Измена. (не) Любимая жена

— Скажи честно, — он даже не поморщился, когда смоченный антисептической жидкостью ватный диск прошёлся по окровавленной коже, — ты подумала, что я кого-то убил?

Он поймал её встревоженный взгляд, стараясь не придавать большого значения тому, как осторожно, почти нежно она касалась его руки.

— И съел? — добавил он.

В нём определённо говорило выпитое, каким бы мизерным оно ему ни казалось. В голове царила непривычная лёгкость.

Впрочем, он начинал подозревать, что хмелел скорее от её присутствия.

Она слишком близко. До опасного близко.

До того близко, что это начинало ощущаться как искушение.

— Я, если честно, ничего не подумала, — отозвалась Лиля и закрыла флакон, потянулась за мазью. — У меня совсем голова отключилась. Я… порой мне кажется, я просто так слишком устала, что уж и переживать не могу в полную силу. Но… нет.

Она посмотрела ему в глаза и добавила:

— Нет. Я не подумала, что ты кого-то убил. Но никогда бы и не догадалась, что ты отлупил Виноградова. Он же один из твоих самых близких друзей.

Герман скривился от этого напоминания:

— Это не даёт ему права…

Она перехватила его взгляд и едва заметно кивнула:

— Он обо мне говорил.

Где-то глубоко внутри сама собой поднималась почти задушенная злость на болтливого друга.

— Говорил. Предлагал… чушь предлагал.

Она помолчала, осторожно смазывая его ссадины. И прикосновения её нежных пальцев разгоняли по его венам жар.

— Предлагал развестись, — заключила она без единой вопросительной нотки. — Что ж… логичный совет от разведённого трижды.

В других обстоятельствах его эта фраза наверняка позабавила бы. Но сейчас… сейчас всё было слишком серьёзно.

— Я его совета по этому поводу не просил. В этих вопросах мне советчики не нужны.

Их взгляды встретились — пристальные, напряжённые.

Её ресницы дрогнули, будто она хотела, но боялась моргнуть:

— Почему… почему ты так в этом уверен?

Глава 51

— Странный вопрос, — я заметила, как он сглотнул, когда мои пальцы неосторожно прошлись по его запястью. — Свои шишки я предпочитаю набивать сам. Мне для этого необязательно у неудачников в браке консультироваться.

Я взяла чистый ватный диск, чтобы стереть только что замеченные следы крови с ребра его ладони.

— Мне жаль.

— Чего именно? — он спрашивал без подозрительности, без злости. Мне казалось, я уже порядком отвыкла слышать в его интонациях искренний интерес и не выискивать там ничего иного.

— Жаль, что ты из-за этого с другом поссорился. Мне это всегда удавалось сложнее всего.

— Во-первых, на черта мне такой друг, который лезет со своими бесценными советами туда, куда его лезть никто не просил. А во-вторых, — его пальцы дрогнули, когда я провела по коже смоченным антисептиком диском, — что именно тебе удавалось сложнее?

Ну да, конечно. Этого он тоже не знал. Откуда ему было всё это знать. Я подобным с Германом не делилась. Не хотела вешать на него ещё и эти переживания. Обычно и других с головой хватало.

— Оказываться причиной, по которой ты ссоришься с близкими. С друзьями. С самыми родными тебе людьми.

Я буквально вынуждала себя произносить эти слова. Почему-то сейчас это казалось особенно важным — не молчать, раз уж представился случай открыто поговорить по душам. Нам ведь только казалось, что мы друг с другом были честны, но вся эта история после корпоратива доказывала если и не обратное, то нечто очень отличное от наших с Германом представлений.

— И ты всё это время молчала, — хрипло отозвался он, не спуская глаз с моих рук.

— Думала, может, ты и сам это понимал.

В образовавшейся паузе я сообразила, как двузначно прозвучали мои слова.

— Только не подумай, что я обвиняю тебя в чёрствости и неумении догадаться. Дело не в этом.

— Если бы и обвинила, я обиды бы не держал.

Вот как?.. Неожиданно от него слышать признания подобного рода.

— Извини, но… не верится, — вырвалось у меня.

— Объяснимо.

Я поймала себя на абсурдной мысли, что мне становилось по-настоящему неуютно от такой сговорчивости мужа. Мы ведь по-прежнему ничего в наших отношениях не прояснили. Откуда в нём столько готовности к конструктивному диалогу?

— Мне… очень непривычно, когда ты вот так во всём со мной соглашаешься, — прошептала я. — Что-то успело произойти?

Герман ответил не сразу. Повернул руку ладонью вверх и успел перехватить мои пальцы.

Я невольно задержала дыхание.

— Я уже понял, что мы с тобой всё это время были не особенно-то честны друг с другом. Счастливы, может быть, но не честны.

Он будто читал мои мысли, и это автоматом выводило наш незапланированный диалог по душам на какой-то новый, до сих пор недоступный нам уровень.

— Видимо, так и есть… Но я только сейчас это осознала. Только сейчас поняла.

Его большой палец лёг в центр моей ладони, описал крохотный полукруг, и я невольно втянула в себя воздух. Оставалось только надеяться, что муж не уловил мою неожиданную реакцию.

Сил и воли на то, чтобы отстраниться или хотя бы выдернуть из его хватки ладонь, у меня не хватало. Возможно, я этого даже и не хотела, втайне от себя ожидая, что он повторит…

Даже не представляла, что кожа там могла быть настолько чувствительной к чужому прикосновению. Или это просто сейчас всё ощущалось слишком ярко, слишком отчётливо.

— Тогда мне тоже жаль, — глухо отозвался он, не поднимая головы. — Мне жаль, что мы так много друг от друга скрывали.

Скрывали…

Моё сердце невольно сжалось от этих слов.

В воспоминаниях тут же всплыла хищно скалящаяся Марина. И все её слова — горькие, страшные, ядовитые.

Он об этом хотел поговорить?

Наконец-то во всём признаться? Подтвердить слова Игнатьевой — своей давней подруги, бывшей девушки и… нынешней любовницы?

Раз уж у нас вечер таких неожиданных откровений, то самое время действительно расставить всё по местам.

Может, ещё и поэтому он был так сговорчив.

Сердце забилось быстрее.

Ну конечно. Это всё потому что он, должно быть, для себя всё решил. Пришёл к собственным окончательным выводам, примирился с действительностью и готов двинуться дальше.

А для этого необходимо покончить со всем нынешним, расставить все точки над «i», отпустить проработанную ситуацию, или как там принято изъясняться на приёмах у современных психологов…