Измайловский парк
Шрифт:
В отличие от него Виген запутался окончательно.
Он по-прежнему любил жену. И слишком хорошо понимал, какими сложностями обернулась для нее жизнь.
Оставшись без матери, Стася упорно пыталась сберечь для себя тех, кого могла: отца, бабушку, мужа, сына. Она словно забывала, упрямо не хотела помнить о том, что жизнь все равно сильнее, что она неизменно настаивает на своем и заявляет свои права, что уходят все и всегда… Просто в разное, обозначенное Небесами время.
Стася абстрагировалась от этой мысли — и мечтала все сделать по-своему. Она была очень несчастна, и Виген жалел ее, страдал вместе с ней и понимал,
Однако ничего пересматривать Стася не собиралась, и Виген пробовал ее уберечь, но разве это в его силах…
Стася с его помощью выдержала смерть бабушки и отца, от которого в последний месяц его жизни Виген почти не отходил — взял отпуск. Но потом вырос Арам и заявил о своих правах… И Стася впала в ужас.
— Нет! — сказала она. — Я его никому не отдам: ни армии, ни девкам, ни науке! Это мой сын и только мой!
Сознавать настоящую глупость своего желания Станислава отказывалась. Она вообще не желала мыслить, когда дело касалось Арама, и лишь твердила свое:
— Это мой сын!
В ту ночь, когда Арам впервые не пришел домой и не позвонил, со Стасей случилась истерика. Да еще это ограбление в тот страшный день…
И Виген поклялся себе, в который раз, сделать все от него зависящее. Тогда рыдающая Стася попросила развести Арама с Женей. Она почему-то была убеждена, что все зло исходит именно от этой девицы.
Сидевшая рядом Галина кивала. Ей тоже не нравилась Женя.
И Виген сдался и пообещал исполнить желание своей Кувшинки, правда подумав при этом, со сколькими еще девушками ему придется так «разводить» сына.
И вспомнил, что еще в советские времена в «Пионерской правде» фигурировали в отдельной рубрике два веселых остроумных друга-выдумщика — Петя и Вася, которые делали всякие мысленные и реальные изобретения. Каждый по-своему. Например, один покрасил свою лодку во все цвета радуги, а другой — свою лодку ошкурил, покрыл пинотексом, и получилась эдакая «первобытная» лодка с полным «рисунком» сучков. Чья лодка лучше? Ставьте, дорогие читатели, свою оценку каждой и присылайте письма в редакцию. Мы сложим баллы всех ваших оценок и вынесем вердикт — по читательскому голосованию.
Редакция так и делала: публиковала, кто на этот раз победил — Петя или Вася.
Дочка обожала этих приятелей-изобретателей.
И еще в те времена Петя и Вася, читая про мамонтов, вдруг задумались: какое хорошее, милое животное этот мамонт. Вот бы нам его вернуть в наше советское сегодня! Но как? И один предложил взять хорошо сохранившуюся «мумию» мамонта из вечной мерзлоты и, вытянув оттуда несколько сохранившихся клеток, мамонта клонировать. А другой выдвинул идею создания электронного мамонта — мамонта-биоробота, внешне не отличимого от настоящего, который может даже жевать зеленую ветку и радоваться, что она такая вкусная.
Да, довольно давно кто-то уже мечтал о том, о чем сейчас мы говорим почти определенно, и умел предсказывать будущее на манер гадалки.
Однажды Арам со смехом рассказал отцу, что спросил Валерку, не хочет ли тот завести дома рыбок. А приятель деловито ответил:
— Уже есть! Только виртуальные, электронные рыбки. У них много плюсов и преимуществ перед настоящими. Они так же плавают в «воде» под переливчатым светом, так же приятно на них смотреть. Можно их кормить. Для собственного удовольствия. А не накормишь — ничего страшного, они точно так же будут плавать бодренько дальше, им все равно. И еще кактус у меня «растет» возле
компьютера. Зеленый, глаз радует… А поливать — не надо! Сплетенный из ниток и украшенный блестками.Иногда Вигену казалось, и очень настойчиво, что Станислава тоже постоянно пробует создать себе такой вот неживой, искусственный мир, что жить в настоящем она не может, не умеет, не хочет. Ее вполне устраивают люди-клоны и люди-роботы. И сын ей нужен лишь подвластный и покорный, почти неживой, без собственной воли и личных желаний.
