Изнанка судьбы

Я зябко поежилась. Веселье улетучилось, будто его снегом припорошило, лица у всех стали мрачные и серьезные.

И тут Паоло открыл рот и брякнул глупую, пошлую и оттого безмерно смешную шутку.

Напряжение спало мгновенно. Гистрионы грохнули смехом. Я хохотала так, что слезы выступили, словно мстя этим смехом за пережитый страх.

Ринглус тронул меня за плечо:

— Элисон, надо выйти. Есть разговор.

Он был слишком серьезным, и неизвестно отчего я почувствовала себя виноватой.

За дверью была морозная, безлунная ночь. Небо цвета индиго полнилось тысячами ярких звездочек.

— Пройдемся, — предложил фэйри. Я робко кивнула, перебирая в памяти свои проступки за последние дни. Вроде ничего такого, что заслуживало бы выволочки от Ринглуса.

Когда мы отошли от шельтера на достаточное расстояние, чтобы наши голоса нельзя было услышать, он обернулся, взял меня за плечи и заставил взглянуть себе в глаза:

— Кто ты, Элисон?

Я не удивилась. Словно подсознательно ждала именно этого вопроса.

— Я не знаю.

— Ты не обязана рассказывать всем. Но я должен знать твою историю, способности и слабые места. Таковы правила. Итак, еще раз: кто ты, Элисон?

— Я не знаю, — повторила я в отчаянии.

— Ты можешь пройти барьер реальности где угодно. В любое время, в любом месте. Такое под силу только Стражам.

Я сглотнула. Страж — так назвал Терри колдуна Элвина, что помог мне вернуть брата.

— А кто такие Стражи?

— Это ты мне расскажи, Элисон. А заодно скажи, откуда у тебя чейнадх?

— Я не лгала и не лгу! Может, я и Страж, но мне ничего не известно об этом. Еще несколько месяцев назад я считала себя обычной женщиной, просто немного чокнутой. Флейта принадлежит моему… моему другу, любовнику — как хочешь, так и назови. Его имя Рэндольф, он из клана Танцующих-с-Ветром. И да, — я не беременна. Я просто могу на ней играть, что бы это ни значило!

Коротышка продолжал сверлить меня испытующим взглядом, от которого хотелось забиться куда-нибудь подальше.

— Слушай, может, я и правда Страж? Не зря же дядя в лицо называет кукушонком. Его послушать, так мать нагуляла меня неизвестно от кого еще до встречи с отцом.

— Это невозможно. Стражей всего двенадцать, и каждый знает, кто он и какими силами владеет.

— Тогда кто я, Ринглус? Кем могу быть? Почему на моем теле сами собой появляются руны? Почему я могу проходить на Изнанку и обратно? Почему за мной охотится маг?

— И почему ты можешь играть на чужом чейнадхе, Элисон, — вторил он мне.

— Да что такого особенного в том, чтобы играть на флейте?!

— Это не просто флейта. Но ты права, чейнадх — меньшая из загадок. — Он вздохнул и устало потер ладонями лицо. — Расскажи мне все.

Я послушалась. После того, что мы пережили, не хотелось таиться от друзей.

Ринглус слушал очень внимательно, кивал, иногда задавал уточняющие вопросы. Когда я закончила, долго молчал, потом покачал головой и сказал:

— Я не знаю, кто ты или что ты, Элисон. Могу только точно сказать, кем ты не являешься. Ты не человек, не фэйри, не монгрел, не ши и не Страж.

— Об этом я и так догадывалась, — уныло буркнула я, пытаясь справиться с разочарованием. Все-таки была надежда, что директор труппы извлечет ответы на все вопросы, как Фернанд извлекал кролика из шляпы.

— Ладно, пошли обратно, а то остальные будут волноваться.

— Ты ведь не прогонишь меня? — жалобно спросила я.

— Нет, конечно, девочка. Раз уж ты неведомая тварь с неизвестными способностями, тебе самое место в труппе дядюшки Ринглуса. Считай это судьбой. Но должен предупредить: если ты собираешься однажды превратиться в мирового змея и сожрать нас, я хотел бы быть в курсе.

— Нет, — я тихонько засмеялась. — В мои планы это не входит.

Набралась смелости, наклонилась и поцеловала Ринглуса в щеку.

— Спасибо.

За то, что принял и предложил покровительство, когда считал обычным человеком. За то, что не прогнал сейчас. За то, что он — это он.

Бобби

Бобби не пошел бы так в Брикстон, но уж очень хотелось есть. Давно уже хотелось.

Последний раз он ел три дня назад, когда украл краюху хлеба у булочника. Впился пальцами в еще чуть теплый край, проломив пальцами корочку, вдохнул сладкий хлебный дух и сожрал свою добычу в один присест, урча, как дикий зверек.

После той удачи везение совсем оставило его. Даже надоевшие рондомионские голуби как будто разом покинули город, испугавшись февральских морозов. И Бобби, еще недавно кривившийся при мысли о вонючем голубином мясе, только сглатывал слюну, прохаживаясь вдоль помойки с горстью камней в руках.

Он пробовал «пощипать» прохожего в толпе на площади, но попался и чудом ушел от расправы.

Есть хотелось так, что аж дурно становилось, и на четвертую ночь Бобби решился.

Авось не заметят. Он быстренько. Залезет, возьмет деньги и назад.

А в комнате Зубери было тепло. Даже жарко. Висела одежда запасная, сапоги стояли у стены — хорошие, крепкие. Ох и здоровый же Зубери был!

Бобби вспомнил разговорчивого тамерца и сглотнул противный комок, невесть отчего возникший в горле.

Постель с простынями. Бобби такой сто лет не видел. Не удержался — прилег на минуту. На покрывало, чтобы простыни не запачкать.

Кровать была мягкая. От белья пахло мылом и чистотой, и Бобби, сам не зная почему, заплакал. Потом разделся, сбросив заскорузлую от пота и грязи одежду на пол, скользнул под одеяло, наслаждаясь прикосновением чистой ткани к коже.

И сам не заметил, как заснул, разморенный теплом и почти позабытым чувством безопасности.

— Вставай, спящий красавец, — голос был как ушат ледяной воды на голову. Бобби открыл глаза и чуть не заорал от ужаса. Над кроватью нависал человек. Он сжал пальцы в кожаной перчатке на плече Бобби и слегка тряхнул.

За окном серело утро. Бобби перевел глаза на человека у постели и обмер от страха.

Не трактирщик это. Вон какая одежка дорогая, поди лорд. А может, друг того, горбатого.