Излом

«Ну да! У вас, директоров, очень крепкое слово, особенно, когда денег касается», – мысленно произнёс я. Вслух же сказал с иронией:

— Ага! И гараж с машиной…

«Волга» лихо подкатила к какой-то автобазе и нырнула в раскрытые ворота. Марка Яковлевича уже ждали. Через полчаса, успев с кем-то переговорить и всё утрясти, он мчался всё на той же «Волге», а следом мы с Пашкой на грузовиках, кузова которых закрывал брезентовый тент.

К управлению я приноровился удивительно легко, хотя давно не сидел за рулём. Ехали мы по знакомым местам, и я с удовольствием глазел по сторонам, вдыхая тёплый пыльный ветер. Целью нашего путешествия, по словам директора, была деревня, находящаяся примерно в десятке километра от «Красного бойца». На окраине наш караван остановился около высокого кирпичного забора, за которым скрывался огромный особняк. Какой-то горец, несмотря на лето одетый в папаху, отвёл озабоченного Марка Яковлевича в дом. Нас туда не пустили.

— Смотри, Серый, у него и оружие под рубашкой, – сказал подошедший ко мне Пашка и показал глазами на охранника.

— Чего зыркаете? Щас ухи отрежу, – без злости, скорее от скуки, обратился ко мне кавказец.

— Как же тогда я глядеть стану? – озадачил его.

— Слушай, дарагой, – задумался он, – моя про ухи сказал…

— Так фуражка на глаза сползать будет, – рассмешил горца.

— Вах! Молодэц! Э–э-э, брат, да ты вэсёлый…

— Конэшна. Служба-то у тебя тяжёлая. Спать, поди, с петухами ложишься?

— Э–э-э, дарагой, зачэм обэжаешь… У нас нэт пэтухов, с женщинами спим, – расстроился джигит.

Из соседнего, тоже кирпичного, дома вышли ещё два кавказца и стали нагло нас рассматривать, недовольно переговариваясь на своём языке. Обсудив нас со всех отрицательных сторон, горцы ушли в дом.

Наконец появился Марк Яковлевич, по–моему, немного навеселе.

— По коням! – весело заорал он. – За мной! – отвёз нас к неприглядному домишке на другой стороне села. – Здесь ночевать будете, мужики. За всё заплачено, – попрощался с нами.

Хозяевыми оказались плюгавый одноглазый дедок и дородная бабка, которая тотчас радушно накрыла на стол, а её супружник откуда-то выудил бутылку «Рояля».

— Располагайтесь кто где место сыщет, – произнёс он, сдёрнув надетый на майку пиджак, и гордо покосился на пришпиленный к нему орден «Отечественной войны».

Я добродушно оглядел его маленькую, прямую и по–мальчишески стройную фигуру.

— Садитесь, садитесь, – приглашала хозяйка.

Дважды предлагать не пришлось.

— Угощайтесь робяты, вот огурчики, помидорчики, сало, – зрячий глаз деда молодо заблестел, оглядывая стол. – Дай бог не последнюю, – бодро провозгласил он, опрокидывая рюмку в рот.

— До дна выпил, бесстыдник, – осудила его жена, чуть пригубив свою.

Само собой её слов бедовый ветеран не расслышал.

— Хорошая песня, душевная, – глядя на экран телевизора, восхитился дед, подцепляя кусочек сала.

На экране, испещрённом помехами, солистка народного ансамбля, томно закатывая накрашенные глаза и потряхивая накладной косой, усердно выводила старинную русскую песню.

— Эх, не так, не так надо, – щёлкнул он пальцами и облизал их, – гармошку бы сюды…

— Успокойся, старый, мы своё отпели…

Между тем певица колхозного ансамбля, победившего на районном смотре, завывая и притопывая в такт, тряхнула обширным задом и протянула руки к гармонисту – истрёпанному парню с искусственным цветком в фуражке и толстыми ловкими пальцами. Забегав глазами, тот стал пятиться, тоже притопывая каблуками хромовых сапог. Взяв высокую ноту и потряхивая приличной грудью, солистка пошла на него. Пашка глазами, а не руками, к сожалению, впился в грудь певицы.

