Измена. Я тебя прощаю

— Это уже не важно, — пустота какая-то наваливается от её слов. Не радостно, не грустно и не больно мне сейчас — никак. — Уходи, — говорю уже спокойно, — я не пущу тебя к нему.

— Я не просто так к нему пришла…

— Я же сказала, — я опять взрываюсь, — уходи, пока я охрану не вызвала. Я тебя к нему не пущу. И не вздумай к нему приходить, ты ему не нужна.

Она постояла ещё какое-то время. Поникшая. Непривычная. Как будто и не Зоя, с которой я с детства знакома, а кто-то другой. Никогда её такой не видела. В глазах её слёзы сейчас стояли…

Резко развернулась и пошла к своей машине…

Через несколько метров остановилась, повернулась ко мне и одними губами прошептала:

— Прости…

Я никак не отреагировала на её «прости».

Мне её сейчас было не жалко.

Я простила ей свою жизнь. Давно простила. Но Венера я ей не прощу.

Никогда не забуду тот злополучный день: оглушающий звук удара, полёт его, почти над машиной и его тело, распластанное на дороге, в странной, неестественной позе… и эти пятна крови на асфальте — картина перед глазами стоит, как будто вчера всё это случилось.

Ногу его собрали по кусочкам и скорее всего, он ещё долго не сможет танцевать. А может быть и никогда. На работе, конечно, его столько времени держать никто не согласился. Ему пришлось уволиться.

Реабилитация будет очень долгой, несмотря на то, что Петя действительно сделал для него всё возможное и даже невозможное — договорился с лучшими врачами республики и Москвы.

Но он вполне может пойти в моделинг сейчас, там не такие серьёзные нагрузки. И таскать на себе никого не надо. С его-то фактурой, его должны взять, без проблем. Как только ему разрешат ходить, начнёт готовиться.

Зубайда сказала, что пошуршит связями и найдёт ему работу. А потом уже, как он сам решит. Может он и не захочет возвращаться в хореографию. Может что-то другое для себя найдёт.

Но, зная Венера, все уверены, что он ни за что не сдастся и восстановится полностью.

— Динка, — встречал он меня неизменной, лучезарной улыбкой, как только пришёл в себя, — ладно с тобой, я уж как-нибудь договорюсь. Надеюсь, простишь мне долги за мои былые заслуги перед тобой. А как я с мужем твоим расплачиваться буду, а? Натурой что ли?

— Дурак, — поддерживала его оптимистичный настрой и самой становилось легче и спокойнее от этого.

— И сиделку эту страшненькую ты мне специально выбрала, признавайся?

— Конечно! Чтобы ты лежал смирно, а не вертел головой по сторонам, рассматривая женские прелести. Тебе сейчас ничего нельзя, только тишина и покой. Потерпишь.

Он смешно фыркал и неизменно повторял, что мы женщины совсем не разбираемся в мужчинах, а уж в мужском здоровье и подавно. Их, мужиков, вдохновляют и в тонусе держат — женщины, а не безликие существа, которых я ему сюда посадила. А там где тонус, там и здоровье.

Однажды я не выдержала и откровенно поговорила с ним про Зою. Сказала ему, что я запретила ей сюда приходить. И пожалела потом об этом.

Он не стал ничего отрицать, только недовольно поморщился и повторил:

— Да я знаю, какая она, не надо мне ничего рассказывать. Но ты же, как никто знаешь Дин…: сердцу не прикажешь…

Что я могла ему ответить на это?

Я всю свою жизнь люблю одного мужчину, несмотря на кучу гадостей, которые я про него узнала. Я его даже ненавидеть не могу, хотя он столько боли мне причинил.

Но и счастья он мне подарил столько, что невозможно измерить ничем, и забыть невозможно. Никогда не забуду. Теперь уже точно.

Эля мне рассказала про их разговор. Я немного опешила сначала, но надеялась, что он всё-таки захочет обсудить со мной эту тему.

Но он молчал.

Не звонил. Не писал. И не приезжал.

И я перестала ждать.

Ну и ладно…

Мы и без него не пропадём…

Глава 35

Пётр

— О…, что это ты здесь изучаешь? — Валера, как всегда, ввалился без предупреждения и уселся в моё кресло, уставившись в монитор ноутбука.

Я подошёл и свергнул открытые страницы.

— Серьёзно? — не унимался он, — тебя можно поздравить?

Я усмехнулся и пожал плечами:

— Не знаю…

— Это как? — он наклонился в мою сторону, прищурив глаза. — Или ты просто у нас так основательно к отцовству готовишься? Хочешь знать точно с какой стороны подойти, чтобы сын получился? Или девочку хочешь? — шут.

— Хватит, — прерываю его. — Я не разговаривал с ней, она уехала…Ты же знаешь, что я сейчас опасен для неё.

Не стал уж я ему докладывать, что мне там Элька наговорила. Не поймёт. Вернее, засмеёт.

Да я и сам не понимаю, что происходит у нас ней. Я не верю Эле и, в то же время, — верю. Дина была на взводе, когда уезжала. Там всё что угодно могло случиться, могла просто назло мне это сделать. Тем более, что этот фрукт японский, писал ей каждый день, после её приезда.

Да и сейчас пишет…, наверное. Зачем он ей пишет, если у них ничего не было? Писать учится?

Она точно ждёт ребёнка, я видел её у поликлиники несколько раз. И она изменилась. В ней произошли какие-то изменения необъяснимые, почти незаметные, но они есть.

Я не смог посчитать её срок, а в поликлинике, мне ничего не сказали — не дают они такой информации посторонним.

Я посторонний для неё. Непривычно и… непонятно. И принять я этого не могу.

На каком-то подсознательном уровне, я продолжаю считать её своей женой. Она для меня родной, близкий человек. Не могу её просто так взять и выбросить из головы.

Возможно, я только сейчас, потеряв её, понял, как она мне нужна. Как мне не хватает её: улыбки её не хватает, смеха её беззаботного не хватает, тепла её не хватает.

Вечерами я вспоминаю, как она бежала ко мне, не замечая никого вокруг, возвращаясь из поездок, как бросалась на шею, осыпая моё лицо поцелуями, не обращая внимания на окружающих. Все улыбались, глядя на нас, и… завидовали. Мне завидовали.

Помню, как прижималась ко мне по утрам, когда я её обнимал, как дарила мне себя и дрожала в моих руках от наслаждения. Я помню каждый сантиметр её тела, её умопомрачительный запах помню. Никогда она себя не сдерживала, не притворялась, не играла, отдавалась всегда до конца…