Измена. Искры над пеплом

Того, спасённого нами мышонка, Воробей, с моего согласия, забрал к себе. Его родители не возражали, но поставили условие, что сын сам будет ухаживать за зверушкой. Воробей был счастлив. Назвал мышонка Корсаром и действительно к заботе о питомце подошел очень ответственно. Как выяснилось, животных Воробей очень любил. Но на собаку или кошку его родители ни в какую не соглашались. И вот, наконец-то, у него появился столь желанный питомец. То, что это была всего лишь мышь, Воробья нисколько не смущало. Он очень быстро привязался к грызуну, и тот отвечал моему другу полной взаимностью – отзывался на кличку, охотно шёл на руки, забирался по одежде на плечо, усаживался там и благодарно щекотал маленьким нежным язычком лицо и шею хозяина. Когда я приходила к Гоше в гости, то мы вместе выгуливали Корсика на подоконнике, с интересом наблюдали за ним и угощали маленького белого подлизу сочными одуванчиковыми листиками. А на четвёртое лето он просто умер. Неожиданно, без каких-либо предпосылок. Утром Воробей подошел к клетке, чтобы дать Корсику еды и обнаружил его уже окоченевшим.

Гоша тут же позвонил мне, поделился своим горем и сказал, что если я хочу, то могу прийти и проститься с Корсаром. Оглушенная новостью, я тут же побежала к нему. На моего друга смотреть было больно. Он страдал и я чувствовала это. Отец Гоши убеждал его, что три года – это предел мышиной жизни, но Воробей всё равно вбил себе в голову, что Корсар не умер бы, если бы его вовремя отвезли к ветеринару.

Отец Гоши положил Корсика в коробку из под телефона и пообещал, что похоронит его в каком-нибудь тихом месте. Вот тогда-то Воробей и вынул из уха своё «пиратское» колечко. Это был его прощальный подарок пушистому другу.

Когда отец Гоши ушёл на работу, мой друг лег на кровать, спрятав лицо в подушке. По чуть вздрагивающим плечам, я поняла, что он плачет. Это были беззвучные слёзы, он стеснялся показывать их окружающим и сдерживался как мог.

«Мужчины не плачут» – не раз говорил его отец. Но, в тот момент, я смотрела на Воробья и не понимала, что же в этом такого постыдного. В моей душе смешались воедино горе, жалость, нежность и желание утешить. Помню, что легла с ним рядом, обняла, прижала к себе. Мы просто лежали молча: Воробей плакал, а я гладила его по голове, вслушиваясь в прерывистое дыхание, ощущая стук его сердца. Мы тогда так и уснули обнявшись. А когда, через пару часов, проснулись, то не могли скрыть внезапно охватившее нас смущение. Я поспешила с ним попрощаться и побежала домой, взволнованная чем-то новым, промелькнувшим в его взгляде и сбитая с толку от наплыва собственных, неясных и будоражащих душу эмоций.

Два дня после этого Воробей общался со мной как-то отстраненно. А на третий день он отозвал меня в сторону, подальше от любопытных взглядов и, глядя мне прямо в глаза, признался в любви…

– Мааш, ау! – подруга вырывает меня из плена нахлынувших воспоминаний.

– Воробей? – рассеяно откликаюсь я –Это мой очень давний друг. Детская любовь… – смущаюсь почему-то. Слово «любовь» сейчас звучит так странно. – Не подумай, там ничего такого не было… Он ушел из моей жизни очень давно. А вот сейчас выяснилось, что он – заведующий моего отделения.

– О, встреча через время – так романтично, – закатывает глаза Света, – Ну, слушай: хорошо, что местный начальник – твой друг. Теперь буду за тебя переживать чуть меньше. Удачно ты его встретила. Вовремя. А палату тоже он тебе устроил?

– Палату? А разве это не ты? – удивлённо спрашиваю я.

– Не-а. Я хотела, но тебя сюда раньше перевести успели. Ну, вот видишь, как здорово! Всегда верила, что старая дружба не ржавеет, – улыбается Светка, а я даже не нахожу ни слов, ни желания, чтобы с ней спорить.

Глава 20

– Ну как ты сегодня? – спрашивает Воробей, присаживаясь на край кровати, – Ничего не беспокоило?

