Изгои (Часть 4)

Эти ребята сами определили своё место в этом мире, и теперь им приходится жестоко расплачиваться за свои запретные и ущербные желания: страдать, выть, рвать на голове волосы, кусать себя за локти в кругу себе подобных, похожих одно на другое, карантинных лиц. В общем, контингент подобрался достойный не нашего, а чеховского пера.

И действительно, всю ночь раздавались тяжкие вздохи, безумные крики, у кого-то была рвота, почти никто не спал.

Чугун, хоть и сам был в болезненном состоянии, не падал духом, старался всех поддержать, как-то развеселить. Особенное внимание, по старой дружбе, уделял Арбалету, всячески его подбадривая. Через каждый час Чугун варил чифир, приглашая всех страдающих бессонницей в круг.

Арбалету очень хотелось побыть одному и подумать о своей жизни. Попытаться хоть как-то спланировать будущее. Каким бы оно ни было, а у него начиналась новая, тюремная жизнь. Линию жизни приходилось выстраивать по-новому. Надо идти вперёд, несмотря ни на что, не тяготиться прошлым, а решительно откинуть его и не переживать попусту. Гнетущие мысли о тяжёлом прошлом забирали слишком много энергии, а силы надо было беречь.

С каждым днём он чувствовал себя всё более свободным. Само тело хотело жить: шевелиться, двигаться. Как бы ни было ему плохо, но он каждое утро выходил на прогулку, делал зарядку, приседал, отжимался, прыгал. Смастерил маленький мячик и играл им в футбол. Ему надо было отвлечься от своего бездумного и безумного прошлого. Он хотел жить! И делал всё для этого. Мышцы, по старой памяти, восстанавливались быстро, и через две недели пребывания в карантине он уже совсем неплохо выглядел.

– Ну почему? – задавался вопросом Арбалет, – почему на воле этого не делаем? Только в тюрьме начинаем думать и заботиться о самом себе. Может быть, именно тюрьма требует от человека полной мобилизации своих сил…

– А что, спорт – это тоже наркотик, – глубокомысленно отвечал Чугун, – позанимался, облился холодной водой, и тебе хорошо. Но спорт – это здоровый наркотик, хотя ты также попадаешь в зависимость от него.

– Ну да! Ни дня не можем прожить без удовольствий, постоянно идём на поводу у своих желаний. Как-то странно устроен кем-то человек, как будто в нём, человеке – этой сложной биологической машине, – всё специально и хитроумно продумано. Эта порочная склонность его мгновенно привязываться к чему-либо: табаку, алкоголю, спорту, тихой семейной жизни, политической суетне… Наверное для того, чтобы человек не забывался, не возгордился, а чувствовал себя на подсознательном уровне чьим-то немощным рабом. Быстро ко всему привыкает человек, а всего быстрей привыкает он к хорошему, мягкому и тёплому.

Вот такие разговоры вели между собой на прогулке Чугун и Арбалет.

– А меня-то что на философию потянуло? – смеялся Чугун.

– Стены давят, Саша (так звали этого интересного типа, открывавшего любую квартиру менее чем за две минуты. Тоже своего рода талант. Ну, зачем трудиться, если ковырнёшь ногтем разок в замочной скважине и бери, что хочешь?).

За время пребывания в карантине они очень сдружились. Часто вели «философские» беседы, вместе занимались спортом, да и в камере были рядом. Хотя на воле Саша-Чугун вёл не самый образцовый образ жизни, рядом с ним чувствовался какой-то исходящий поток положительной энергии. Открытое добродушное лицо. Человек прямой и искренний, без лжи и фальши, добрый и простой. Одним словом рубаха-парень. Наверное, своей искренностью и простотой он притягивал к себе людей.

– Слышь, Саня! Скоро распределение, и нас раскидают по разным хатам. Может уже и не увидимся…

– Да ты не гони. Ещё свидимся. А может, и в одну камеру угодим.

– Вряд ли.

– Судьбе будет угодно, сведёт обязательно. Вот жизнь. А?

Действительно, встречаются похожие по духу люди на перепутье дорог и не знают, что ждёт их завтра. В тюрьме человек сам себе не принадлежит. Им распоряжается система, толкая его туда-сюда совершенно произвольно. Он здесь никто, просто уголовник. Но надо как-то жить с этим, временно смиряться с судьбой и не чувствовать себя жертвой якобы объективных обстоятельств.

