Измена в новогоднюю ночь

А меня просто убивают тревожные мысли.

Как он представит меня матери при живой жене? Пусть она не слишком любит невестку, и всё же…

Я в каком свете предстану сейчас? Ветреной особой, спутавшейся с женатым мужиком?

Я на месте мамы Гордея прямо вижу мою бабушку. И от каждого её осуждающего взгляда мне хочется провалиться сквозь землю…

За своими душевными терзаниями не замечаю, как мы въезжаем в какой-то посёлок.

Ровненькие улочки, домики все как с картинки. Подъезжаем к одному из таких.

Гордей сигналит пару раз и массивные кованые ворота приветливо открываются.

Дворик уютный, укутанная снегом беседка, колодец, большая ель в углу двора.

На крыльце нас встречает дородная женщина в полушубке и пуховом платке.

Меня трясёт всё больше.

– Так, Снегурка, – берёт меня за руку Гордей. – Не дрейфь, всё будет отлично.

Выходит из машины, бежит навстречу матери. Они тепло обнимаются, я наблюдаю за этим через лобовое стекло, не решаясь выходить.

Вижу, Гордей что-то рассказывает матери, та слушает внимательно, бросая любопытные взгляды на меня.

А мне всю хуже и хуже. Кажется, я уже готова выскочить, и убежать куда глаза глядят.

Но и этого сделать не суждено, потому что только сейчас я замечаю огромную белую собаку, свободно гуляющую во дворе.

Наконец, Гордей возвращается, и мать его тоже идёт к нам по дорожке. Но не дойдя до машины метра три, она окликает собаку, ловит пса за ошейник, и ведёт его к будке.

А Гордей открывает дверь с моей стороны, и тянется, чтобы подхватить меня на руки.

– Нет! – протестую я. – Я сама пойду.

– Ну сама, так сама, – подаёт мне руку.

Неуклюже выбираюсь из машины.

– А торт?

– Я потом заберу, пойдём.

И только я делаю первый шаг, как пёс вырывается из рук хозяйки и огромными прыжками несётся прямо на меня.

– Гром, стой! – рявкает Гордей.

Но проверять его послушность мне не даёт подскочившая в груди паника, я с диким воплем бросаюсь Гордею на руки, и он послушно подхватывает меня.

– Вот, сразу бы так, – смеётся Гордей и несёт меня в дом.

Я с опаской выглядываю из-за его плеча, вижу пса, который добродушно смотрит нам вслед и машет своим огромным белым хвостом.

В прихожей Гордей опускает меня на пол. Слышу, следом за нами входит его мама.

– Так, что тут у меня за испуганные дети? – громогласно спрашивает она.

И я сжимаюсь тут же. Дети… Ага. Я такой “ребёнок”, который спит с вашим сыном. Здрасте.

– Мама, познакомься, это Аня, – представляет Гордей. – Аня, это моя мама, Людмила Степановна.

Киваю, выдавливая улыбку.

– Очень приятно.

– Да не трясись ты, – взмахивает руками Людмила Степановна. – Сын, ты её запугал, что ли? Или это Гром так тебя шуганул, деточка?

– Гром, – киваю я.

– Ладно, проходите. А Грома не бойся. Он дурной, но добрый. Зализать только может до смерти. Бесполезный пёс.

Я прихрамываю, опираясь на Гордея.

– Так, а чего это ты хромаешь? – тут же замечает женщина.

– Это я упала вчера, ногу ушибла.

– Ага, от меня убежать пыталась, – усмехается Гордей. – Но от меня ж не убежишь.

– Ой, эт точно. Ты ж упёртый, баран.

– Спасибо мама.

– Да пожалуйста. Так, ты мне коньячку привёз?

– А как же.

– Отлично. Значит, сейчас знакомиться будем основательно.

Людмила Степановна усаживает нас за уже накрытый стол. Суетится, расставляя посуду. Я порываюсь помочь, но из-за ноги меня категорично отправляют не мешать. И вот я сижу как истукан, борюсь с неловкостью. Чувствую себя никчёмной и бесполезной. От нервов тереблю пуговицу на блузке.

– На, тарелки натирай, – ставит передо мной стопку Людмила Степановна. – А то сейчас свою красивую кофточку точно порвёшь.

– Спасибо, – киваю и принимаюсь за дело.

Тайком рассматриваю маму Гордея. Она совсем не такая, как я себе представляла. Старше и проще. Думаю, она возрастом ближе к моей бабушке. Но бабуля у меня сухонькая, а Людмила Степановна – женщина в теле. Но одета современно. На ней джинсы, туника, на голове модная стрижка.

Наконец возвращается Гордей с коньяком и тортом. Садимся за стол, Людмила Степановна ставит посередине блюдо с отварным картофелем и котлетами.

– М-м-м, мамулины котлетки…, – тянется Гордей к блюду, хватает одну, за что тут же получает по рукам.

– А ну брысь, – шикает на него мать. – Ну ты посмотри на него, а? – возмущается. – Что пацаном был, котлеты руками тягал, что взрослый дылда вырос, а ума не прибавилось. Руки хоть чистые, или Грома почухал и тут же за стол сел?

– Чистые, ма, – улыбается Гордей по-мальчишески.

А мать продолжает выговор:

– Вот не верю я тебе, негодяй ты такой. Аня, не целуй его, паразита, а то мало ли чего он там от собаки поймал.

Последняя фраза меня просто прибивает к земле. Я не знаю, что ответить.

– Ань, – наклоняется ко мне Людмила Степановна и смотрит так пристально. – Ты меня боишься, что ль?

– Конечно, боится, ма. Ты ж орёшь, как потерпевшая.

– Тю, – взмахивает руками. – Так я ж любя, – отмахивается.

Наконец, усаживается на место, наполняет тарелку Гордея, потом берётся за мою.

– Мне немного… совсем, – смотрю на богатырскую порцию, которая приземляется передо мной.

– Ешь! – заявляет категорично женщина. – Не люблю худосочных. Одна была у нас такая, хватит! “Котлеты я не ем, в них жир”, – кривляется Людмила Степановна. – “В картошке один крахмал и сахар”, фу! Так и хотелось ответить, это в мозгах у тебя крахмал! А у мужика нормального на одних «броколях» вся стойкость к ночным победам пропадёт.

Краснею как помидор от её непрозрачного намёка. Но ем. Всё на самом деле очень вкусное, просто мне кусок в горло не лезет из-за нервов. Но я кое-как осиливаю половину.

– Так, ну что-то поклевала, уже хорошо, – констатирует Людмила Степановна. – Откормим, – выносит вердикт.

А меня немного отпускает.

Забавная она. Простая, прямая, но хорошая. И я не чувствую от неё враждебности или осуждения.

– Всё было очень вкусно, – улыбаюсь я первый раз свободно и искренне. – И котлеты бесподобные. Рецепт мне дадите?