Изолятор
Шрифт:
Мне предстояло сделать один неприятный звонок – это если не вспоминать о дюжине других неприятных звонков. А поскольку время надо использовать с максимальной эффективностью, то к черту дюжину! Ограничимся лишь одним звонком.
Дежурная в бюро медицинской экспертизы перевела мой звонок Луису Гонсалесу, тому самому патологоанатому, который занимался вскрытием тела Глэдис Томас. Брук призналась, что сама попросила его исследовать и тело Хэрриет Тобел. Поэтому я ему и звонил.
Гонсалес явно спешил.
– Доктор Маккормик, у меня здесь двойное убийство, поэтому, к сожалению, долго разговаривать некогда.
Мне захотелось ответить, что пациенты вовсе не будут возражать
– Вы вскрывали тело Хэрриет Тобел?
– Да. Брук сказала, что вы с ней были друзьями. Примите мои соболезнования.
– И что же выяснилось?
– Инфаркт миокарда, – авторитетно приговорил специалист по судебной медицине, патологоанатом Луис Гонсалес. – Никаких сомнений. Левая передняя исходящая артерия закупорена почти на семьдесят процентов, а коронарные правая и левая – на пятьдесят.
– Но ведь это не могло бы стать причиной смерти, – возразил я.
– Нет, само по себе это бы ее не убило. Это лишь объясняет таблетки нитроглицерина на кровати и во рту. Леди очень страдала от ангины.
– Но ее убила вовсе не ангина. Вы обнаружили блокаду?
– Нет. Судя по всему, дело в спазме сосудов. Сердце несколько ишемического характера, а здесь еще и спазм – и все, инфаркт миокарда. Отмерла существенная доля левого переднего желудочка.
– Внешней травмы не обнаружено?
– Нет. Смерть от сердечного приступа. И все.
– Никаких сомнений?
– Абсолютно никаких сомнений.
– А Брук говорила, что меня мучают сомнения насчет этой смерти?
– Да-да. Потому я так долго возился, доктор. Но все совершенно очевидно. Обширный инфаркт левого желудочка.
Трудно описать мои чувства при этом категоричном заключении. Я одновременно ощутил и облегчение, и тревогу. Облегчение из-за того, что, судя по всему, доктор Тобел действительно умерла естественной смертью. Тревогу – потому что я этому не верил.
– А вы отослали на анализ образцы кожи?
– Да. Результат будет готов через несколько дней.
– Никаких следов внешнего воздействия нет?
– Нет. Послушайте, доктор Маккормик, мы исследовали…
– Я вам за это очень признателен. А мелкие травмы вы учли? В частности, следы инъекции и прочее в этом роде?
– Проверили абсолютно все.
– Что было у покойной в желудке?
– Доктор Маккормик. – Я услышал тяжелый вздох, потом шелест страниц. – Ну хорошо, вот вам отчет вскрытия. Она частично переварила цыпленка, зеленые бобы…
– Хорошо, хорошо! – Мне хотелось придумать еще какие-нибудь вопросы, но я не специалист-патологоанатом, а судя по всему, эти ребята уже и сами проверили все, что только возможно. – Спасибо за тщательность.
– Не за что. Это наша работа.
Я отключил телефон. Итак, все указывало на то, что смерть Хэрриет Тобел – как раз тогда, когда она должна была мне что-то сообщить, когда хотела передать мне кассету, – произошла по естественным причинам. Мне очень хотелось в это верить.
И все-таки я не верил.
68
Ненавижу похороны, особенно те, на которые собираются люди из далеких уголков моего прошлого.
До той самой минуты, как мы с Брук вошли в часовню, я и не подозревал, что оказался поистине на минном поле. Начнем с того, что из-за пропажи собственных вещей и из-за того, что старина Джефф решил отправиться на восток, мне пришлось предстать в самом что ни на есть неформальном виде: штанах цвета хаки, голубой футболке и синем блейзере. Должен
отметить, что коренные жители северной Калифорнии отличаются наблюдательностью, так что немало представителей старой гвардии смерили меня вопросительными и явно осуждающими взглядами. Думаю, что этим взглядам я все-таки обязан именно своей одежде, а не чудовищной репутации специалиста Центра контроля и предотвращения заболеваний.Я увидел старого декана медицинского факультета, он внимательно оглядывал собравшихся. Невольно я задал себе вопрос, сохранил ли он до настоящего момента свою власть и означает ли этот взгляд попытку выяснить, кто пришел на похороны, а кто нет. Как всегда в подобных случаях, никто никого не заставлял присутствовать, однако лишь дураки да самые отчаянные диссиденты могли отважиться пропустить столь важное событие.
К счастью, декан меня не узнал, так что я мог спокойно смотреть на него, вспоминая самые неприятные моменты собственной юности: его каменное лицо и безжалостные слова приговора о полном и безоговорочном исключении студента Маккормика. Моему мысленному взору предстала и более приятная картина: я крепко сжимаю шею декана, глаза его налились кровью, морщинистое лицо посинело, он беспомощно хрипит…
В этот миг я ощутил на собственном плече чью-то руку.
– Натаниель?
Обернувшись, я увидел седую лысеющую макушку. Мило Шах, старый профессор анатомии. Я поздоровался.
– Ужасный позор – эта смерть, – заметил он и яростно потряс головой, словно пытаясь поскорее стряхнуть с губ грязное слово. – Как поживаешь?
– Если учесть все обстоятельства, то совсем неплохо.
– Приехал на похороны?
– Да, – коротко ответил я.
Трудно было не понять, что он хочет задать куда более серьезный вопрос. Студент-медик, относительно успешный и уважаемый, каким слыл я, да к тому же замешанный в крупном скандале, вызывает любопытство даже и через много лет. Людей интересуют свежие новости.
– Чем занимаешься?
Я вкратце поведал о своей работе, и, к его чести, Шах воспринял услышанное с явным облегчением. Можно было подумать, что он ожидал рассказа о том, как я бросил медицину и зарабатываю на жизнь, снимая порнографические фильмы.
– Очень хорошо, – одобрил он, – я счастлив за тебя.
Брук, тонко чувствующая важность момента, представилась. Доктор Шах с любезной улыбкой кивнул, явно придя к неправильным заключениям о моей романтической жизни. И это было хорошо. Красивая женщина рядом – очевидное свидетельство успеха, достигнутого мужчиной в жизни. В некотором отношении это даже лучше, чем предложение остаться работать на факультете.
К нам подошел еще один человек, декан (бывший, как сказал он сам) по работе со студентами. Разговор прошел по тому же сценарию, что и с доктором Шахом, с той лишь разницей, что его интересовало и то, как мы с Брук встретились. Меня останавливали еще несколько раз. Вопросы задавались те же самые, а мои ответы вызывали такое же чувство облегчения.
Конечно, я вполне мог бы занять циничную позицию и сказать, что подобное участие профессоров и администраторов и радость за мою хоть и с трудом, но все-таки склеившуюся жизнь вызваны исключительно любопытством и тревогой за репутацию факультета. Им просто хотелось удостовериться, что они не могли принять человека, так и не оправдавшего всех возложенных на него надежд. Вполне возможно, их мучили кошмарные видения – бывший студент медицинского факультета в роли режиссера порнофильмов и бармена, хвастающегося своими успехами на медицинском поприще. Вполне естественно, что у слушателей неизбежно должны были возникнуть вопросы, где же именно учат таких вот умников.