– Нет, всё хорошо, Птиц. Спасибо.

К концу второй недели в больнице, мне действительно стало намного лучше. Тянущие боли внизу живота сошли на нет, кровавые выделения прекратились, уже второй день температура в норме. На душе только вот муторно и сплю плохо. Бессонница, даже не смотря на лекарства, а когда удаётся заснуть, то приходят кошмары. Но моему другу об этом знать совсем не обязательно.

– Рад это слышать, – улыбается Воробей, – Твой врач выписку на завтра подготовил. Я результаты твоих обследований просмотрел и возражений у меня нет. Капельницы тебе с сегодняшнего дня отменяем. Если за ночь ничего непредвиденного не произойдёт, то завтра утром сможешь поехать домой.

Домой. До сих пор не уверена, что поступаю правильно.

– Тяжело туда возвращаться, – вздыхаю я, – Но я не могу спокойно жить, зная, что сестричка прочно угнездилась в моём доме. Света говорит, что пыталась поговорить с Митей, но ничего внятного от него не добилась. Мой муж мягенько так дал ей понять не лезть ни в своё дело. Катя, по словам Светы, ведёт себя как ни в чём не бывало. Разыгрывает из себя святую невинность. Подруга говорит, что если бы не знала меня так хорошо, то вполне могла бы поверить в их версию – настолько складно они поют. С Митей мы за это время больше так ни разу и не общались. Он звонил, писал смски, но у меня не было никакого желания ему отвечать.

– Понимаю тебя, Мышка, но я бы, на твоём месте, попробовал ещё раз с ним поговорить. Просто ради себя, чтобы потом не жалеть об упущенном шансе… Ну а там уже решишь, по-ситуации, как для тебя лучше будет.

– Да, Птиц, согласна. За тем и еду.

– Тебя есть кому завтра встретить? Если нет, то давай я тебя до дома довезу.

– Нет-нет, Гош, не нужно. У тебя же работа. Не хочу, чтобы из-за меня у тебя сложности были. За мной Света приедет – она сейчас в отпуске, так что думаю с этим проблем возникнуть не должно.

Воробей кивает, смотрит пристально, потом достаёт из кармана халата визитную карточку и протягивает мне:

– Мышка, это мой номер. Не хотелось бы опять потеряться. Ты мне реально очень дорога… – он делает паузу и продолжает, – Хочу, чтобы ты знала, что можешь на меня полностью рассчитывать. Звони в любое время, если что-то будет нужно, ну или просто поболтать захочется…

– Конечно, Птиц. Ты мне тоже очень дорог, – с благодарностью говорю я, – И спасибо тебе за поддержку и заботу! И… палату ты мне оплатил, да? Скажи, сколько я тебе должна. Мне приятно, но ты совсем не обязан так на меня тратиться…

– Это меньшее, что я мог сделать, – печально улыбается он, – Какие траты, Мышка?! Даже не тревожься по этому поводу. И давай тему денег закроем. Хорошо? А то обижусь. Мы же друзья. А друзья должны помогать друг-другу…

***

– Так, Маш, это сюда давай! – подруга отнимает у меня пакеты и закидывает их в багажник машины. Удивительно, но за эти одиннадцать дней я успела основательно обрасти вещами.

– Я Мите не говорила, что за тобой еду. Твоя родственница тоже не в курсе, на занятия укатила. Так что дома мы одни какое-то время будем. Подготовимся и сыграем на эффекте внезапности, – говорит Света, выезжая с парковки.

– Свет, как там всё?

– Ну как… Она готовит каждый день. Меня даже к плите не пустила. Такая хозяюшка, я реально в шоке, – подруга округляет глаза. – Ко мне подкатывала. Расспрашивала про тебя. Слушай, я еле сдержалась, чтобы за космы её не оттаскать. Самое забавное, что я фальшь вижу, а Митя как не в себе. Запарил своими: «бедная девочка», «Катя – совсем ребёнок». Он реально загоняется. Уж не знаю, как она к нему подход нашла, но он её реально, как младшую сестру опекает. Мужского интереса к ней я с его стороны не заметила. Маш, ну я не думаю, что он так играть способен. Ну не верю я в это.