Излеченные души

— И я люблю тебя, — сказала Макс, а у неё в глазах стояли слёзы.

— Какая трогательная, но извращённая сцена, — продолжил отец, полностью нарушив момент. — Две девочки решили, что знают о любви. Теперь мне даже стало интересно, как долго вы сможете играть в эту игру.

— Скотт! — крикнула мама.

— Перестань уже быть такой задницей, — сказал я ему, совершенно не заботясь о его реакции.

— Не смей со мной так говорить…

— А как я должен с тобой говорить, если ты постоянно считаешь меня недостойным ребёнком. Это было в детстве и продолжается сейчас.

— Потому что ты постоянно ведёшь себя, словно малый ребёнок. Ты никогда не мог вырасти, никогда даже не пытался повзрослеть. Для тебя жизнь — сплошная игра в несерьёзность, — строго говорил отец, а я чувствовал, как гнев во мне закипает.

— Мои увлечения для тебя всегда были таковыми. Прости, что я не Алекс. Но даже он верил в меня! — закричал я.

— Самое моё большое разочарование в том, что… — начал отец, но мама остановила его, отдёрнув.

— Скотт! — она встала из-за стола, пытаясь остановить нас, но я не мог. Мне так много хотелось высказать отцу. Так много нужно было сказать. Так много долгие годы было спрятано внутри меня.

— И в чём же? В том, что не я погиб в той машине? Или в том, что я вообще родился на свет?!

— В том, что ты даже и капли не похож на брата, — крикнул он. Его лицо покраснело от гнева. — У него была голова на плечах, он умел добиваться своего. И я всегда был в нём уверен. А достижения твоей жизни: убил брата-близнеца и нашёл себе хорошую девушку, — сказал он, кивнув на Лидию, которая сжалась на стуле.

Гнев дошёл до точки максимума. Я рванул к нему, потому что сегодня папа перешёл все границы дозволенного и все границы моего терпения. Но я почувствовал, что кто-то встал у меня на пути, упираясь маленькими ручками мне в грудь.

— Хардин, прошу, не надо, — прошептала Лидия, а я опустил на неё взгляд. Маленький Бэмби с большими глазами, в которых был страх. — Пожалуйста, не делай этого. Ты сам будешь жалеть.

— Да, если всё же не врежу этому козлу.

— Подумай о маме, — я бросил взгляд на маму, которая сжалась на стуле и пыталась утереть слёзы. Рядом с ней сидела Джин, обнимая за плечи и что-то тихо говоря.

— Убирайся! — сказал я отцу, указав на дверь. — Пока не сказал еще какое-то дерьмо, пошёл вон.

Отец вскочил из-за стола, кивнув Элиоту на выход. Мама тоже встала и быстро пошла за ними.

— И чтобы ты знал, — крикнул я, пока он еще надевал пальто. — Алекс всегда верил меня и повторял, что я должен идти к своей мечте. И я иду, поэтому я бросил учёбу и теперь играю в группе.

Отец смотрел на меня и мне казалось, что от злости он сейчас лопнет. Мама схватила его за руку и потащила к выходу, приговаривая что-то по дороге.

— А теперь вошли вон все, — сказал я, взглянув за стол, где было слишком много народу. — Вон! — крикнул я, когда никто так и не пошевелился, а потом ушёл в свою комнату, хлопнув дверью, которая едва с петель не слетела.

Я не знаю, чего мне сейчас хотелось в первую очередь. Догнать отца и врезать ему, разбить что-то, наорать на кого-то, выпить. Мне хотелось всего сразу, потому что внутри меня бушевал целый вихрь эмоций. Ярость. Злость. Гнев. Боль. Печаль. Страх. Вина. Много вины и гнева. И как бы сильно я не злился на отца за все его слова, больше всего я всё равно злился на себя. И ненавидел в первую очередь себя, потому что он был прав. Он во всём был чертовски прав.

Я виноват в том, что Алекса больше нет. И выжить должен был именно он. Не я. Я никогда не представлял из себя ничего стоящего. Был ошибкой, обузой, пустотой. Он же был всем. Надеждой родителей, золотым мальчиком, одарённым ребёнком с большим будущим. Но главное — он был моим самым лучшим другом. Он постоянно повторял, что он верит в меня, что я стану рок-звездой, и мы еще будем смешить людей тем фактом, что звезда рока точная копия сенатора.

Но я сам отнял у себя человека, который всегда и везде помогал мне, поддерживал меня. Я сам отнял его у себя! И никогда не смогу простить себе этого. Плевать, что думает и желает отец. Я не могу простить себя.

Я услышал, что дверь открылась. По тихим и неуверенным шагам я понял, что это была Лидия.

— Все ушли, — сказала она.

— Хорошо, — бросил я, даже не посмотрев в её сторону. — Прости за всё это. Лучше иди домой.

— Я кое-что принесла тебе, — сказала она, проходя в мою комнату. Мне даже стало интересно. Я ничего не смог сделать с дурацкой улыбкой, которая появилась на моём лице, когда я увидел контейнер с мороженым.

— У меня не было мороженного.

— Знаю. Я принесла его из своей морозилки, — ответила она, когда села рядом со мной на кровать и протянула мне ложку.

— Вау, должно быть ты очень любишь меня, раз делишься со мной мороженным из своих личных запасов, — пошутил я, а она толкнула меня плечом, но всё равно улыбнулась.

— Любовь к сладкому у меня от мамы. В детстве с этим постоянно были проблемы, потому что я крала из шкафчиков конфеты, печенье и прочее, а когда мама ловила меня, говорила ей, что сама видела, как она делала тоже самое.

— А ты видела?

— Нет, — рассмеялась она. — Я всегда блефовала, но она каждый раз краснела и просила не рассказывать папе.

— Ты маленькая хитрюга, — улыбнулся я, зачёрпывая очередную ложку клубничного мороженного. Я уже сто лет не ел мороженное. Я и забыл, насколько это может быть вкусно.

— Ничего не могу поделать. Сладкое — это вся моя жизнь.

— А театр?

— А театр — все мои остальные жизни. Ведь в театре их бесчисленное множество. Я всегда становлюсь кем-то другим там, — улыбнулась она, а потом зачерпнула большую ложку мороженного. Я удивился, что она не закричала «Холодно-холодно!».

— Поэтому ты и занимаешься этим?

— Наверное, — задумчиво сказала она, ковыряя ложкой подтаявшую массу и не смотря на меня. — В школе за мной всегда ходило клеймо «Девочка, у которой чокнутая сестра», «Одиночка с неполноценной семьёй». Дома же я даже не понимала, кто я. Новая жена папы всегда пыталась при нём, но все её улыбки были такими лживыми, что меня выворачивало. Один раз на семейном ужине она сказала, что я могу называть её мамой. Она сказала это так, словно они с папой делали мне одолжение, разрешая жить в этом доме и считать их родителями. Тогда я поняла, что не принадлежу этой семье. Теперь я играла там дочь и сестру. Но уж точно я не была там кем-то настоящим.