Изобретение зла

Сейчас Фиолетовый показывал кому-то из новеньких (новеньких было шестеро, двоих я уже видел, они пришли из другого корпуса) фокус с ниткой. Он клал нитку на тумбочку, а тумбочки служили нам столами, и ставил палец рядом. Нитка ползла к пальцу и охватывала его петлей. Ползла сама, по собственной воле - я сразу вспомнил крючок, который пытался меня схватить. Петля продолжала сжиматься до тех пор, пока нитка не рвалась.

– Уааауууу?
– спросил чужой мальчик.

– Не можешь говорить - напиши.

Чужой взял карандаш и написал. Фиолетовый поднес записку к светящемуся котенку. "А на шее можешь?", - прочел он.

– Могу.

Фиолетовый показал и на шее. Ни у кого из чужих этот фокус не получался.

– А если проволоку взять?
– спросил Черный.

Кусок медной проволоки открутили от ножки кровати. Это была кровать

Зеленого, на ней было полно наклеек, нашлепок, налепок и всяких накруток.

Проволока намотана на трех ножках из четырех.

Фиолетовый положил кусок проволоки и поставил палец рядом. Черный спокойно наблюдал. Пока что проволока не шевелилась.

– А может, сразу вокруг шеи попробуешь?
– спросил Черный.

– Могу. Запросто.

Он обмотал проволокой шею.

– Все, - сказал Черный и столкнул банку со светящимся котенком под кровати.

Сразу стало темнее. Фиолетовый начал хрипеть и дергаться. Вскоре затих.

– Первый есть, - сказал Черный.
– С почином меня. Правда, поздновато, как ты думаешь?

Он обращался ко мне.

– Не первый, а второй, - ответил я.

– Да, ещё и Белый. Конечно. Ты говоришь, кто-то успел уйти?

– Успел Пестрый, а Зеленый струсил.

– Теперь уже не уйдешь. Поздно. А ведь остались только мы с тобой - я Синюю не считаю. Ей не выжить.

– Есть ещё Серый.

– Скоро не будет.

Банка немного покаталась под кроватями и быстро остановилась. Решили, что банка застряла и вытащили её в проход. Но котенок уже умер, так было совсем неинтересно. А ещё говорят, что кошки живучие.

Я вытащил котенка и потрогал. Так странно. Котенок был совсем как живой, его глаза ещё не остыли и чуть светились - как лампочки, которым не хватает электричества. Он был ещё мягкий и теплый, но то безошибочное чувство, которое есть в каждом из нас, которое различает живое и мертвое не хуже, чем зрение различает цвета, - это чувство говорило, что жизнь ушла. Это было похоже на фокус, когда касаешься переплетенных пальцев карандашом и чувствуешь два карандаша, а видишь один. Пальцы говорят одно, а глаза другое. Два и один.

Жизнь и смерть. Просто убить и просто умереть. Можно убить кого угодно. Кого?

Черного, например. Если бы для этого пришлось пошевелить пальцем, то пошевелил бы? Конечно.

Я пошевелил пальцами - одним, другим и всеми сразу для верности. Потом встал и пошел к двери. Все уже ушли, пока я думал о пальцах. Я вечно задумаюсь и пропущу что-нибудь интересное. Они ушли подбрасывать мертвого котенка к девчонкам. Наверное, повесят его на веревке. Черный сам веревку в руки не возьмет - не совсем же он дурак. Даже я сразу понял, что веревка сделает.

Жаль, что больше нечего убивать. Я поднял банку и бросил её в стену. Она не разбилась.

Вошел Черный и ещё двое.

– Видел змею в коридоре?

– Ага.

– Она щас укусила Серого. Он немножко покорчился и уже готов. Мы его оттащили в Синюю Комнату, пусть так пока поваляется. Я же сказал, что его скоро не будет.

– А змея?

– Мы её задавили. Нечего под ногами ползать. Змея не может укусить с ядом два раза подряд. Она, конечно, кусалась, но не смертельно, только больно. Вот, смотри.

Он показал мне небольшую припухлость на запястье.

– У тебя есть карандаш?

– Найду, - ответил я.

– Дай фонарик. И тетрадку давай.

Черный положил тетрадь на подоконник рядом с фонариком и приготовился писать. Из переулка взметнулся зеленый луч и за окном посыпалась штукатурка.

Черный схватил фонарик и присел.

– Что это с ними?
– спросил я.

– Стреляют на свет.

– Раньше не стреляли.

– То раньше было!

Мы примостились на полу между кроватями (неровный овал света с пятном в центре). Черный, подумав, начал писать.

Он каллиграфически вывел:

т а к б у д е т с к а ж д ы м

– Ого, какие у тебя красивые буквы!
– удивился я.

– А ты думал, что я вообще писать не умею?

– Вроде того.

– У, когда-то я был совсем паинькой, - сказал Черный и коротко засмеялся.

Кто умеет рисовать череп?

– А зачем?

– Будем цеплять табличку на каждого убитого. Так будет веселеее.

– А сколько нужно табличек?

– Ну, уже три или четыре, - задумался Черный, - так, не меньше десяти. Ну, кто умеет?

– Я!
– я выхватил карандаш. Чужие красивые буквы заставляли меня хвастаться.
– Смотри, как надо!

Я нарисовал тот череп, который мельком увидел в тяжелой коричневой книжке у доктора, и подписал внизу небольшие буквы чужого языка.

– Ну, это да! А это что?

– А это они всегда так под черепом пишут, я точно знаю.

Потом мы пошли к столу дежурной. Зеленая змея снова проползла поперек коридора из стены в стену, но на этот раз она была далеко.

– Ты же сказал, что её задавили?

– Одну задавили, а другая народилась. Их скоро полно здесь расползается.

– А что делать?

– Не трогать их и не дергаться.

– Может, попробуем уйти?

– Как?

– Через окно, внизу, - предположил я.

– Если через разбитое, то осколки проткнут тебя насквозь, а если через открытое, то оно тепя напополам прищимит.

– Эти змеи мне не нравятся, - сказал я.

– Ничего, ты скоро увидишь такое, что в этих змей просто влюбишься.

Мы подошли к столу. Котенок лежал на полу, рядом, наполовину освещенный жестким голым светом, наполовину - зеленоватым отсветом абажура. Серенький, в полосочку, на вид совсем живой и даже ласковый. Только морда его выдает - у котят такие клыки не торчат.

Девочки пищали у себя в палате, просовывали в двери распатланные головы и выталкивали друг друга не совсем одетыми (чтобы громче пищалось снаружи), но выходить стеснялись.

Черный взглянул на них, взял у меня листочек с черепом и пририсовал два сердца, пробитые стрелой.

– Зачем?

– Следующей будет Ленка.

– Пойдем её убивать?

– Никто её убивать не будет, - обьяснил Черный, - просто она сейчас бегает по этажам и ловит змею.

– А змея ей зачем?

– Хочет, чтобы её змея укусила. Хочет быть вместе со своим Сереньким. Они с ним вроде так договорились: если умирать, то только вместе.