчивые идеи: найти «ее» ребенка, заставить Гийома на ней жениться и, наконец, отомстить ему за то отвращение, которое он к ней испытывал. Ее красота ничуть не пострадала от пережитых мук Она стала, пожалуй, не такой сияющей, но Лорна прилагала все усилия, чтобы вернуть прежний блеск Она часами занималась своим туалетом, а потом оценивала полученный результат, глядя в умоляющие глаза молодого Брента... О своей мести мисс Тримейн не говорила. Несложно было догадаться, что она по-прежнему намеревалась стать абсолютной хозяйкой «Тринадцати ветров». Ее непомерная гордыня и без того никогда не смирилась бы с поражением, но теперь к ней присоединилось маниакальное упрямство. Гийом должен был вбить себе в голову, что отныне и до конца своих дней ему предстоит считаться с женщиной, готовой на все, чтобы поработить его.

В такой ситуации было разумнее держать Китти в неведении по поводу предстоящего события: из самых лучших побуждений и без всякого злого умысла она могла по неосторожности выдать тайну дома.

Вместе с пожеланиями счастливого нового 1804 года Тремэны принесли дамам охапку белых камелий. Все эти цветы распустились в оранжерее «Тринадцати ветров». Элизабет обрадовалась им, как ребенок.

— Они необычайно красивы этой зимой! — заметила она, зарываясь лицом в цветы, которые казались особенно хрупкими на фоне мощных лакированных листьев. — Надеюсь, сирень также понравилась тетушке Розе?

— Мы не заезжали в Варанвиль, — коротко ответил Гийом. — В этом году наш приезд был бы некстати.

— О! Откуда у вас такие мысли, отец? Тетушке Розе будет очень грустно, если в такой день она не получит свои любимые цветы. Ведь только ради нее сирень заставляют цвести в такое время! Она не заслужила такого наказания... Умоляю вас, вернитесь и отвезите ей цветы. Или поручите это Артуру! Я уверена, что он поторопится это сделать.

— Я бы хотел этого, дочь моя, но это невозможно.

— Ну что вы, в самом деле! Я начинаю думать, что вы сердитесь на тетушку Розу. Неужели это из-за господина де Ламориньера, который поселился в замке? — добавила молодая женщина с насмешливой улыбкой.

— С Ламориньером или без него, но это в любом случае невозможно, — вмешался в разговор Артур, начавший партию в шахматы с госпожой де Шантелу. — Этой ночью сирень погибла от сильного холода. Кто-то открыл дверь того помещения в оранжерее, где сирень оставили для выгонки. И этот «кто-то» в придачу разбил несколько стекол. Дагэ заметил это утром. Цветы уже почернели.

— Но кто мог совершить такое?

— Кто ж знает! — проворчал Гийом, с досадой пожимая плечами. — Возможно, ветер... Но я предпочел бы, чтобы мы больше об этом не говорили!

На самом деле у него были подозрения. Когда они уезжали из дома «Тринадцать ветров» в Шантелу, Лорна как раз вышла прогуляться в компании Брента. Она бросила на них одновременно возмущенный и разочарованный взгляд, увидев в их руках камелии. Мисс Тримейн была убеждена в том, что они направляются в Варанвиль, поэтому и «поработала» накануне в оранжерее. Вне всякого сомнения, она пожалела о том, что не погубила все цветы.

— Тогда отвезите тетушке Розе половину наших цветов! Этот букет слишком велик для госпожи Шантелу и меня. Мы с радостью поделимся им с баронессой.

— Ты когда-нибудь видела, чтобы я забирал то, что принес? И, как мне кажется, ты излишне щедра с тем, что принадлежит не одной тебе! Оставьте себе ваши цветы, дамы, и давайте забудем обо всем этом!

Гийом нагнулся к дочери, чтобы поцеловать ее. При этом он встретился со взглядом госпожи де Шантелу. Графиня быстро отвела глаза, но Гийом успел заметить в них нечто похожее на жалость. А так как старая дама сделала вид, что чрезвычайно поглощена игрой, Тремэн сделал вывод: ей, скорее всего, известно намного больше о намерениях ее племянницы, о которых она предпочитала молчать. И Гийом сразу же почувствовал себя очень несчастным, но при этом поздравил себя с тем, что не поехал в Варанвиль. Ему была отвратительна даже мысль о том, что он мог увидеть иронию во взгляде счастливого соперника.

Его настроение не улучшилось к тому моменту, когда он вернулся домой и передал Сахиба в руки Дагэ. Оно стало даже хуже, когда тот сообщил ему о новостях. Вскоре после их отъезда в Шантелу пришел господин Брент и приказал запрячь кабриолет, чтобы он мог отвезти мисс Тримейн на прогулку.

— Я поначалу спросил у него, есть ли у него на это ваше разрешение. Но он это воспринял очень плохо, сказав, что не понимает, почему ваша племянница должна спрашивать разрешения, чтобы покинуть дом. И добавил, что вы будете очень недовольны, узнав, что я отказал. И тогда... я уступил. Они оба уехали.