Изменить нельзя простить

Я прикусила костяшки пальцев, просто не понимая, что тут сказать. Отец прав про осины и апельсины. Жаль, я раньше этого не знала.

— Бабка твоя, земля будет пусть пухом, — продолжил папа, а я подошла к окну, рассматривая в кронах деревьев первые золотые пятна. — Она не хотела тебя отдавать. Все ныла, что с моей работой, с моим характером я испорчу девочку. Наверно, испортил…

— Пап, нет… — мне снова оказалось двенадцать, когда я принесла очередное замечание в дневнике, что подралась с одноклассником, хотя как подралась, по рукам надавала за то, что сумку мою в зимний сад выбросил. И тогда отец сказал, что действительно не умеет воспитывать девочек.

— Да, Евангелин. Да. Ты сильная личность, но надо бы, чтобы вместе с этим была слабой женщиной. А у меня не получилось…

— Тебе никто методичку по воспитанию детей не давал, пап, — грустно заметила я.

— Не давал, ты права… — тоже печально усмехнулся отец, и я задала самый важный вопрос.

— Что мне делать, пап?

Тишина. Только звуки шорохов в кабинете и пара хлопков дверьми.

— Теперь ты можешь делать все, что угодно… А тётку отправляй ко мне. И собаку сутулую, мужа своего, тоже. Напомню ему, что он говорил перед свадьбой, — сурово заметил отец, и я усмехнулась. — А ты делай что хочешь. Ты одна, свободна, умна, целеустремленна. Делай, что душа пожелает.

— Спасибо пап, — порывисто выдохнула и услышала старую нашу с ним фразу:

— Ну тогда держись за воздух, чемпион…

Я засмеялась и отключила мобильник. Ещё постояла напротив окна, не решаясь даже подумать о желаниях, а потом развернулась, забрала из кабинета сумку и прошла к лифту. На этаже Кирилла вышла. Огляделась. Выдохнула.

Ладони вспотели, а сердце добралось до горла и стучало уже там. Я как мантру повторяла, что все будет отлично. Главное, что у меня, а про остальных неважно.

Просто иногда так бывает, что все в жизни идет не так. Встречается дурак-парень, потом муж, а девочка так хочет, чтобы ее просто защитили. Без разницы от чего. От всего, наверно. И, не получая этой защиты, она начинает наращивать броню.

Я не хотела больше хвататься за чашки и психовать, если меня потрогают или коснутся не так. Я не хотела, чтобы все сама. Не хотела.

И устала думать головой. Хочу сердцем.

Глянцевая дверь, как и в первый раз, снова натолкнула на мысли о глупом. О страхе. Но на этот раз я больше была возбуждена, чем напугана.

Кирилл поднял глаза от ноутбука и замер. Я молчала, кусала губы. Сделала один неуверенный шаг. Добралась до длинного стола.

Бестужев, не говоря ни слова, закрыл ноут и откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди. В его глазах хотело блеснуть закатное солнце, но мрак темноты не позволял. Жесткие губы слегка изогнулись в злорадной усмешке, и мне бы одуматься, но я положила сумку на край стола и обошла его. Нервы натянулись до предела. Во рту пересохло. Я так боялась, что сейчас что-то пойдёт не так, что не отдавала ответа в своих действиях.

Расстегнув две верхних пуговицы на блузке и стянув с волос заколку, я приблизилась к Кириллу и вскинула бровь. Бестужев вместе с креслом откатился чуть назад, как раз, чтобы я могла встать перед ним спиной к столу. И я присела, положила ногу на ногу, подтянув повыше узкую юбку.

— Что, третий раз юбилейный?

Глава 45

Кир. Игры.

А глаза запылали огнем.

Хороша рыжая. Ой хороша.

— Бестужев, — холодно обронила она, собираясь встать со стола, но от меня теперь не убежать. Сама пришла. — Твой проклятый язык годится…

Ева замолчала, подбирая, куда бы пристроить мой язык, но я оказался быстрее.

— Чтобы только быть между твоих ног? — и провёл пальцем по губам, замечая, как вспыхнули щеки.

— Да! — резко выдала Ева, потом округлила глаза, видимо, сама испугавшись того, с чем согласилась, схватилась за пуговицу на декольте, которое просто кричало, чтобы его рассмотрели поближе. — Я нет! Ты… ты!

А злилась красиво.

Почти настолько, что я пропустил мимо ушей, что она продолжила говорить. Встал и обошёл стол, дождавшись непонимающего взгляда в спину. Ухмыльнулся, предвкушал, что будет дальше. Дошёл до двери и закрыл на замок. Развернулся и холодным тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Раздевайся.

Ева свела ворот блузки и покачала головой. Слезла со стола и шагнула в другую сторону от меня.

— Когда я сказал раздевайся, значит раздевайся, — надавил я и прошёл к своему креслу. По пути задел аромат цветов. И специально протянул: — Медленно. Чтобы мне понравилось.

Глаза горели огнем. Боже. Девочка меня придушить готова. Как хороша в своей злости. Ну же. Вперёд.

Я протянул ладонь и прошёлся кончиками пальцев по напряжённой спине Евы. Вздрогнула. Сжалась, словно в ожидании удара.

Глупая…

— Ева… не заставляй меня злиться, — мягко намекнул я и встал за спиной, ловя отголоски ароматов, замечая, как бешено бьется вена на шее, ощущая дикое, непреодолимое желание забить на все и просто самому задрать эту дурацкую юбку…

Бес, остановись…

Мои ладони легли на хрупкие плечи и слегка сдавили. Опустились к ключицам и коснулись пуговицы между полушарий груди. Блаженство. Тонкий перламутр вылетел из петельки, и ткань натянулась сильнее, подчёркивая стиснутую кружевным бельем грудь.

Ещё одна пуговица.

Судорожный выдох Евы словно срывал тормоза, и я дёрнул блузку из-под юбки. Пуговицы рассыпались по полу прозрачным жемчугом. Грудь Евы рвано вздымалась, а дыхание такое тяжёлое, что в нем легко потерялось неприкрытое желание.

Волосы… Огонь. Я убрал их со спины Евы, чтобы губами прикоснуться к шее. Прикоснуться и укусить.

Ева так сильно дрожала, словно я ее пугал, хотя я просто ее хотел. По-разному. Во всех позах.

От пробегавших перед глазами картинок, как эта рыжая бестия будет стоять передо мной на коленях, я чуть было не сорвался и не дёрнулся развернуть ее к себе, надавил на плечи…

Нет. Не так быстро.

В паху все горело огнём. Яйца просто звенели, но я взял себя в руки и расстегнул ажурный лифчик. Грудь, почувствовав свободу, приподнялась, и Ева прикрыла глаза.

Мне до боли в яйцах хотелось просто опрокинуть рыжую на стол, задрать юбку… Но я наклонился к плечу и провел языком длинную полосу до шеи.

— А теперь, девочка, давай сама. Сними трусики.

Ева распахнула глаза. Обернулась ко мне, испепеляя взглядом.

— Задери юбку и сними трусики… — мой голос вибрировал, звенел в тишине кабинета, и только рваное дыхание Евы звучало ему в унисон.