На следующий день ожидалось распределение. Они, как и предвидел Арбалет, не попали в одну камеру, да и вообще в жизни больше никогда не встретятся. А жаль. Арбалету было приятно в таких суровых застенках встретить интересного человека, и разглядеть в нём через напускную оболочку именно человека. На воле все заняты другим. У всех какие-то проблемы, все чего-то добиваются, ищут что-то непонятное, думают только о себе и не замечают вокруг другие живые человеческие души.

Когда им сказали собираться с вещами, они долго сидели молча, уставившись в истоптанный многими поколениями пол камеры. На душе было необъяснимое, но тягостное ощущение пустоты. Неожиданно пронзительно заскрипели засовы.

– Ну, давай, брат. Мало кого так назову.

Арбалет грустно улыбнулся, по-братски обнял Чугуна, взял вещи и пошёл. Его всегда почему-то уводили первым…

И вот нашего героя встречает уже новая камера. Новые бледно-зеленоватые лица. Тюремное знакомство. Традиционный чифир. С карантина двое их поднялось в эту камеру. Кто, откуда? Как жили? Кто по жизни?

Внутреннее убранство камеры было потрясающим, оно превзошло все самые худшие ожидания Арбалета. В четырёхместной камере находилось восемнадцать человек. На полу были разложены матрасы. В решётке света белого не видно: за решётками – реснички, а за ними ещё и щит в мелкую дырочку. С потолка свисали огромные сопливые капли. Развешенное бельё не высыхало сутками. Сырость стояла неимоверная. Оглядевшись вокруг, Арбалет вынужден был сострить:

– Всё, как мы любим: номер люкс.

Под потолком, никуда не выветриваясь, висел плотный слой дыма. Крепкий, застоявшийся табачный запах, смешиваясь с запахом потных человеческих тел, создавал изысканный аромат аристократической гостиной…

И так было везде. Все камеры были переполнены. Такова была тюрьма в конце 90-х годов (Возможно, что власти, занятые переделом собственности, просто убирали мелких конкурентов по воровскому ремеслу). Тяжковато будет жить в такой камере. Но жить надо. Надо всё пройти.

Арбалет и в этой душегубке встретил знакомого.

– Коваль? А я тебя сразу и не узнал. Вот куда судьба закинула, где пришлось встретиться. Как ты здесь?

– За контрабанду.

– Ага, коротко и ясно.

За чаепитием Коваль вводил Арбалета в курс: кто смотрящий за камерой, и каково общее положение. За час дружеской беседы Арбалет узнал обо всём, что происходит в тюрьме: в каких камерах сидели знакомые, кто чем занимался, кто тянул с воли наркотики, кто алкоголь…

– Кстати, у нас и бражка поспела. Надо за встречу, – подмигнул Коваль Арбалету, – в такой обстановке просто необходимо, брат, расслабиться. Мусора совсем оборзели, такой плотняк насажали.

– Вы что, укосячили?

– Да нет, так везде. Вся тюряга переполнена. Спец. отлов. Всех подряд берут и садят за всякую х…ню. Вот ждём, как всегда, амнистию от президента. – оскалил в беззаботной улыбке Коваль свой беззубый рот.

Образовался тесный кружок из шести человек. Проворно процедили и разлили по кружкам брагу. Завешали, на всякий случай, глазок…

– Ну что, поехали! За знакомство!

Кружка крепчайшего тюремного напитка, и ослабленное после всех перенесённых передряг тело Арбалета сразу захмелело, но на душе стало хорошо, несмотря даже на окружающие их тошнотворные условия.

Весь вечер они спокойно пили, знакомились, рассуждали о своём подневольном житье-бытье. Бражка крепко всем била в головы, но вели себя все пристойно: никто не хамил, не грубил, никто никого не оскорблял, как будто старые, закадычные друзья собрались на летней даче отметить очередную производственную премию… Камера находилась на самом отшибе, в конце продола.

– А к нам легавые и не заглядывают. Про нас забыли. Да и смена нормальная.

После трёх кружек головы у всех заметно отяжелели. Спасаясь от духоты, сидели на расстеленных на полу матрасах, на которых обычно и спали по ночам. Когда выдули всю пятилитровку, настроение и самочувствие у всех заметно улучшились. Арбалет поблагодарил братву за тёплую встречу и увалился спать. Уснул он крепким и безмятежным сном.