Изольда Великолепная

Соврал.

Два часа… два часа сидения на жестком кресле – могли бы хоть подушечку подложить – в позе статуи с одной мыслью: не опозориться. Леди не сутулятся. Не горбятся. Не расковыривают резные завитушки на подлокотниках. Не мотают ногами в воздухе. Не ерзают в тщетной попытке управиться с шилом в мягком месте. И вообще ведут себя со сдержанным достоинством, принимая дары с милой улыбкой и словами благодарности.

Кстати о дарах, которые несколько скрасили нелегкое утро Нашей Светлости. До сегодняшнего дня в списке бесполезных подарков лидировали кепка с пропеллером на батарейках, носки для похудания и гипсовая статуэтка унитаза. Но сегодняшний день открыл новые горизонты.

Золотые слитки, камни и украшения – это хотя бы понятно. Дорого и много.

Веера. Парики. И некая конструкция сложных форм, оказавшаяся кринолином усовершенствованной модели. Может складываться и раскладываться. Нашей Светлости как раз именно этого для полного счастья не хватало.

Бочка вина.

Дюжина роз из черной тафты, красивых, но каких-то мрачных.

Копья для охоты на кабана, поднесенные почему-то мне, а не Кайя… пришлось принять, пообещав, что непременно освою сие высокое искусство.

Пара очаровательных блохоловок из слоновой кости с инкрустацией из бирюзы.

И набор палочек для ковыряния в ушах до того изящных, что просто сразу захотелось применить.

Дамское седло, обитое золоченой кожей… нет уж, в жизни не сяду больше. Пара белых соколов. Свора борзых на сцепке. Шпоры, сбруя… матерый волкодав весьма недружелюбного вида. И венцом всего – портрет Нашей Светлости, взглянув на который я заподозрила, что те несчастные женщины из картинной галереи, выглядели несколько иначе.

– Это прекрасно, – сказала я, сглотнув смешок.

Истерический.

Узнаю платье. И ягненка тоже. А вот себя… Наша Светлость восседает с постным видом, вперив взор в некие дали, вероятно, весьма возвышенного характера, поскольку от созерцания этих далей оный взор расфокусируется, создавая ощущение легкой дебиловатости. Его поддерживает выпуклый лоб с отсутствующими бровями. И поджатые губки. Лиловый – почему лиловый?! – парик довершает образ безумной Мальвины.

– Я знал, что Ваша Светлость с ее тонким вкусом непременно оценят мое скромное творение… – мэтр мазнул рукавом по полу.

Кайя разглядывал картину. Пристально так разглядывал. Потом повернулся ко мне. И к картине. Снова ко мне. И опять к картине.

– Ягненок олицетворяет кроткий нрав Вашей Светлости…

…тут они поспешили.

– …два голубка – милосердие и справедливость, которые исходят на подданных из ваших рук…

Угу. Прямо таки излучаются.

Кайя впервые за два часа шевельнулся. Она наклонился, желая разглядеть детали чудо-творения.

– …ноги Вашей Светлости попирают шкуру тигра, который символизирует ярость и гнев…

Гм, а мне это ковриком показалось. Но Наша Светлость внемлет. Кивает. И надеется, что никогда больше не увидит себя в подобном… образе.

– …и венец из роз в волосах является аллегорией всевозможных достоинств…

– Это аллегория, – я накрыла руку мужа, вознамерившегося выступить с критикой произведения, что было бы крайне негуманно в нынешних обстоятельствах. – Аллегория – она такая. Беспощадная.

Юго откровенно тосковал. Душно.

Тесно.

Вокруг жесткие парчовые юбки. И мосластые ноги кавалеров, обтянутые панталонами. Запах взопревших тел, ткани и духов, которые здесь использовали без чувства меры.

Шелест голосов.

– …опоила… – дама, похожая на золотую куклу в полный рост, говорит, не размыкая губ. Волосы ее украшены золотыми птичками, а на обнаженном плече чернеет мушка, словно мишень. – …он маг зачаровал… не понимает, что творит.

– …а разве этих можно зачаровать?

– …всех можно…

Обрывки разговоров, что конфетти, которое Юго собирает. Он придумает, что делать с этим, новым слухом. Игра увлекла. И в какой-то момент Юго потерял осторожность.

Он почти вывалился из толпы и попал в поле зрения недоучки.

Замер, не дыша.

Шагнул назад, попятился, скрываясь меж пышными юбками дам. И только оказавшись в толпе, Юго позволил себе расслабиться. Недоучка оказался умней, чем Юго предполагал.

Убивать нельзя.

Отвлечь – вполне. И после сегодняшней ночи Юго, кажется, знал, куда ударить. И турнир подтвердит правоту Юго. Наверное.

Вокруг турнирного поля раскинулось целое поселение из шатров. Куда ни глянь – всюду пестрые шелка, стяги на длинных шестах, щиты, которые подняты выше стягов. И снова люди, множество людей, которые выходили, желая узреть на Нашу Светлость во всем ея великолепии.

Не особо стеснялись, кстати.

Я восседала на спине Гнева, стараясь держаться как можно более прямо и при этом делать вид, что посадка эта для меня привычна. От застоявшейся улыбки сводило лицевые мышцы, взгляд же, подозреваю, давным-давно утратил подобающую образу приветливость.

Ну не умею я притворяться!

Мне неуютно здесь. У меня было на редкость отвратительное утро. И я еще помню вчерашний день. Напирающую толпу. Щиты, которые смыкались с обеих сторон слабой защитой от людей. А сегодня эти самые… ладно, другие люди, просто пришли посмотреть на меня. И шепчутся, толкают друг друга локтями. Некоторые, позабыв стеснение, и пальцами тычут. Посмеиваются.

– Иза, они не над тобой смеются, – Кайя едет рядом. Его жеребец на полголовы выше Гнева и вполовину шире. Мы с Их Светлостью занимаем всю трассу, которая не отличается шириной и общей обустроенностью. – Точнее не смеются, а… несколько переживают.

Ага, особенно вон та парочка железномордых типов в одинаковых коттах. Пихают друг друга и совершенно по-девичьи хихикают. Не скажешь даже, что рыцари славные.

Испереживавшиеся до колик.

Кайя наклонился. Ему хорошо, ему нормально можно ехать.

– Их волнует, не повредил ли я тебе вчера.

Что?

– И вообще подробности.

Розовые уши супруга подсказывают, что думаю я в правильном направлении.

– А… а им какое дело?

– Это же люди. Им всегда есть дело.

Неожиданно мне становится смешно. И вправду, люди тут беспокоятся, версии строят. У них же нет папарацци, чтобы отчет предъявить, самим приходится выкручиваться, собственной, так сказать, фантазией. Надеюсь, хватает. И Кайя вновь нагибается.

– Зато пару идей подбросили…