Но Виген любил Станиславу… Свою Кувшинку.
Глава 19
Поздним февральским вечером Валерий встретил Женьку возле ее дома. Она стояла с каким-то фраером, конечно, удивительно дорого и хорошо одетым. Шикарная дубленка и блестящие сапоги Женькиного ухажера бросались в глаза даже в темноте двора, где все полуразбитые фонари искривились и согнулись под снегом, как замученные ревматизмом старики, оказавшиеся теперь никому не нужными.
Валерий хотел безмолвно и незаметно проскользнуть мимо — что же мешать влюбленным? — но Женька его неожиданно окликнула:
— Эй, Панин! Не торопись, а то успеешь… Ты совсем зазнался, отличник Первого меда! Даже не заходишь… Хоть бы поздоровался.
— Ты занята, зачем мешать? — буркнул Валерий, вспомнил ее отвратительные обязательно розовые или лиловые лифчики и содрогнулся. Неужели нельзя купить белые или черные?!
— Аркадий уже уходит. Он очень спешит. Мы просто никак не можем с ним проститься, — внезапно низким голосом хохотнула Женька и, встав на цыпочки, поцеловала своего длинного кавалера. — Ну, Аркаша, пока! Звони!
Тот весело кивнул, усмехнулся, сверкнув в темноте белыми зубами, и исчез.
— Как всегда, поклонники, — пробурчал Валерий. — Ты не изменилась…
— А ты думал, что я за это время снова превратилась в девушку? — фыркнула Женька. — Напрасно надеялся! Или мечтал, чтобы я стала кикиморой? Тоже зря!
Она выпрямилась, лениво изогнулась и картинно порисовалась перед Паниным своей безупречной фигурой.
— Ну, что смотришь? Хороша? — с вызовом спросила она.
— Д-да… Одним словом… — сквозь зубы нехотя согласился Валерий. — Девка видная…
Она всегда была как намек на что-то, таинственное и прекрасное… И нехорошее и темное одновременно.
«Возьми себя в руки, — приказал себе Валерий и вспомнил Арама. — Или опять драться будем?»
— То-то! — удовлетворенно сказала Женька. — А ты ведь подлец и сволочь, Панин! Совсем исчез, к телефону не подходишь, на мои письма не отвечаешь… А я ведь ждала, что ты вернешься…
— Ну да? — иронично справился Валерий. — Ждала меня вместе с этим шикарным типом? И очевидно, еще с парой-тройкой других. Ты ведь, Евгения, одним ухажером никогда не ограничивалась. Тем более теперь, когда приобрела вкус к настоящей жизни.
— А ты как думал?! — злобно прошипела Женька. — Что будешь на меня плевать, а я тут изойду слезами и высохну, как доска на солнце, от тоски и горя?! Нет, дорогой! Я, когда поняла, что тебе все равно, есть я или нет на белом свете, что ты на меня плевал и все забыл, решила жить иначе. Вот и живу! Как могу и умею!
— Можешь ты хорошо! — хмыкнул Валерий и повернулся, чтобы пойти дальше.
Но Женька вцепилась в его рукав.
— Слушай, Панин! Я давно догадалась, что служила тебе чем-то вроде игрушки, забавы, но зачем тебе понадобилось так ловко мной играть? Ты не такой уж негодяй и мерзавец, и так низко падать не любишь и не умеешь! Слишком гордый для этого! Объясни, в чем было дело?!