Измена. Во власти лжи

— Все в идеальном состоянии, сразу видно, вы соблюдали рекомендации, — сказал мой врач, и я покачала головой, что мне ещё надо было ему ответить на это, да, я соблюдала рекомендации, почти не передвигалась нигде, держала на руках в основном сына, а молоко так и не пришло. Точнее, оно пыталось прийти, но Матвею его жутко не хватало. Из-за этого он становился раздражённым, голодным и очень подолгу плакал, плакал так сильно, что весь краснел и пугал меня. Поэтому проще было докармливать. И как бы я не старалась, пила препараты, которые бы вызвали приход молока, ничего не было. Мне кажется, я просто в какой-то момент отчаялась и приняла тот факт, что, ну вот такая я, ну вот, жутко не хватает Матвею моего молока, оно ещё ко всему прочему и не жирное совсем.

Свекровь поражала своей настойчивостью и стремилась попасть к нам в дом. Чуть ли не каждый день она звонила по несколько раз, уточняла, как у меня дела, как поживает Матвей, что говорит Рустам и чем занят Тимур, она старалась заполнить вообще все пространство вокруг меня. В какой-то момент я не выдержала и попросила.

— Давайте мы немного прервём наше общение, мне очень тяжело. Я очень устаю…

— Деточка моя… — сюсюкая начала свекровь. Я посмотрела на трубку и покачала головой. — Ну что ты такое говоришь? Ну я же просто беспокоюсь. Ну, я могу меньше звонить, но тогда говорить мы будем подольше.

Мне казалось, что моя свекровь это то бедствие, от которого не скрыться, не исчезнуть. Она, как землетрясение, настигало в самые неожиданные моменты и доставала абсолютно всех.

Рустам хмурился.

— Если тебя раздражает это, если тебя это тревожит, я сам поговорю с матерью…

Но мне уже было абсолютно все равно на то, с кем он поговорит и как.

Тимур ходил темнее тучи, мне казалось, что он лучше и острее всех понимал, что происходит в нашей семье, и это понимание однозначно не добавляло красок в нашу жизнь.

Я шмыгала носом, старалась собраться и как-то заговорить с сыном, но каждый раз что-то останавливало, то Матвей срыгнул очень сильно, то Рус не вовремя пришёл. Вообще, во всей этой ситуации я понимала, что уходила я не только от мужа, я уходила от ребёнка, и от этого мне казалось, будто бы у меня сердце в клочья разрывалось. Каждый раз все сильнее и сильнее меня душило это осознание, и я не знала, как с этим бороться.

Это на самом деле очень страшно.

Да, ты принимаешь ребёнка, а потом тебе необходимо оставить его.

Я приняла много лет назад Тимура всем сердцем, он был моим, и, как сейчас быть, я не представляла. Но я все же чувствовала, что оставаться не было смысла.

Да, надо подать на развод, но я это сделаю уже из столицы.

Я хотела уехать с Матвеем, и поэтому в один из снежных дней я заказала билеты. И почему-то так сложилось, что именно в этот вечер, когда я вся на нервах была от того, что я совершила этот поступок, Тимур между делом заметил:

— Я же знаю, что ты все равно уйдёшь…

— Тим, я… — начала я словно вор, попавшийся на горячем. — Тимур, я…

— Забери меня с собой, пожалуйста, забери, не оставляй меня. Я не хочу, забери меня с собой, пожалуйста.

Глава 49

Есения

— Тим, родной мой.

Я дёрнулась к нему навстречу, перехватила за запястье, потянула на себя, Тимур качнулся и уткнулся мне носом в грудь.

— Я же, я же вижу Есь, мам, — всхлипнул он, прижимаясь ко мне, я запустила пальцы ему в волосы, сама ощущаю внутри себя как у меня душу разрывало надвое, я не могла его забрать с собой. Юридически он не мой ребёнок, и если можно было поверить в то, что Рустам не напишет заявление в полицию о пропаже сына, то Алена такой момент не упустит.

Я даже не могла ничего сделать, потому что по факту будет так, что я его украла.

— Тим, Тим, — прошептала я, прижимая сына к себе сильнее, меня трясло от рыданий, и что мне оставалось только врать ему?

— Я же чувствую все, я понимаю.

Тимур стиснул объятия, заставляя меня охнуть, я шмыгнула носом.

— Тим, мальчик мой…

— Все уходят, ты уйдёшь, ты оставишь, Матвея заберёшь, меня тоже забери с собой…

— Тимур, — простонала я, ощущая, как на сердце образовывается кратер, из которого по капле начинает сочиться кровь.

Мне душу разрывала эта ситуация, я хотела забрать его с собой, он стал моим сыном, я помнила все, что связано было с ним. Первое падение с велосипеда. Первая встреча, первое знакомство: маленький мальчик, который жался к ноге Руса, прятал от меня глаза, боялся люто.

Я все это помнила.

Юридически я ему чужой человек.

Юридически это будет кража ребёнка.

— Тим. Тим…

— Ты не возьмёшь меня? Да? — Тихо спросил он, вжимаясь в меня.

— Родной мой, ну не говори глупостей, — постаралась соврать я, но язык в этот момент не поворачивался, словно бы отсыхал. — Мальчик мой…

— Ты же просто уйдёшь. Уйдёшь, и я останусь один. Я же никому не нужен.

— Что ты за глупости говоришь, когда ты никому не нужен?

— Никому не нужен, даже тебе.

Тимур шмыгнул носом и разжал объятия, отшатнулся от меня, вытер лицо ладонью, молча исчез за дверью. Я осталась стоять в состоянии, близком к истерике, меня трясло. И от этого тремора, от того, что по каждому органу, по каждой частице души проходился раз за разом разряд, я просто не смогла больше держать себя в руках и осела на пол.

Осела, заскулила, обнимая себя за плечи.

Это ведь так просто взять ещё один билет.

Это ведь так просто сказать Рустаму, что Тим не пойдёт сегодня в школу, потому что у него сопли. Это же безумно просто покидать в детский рюкзак, шмотки, свидетельство о рождении.

Да, господи, в смысле, это просто? В свидетельстве о рождении стоит другая фамилия, другая женщина, не я.

И что мне оставалось делать?

Я качала себя, убаюкивала, старалась прийти в норму, чтобы к моменту, когда Рустам решит появиться на пороге спальни, он не увидел ни слез, ничего в моих глазах, но раз за разом проживая ситуацию того, что мне надо будет расстаться с ребёнком, которого я растила, с которым я засыпала в одной кровати, которому я по волосам проводила по ночам, а когда он температурил, психовал и не хотел пить чай с малиной, уговаривала по ложке, по чайной.

Я даже уйти не могла, потому что он будет смотреть мне вслед, он будет смотреть и кричать, что все его бросили, что я его бросила.

По щекам текли слезы, разъедая кожу.

Матвей заворочился в колыбельке, я резко стала, приблизилась, вытащила сына, стала укачивать, делала хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума от оглушающего крика внутри головы, от того, как меня в разные стороны раскачивало, словно на маятнике. Это легко уйти, забрать с собой Матвея и все, но это сложно уйти и оставить старшего сына, который в сердце, который в каждой клеточке, который таскал зефир, который я делала сама.