— Не так, не так поют, – окончательно расстроился дед. – Гоняется за мужиком, будто он червонец задолжал… Эх, бабка, – расчувствовался вояка, – помнишь, как мы, бывало, в клубе эту песню пели?.. У нас даже фотография есть… Я на стуле сижу, на коленях гармонь, она вот, худенькая такая, рядом стоит, руку свою мне на плечо положила и поёт… и как пела! – мечтательно произнёс он. – С душой! Помнишь, старая?

— Чё уж теперь, – махнула та рукой, – не чета этой финтифлюшке была.

— Бабка, чего ты как красна девица?.. Давай, как раньше, по полной шмякнем да споём…

— Разгулялся старичок, – подняла рюмку. – Смотри, чтоб не получилось, как у нашего колхозного бухгалтера. Помнишь Яшку–хромого?

Дед покивал лысой головой.

— Как же не помню?

— Тот, как на гулянье каком за стол садится, – обратилась она к нам, – так первый тост у него: «Под столом увидимси–и!..»

— Ха–ха–ха, – закатился дед.

— Главное, тост всегда сбывался… «А где Яшка-то? – кинемся искать. – Да вот же он, на своём месте спит», – молодо засмеялась бабка.

— Грамотный был человек, семь классов кончил, – похвалил его старик.

— Помер недавно, сердешный, – жалостливо произнесла хозяйка. – Простой был, покладистый, такие долго не заживаются.

Начинало смеркаться. Зажжённый свет ударил по глазам, заставив сморщиться.

— А чего это у вас неруси сколько? – задал вопрос.

— Беженцы, мать их, – ответил дед. – Какие лет десять назад прибежали, какие недавно. Устроились пастухами в колхозе, теперя большая половина стада ихняя. Председатель было рыпнулся, чего уж ему сказали, не знаю, только нонче тихонько сидит. Участковый их стороной обходит, местные страшатся. Теперя они хозяева, не мы.

— А чего бояться-то?! – стукнул кулаком по столу опьяневший Пашка.

— Как же, ружья у этих нехристей, – перекрестилась бабка.

— К Юльке помчишься или тут ночевать будешь? – приколол Заева перед сном.

Рано утром приехал Марк Яковлевич. Вид у него был – хоть картину рисуй, а мы даже не умылись толком. За ночь наши машины под завязку загрузили парным мясом и плотно накрыли брезентом. Грузчиков, конечно, мы не видели и в глаза. Я отогнал свою машину на Сенной рынок, а Пашка – в Крытый. Русские бомжи под присмотром кавказцев споро таскали туши в мясной отдел. Денег я получил прилично, но в два раза меньше обещанного. Правда, Марк Яковлевич разрешил нам два дня отдыхать.

13

Денис закончил первый класс, к нашей с Татьяной гордости, на пятёрки. Я знал, что парень растёт умный, но чтобы до такой степени.

Лето было в самом разгаре, жара стояла несусветная. Благо мебели стали возить меньше, покупать тоже. Кризис нашей «военки» постепенно перекинулся на другие сферы производства. Директоров и чиновников различных уровней это, разумеется, мало трогало. Марк Яковлевич готовил документы на приватизацию магазина.

— Скоро хозяевами станем, – объяснял он коллективу.

«Скоро ты будешь хозяином, а я как был «овном», так «овном» и останусь», – без конца бегал в душевую споласкивать лицо.

Не успевал вытереться, как тут же опять начинал потеть. Народ по очереди принимал водные процедуры. На женщинах–продавцах, кроме халатов и трусиков, одежды не наблюдалось. Да и эта, на мой взгляд, казалась лишней. Халаты без конца расстёгивались то сверху, то снизу. Особенно часто, когда в торговом зале с контрольной проверкой появлялся Марк Яковлевич.

Правда, выходил он обычно не один, а с замом – красивой женщиной бальзаковского возраста, с большими выразительными глазами и необъятной пятой точкой, напоминающей лошадиный круп.