Изоморфы

— Сергей Витальевич? — раздался сонный голос Кости.

— Да, парень, это я, привет. Знаю, что рано и что велел тебе отдыхать, но тут такое дело. Ты меня слышишь?

— Слышу, — проговорила трубка.

— К нам очередная делегация из Европы, во главе с самим Коэном, и мне это очень не нравится.

— Коэн здесь? — кажется, последняя фраза окончательно пробудила Костю.

— Через полчаса прилетают. Я — за ними в аэропорт. А ты, слышишь, Костя? Я хочу, чтоб ты махнул к нам в офис и навел там порядок, на всякий случай.

— Будет сделано, Сергей Витальевич. А что с Гаем? — поинтересовался парень.

— Все нормально, припозднился сегодня, а так все, как обычно, — вздохнул шеф, и Костя на том конце провода выдохнул с облегчением.

Он попрощался с шефом, умылся на скорую руку, бросил в рот пару орехов, что нашел на кухне и, натянув свою обычную одежду, побежал на метро.

Быстро отреагировали в центральном офисе. Костя был уверен, что, по крайней мере, выспаться у него время до вечера будет. Оказалось, что информация об Одри, которой он так предусмотрительно поделился с коллегами из Амстердама, оказалась равносильной бомбе. Сам Коэн спешил разобраться с ситуацией лично. О Дюпре теперь можно было забыть, помахав ему белым платком на прощание. Только вот с Сашей он не успел поговорить. Во время зачистки, которой займется организация, ей нужно было исчезнуть, как одной из тех девушек легкого поведения, каковой ее и считали. Никто не стал бы разыскивать шлюху, которая провела пару ночей с Гаем, а уж Костя постарался бы придать ей именно такую роль в глазах Коэна. Сергея Витальевича с его незнанием языков и умственной неповоротливостью можно было не опасаться. Его роль, скорее всего, сведется к приему и извозу гостей, как и в случае с Дюпре. — Только бы он фамилию Коэна никак не переиначил, — усмехнулся про себя Костя, подумав о вариантах, которые открывались для его наставника.

Но как ему вычислить Сашу? У нее-то был его номер телефона, которым, к слову сказать, она так ни разу и не воспользовалась, а вот у него — нет, даже на самый пожарный случай. А в том, что случай был пожарный, Косте сомневаться не приходилось: Саше сейчас самое время было исчезнуть с их радаров. А для этого ей всего лишь надо было перестать встречаться с Гаем. Проклятый Гай, чертов изоморф-обольститель, на которого женщины клевали, как безмозглые мухи. Ему ли было не знать о подвигах Нуда, благодаря собранной ими богатой истории. Он не пропускал ни одной симпатичной юбки.

Как бы ни было это отвратительно Косте, но он понимал, что единственный способ разыскать Сашу — это следить за Гаем. Следовательно, ему необходимо было сменить Дюпре на его великолепном посту. Вооружившись терпением и хитростью, Костя выскочил из метро и трусцой побежал в сторону Хайята.

Он нашел Дюпре за одним из столиков кафе, на улице. Погода решила снова смилостивиться над людьми, и сейчас солнце светило во все небо, высушивая мокрые с ночи улицы и блестя на спинках металлических стульчиков.

— Что-то ты рано, — с подозрением заметил Дюпре, глядя в упор на Костю.

— Сергей Витальевич сказал, вы нашли Нуда, — как ни в чем не бывало, произнес Костя. — Я пришел пораньше, чтобы не потерять его во второй раз.

Дюпре сверкнул глазами, но ничего не сказал. Но и не встал и не удалился восвояси, а все также продолжал сидеть за столиком, небрежно постукивая пальцами по краешку стакана с минеральной водой.

Костя демонстративно опустился на соседний стул и уставился на здание гостиницы. Тишина била по нервам, но никто из них не собирался сдаваться первым. Это было своего рода молчаливое противостояние, победа в котором так или иначе была за Костей, потому что он понимал, что стоит из отеля выйти Гаю или Летиции, как они с Дюпре пойдут каждый своей дорогой. Если это будет Гай, Дюпре не сможет покинуть свой пост и Одри. Если это будет Одри, не нужно быть провидцем, чтобы сказать, что француз бросится за ней следом, даже если Хайят в этот момент накроет ядерным взрывом. И только в случае, если они выйдут оба, у Кости могли быть неприятности, но он не сомневался во взаимной любви этой парочки.

Ждать оказалось совершенно недолго, потому что уже через час в дверях гостиницы показался Гай.

— Хороший мальчик, — мысленно одобрил его Костя и свое скорое освобождение от злополучного француза.

— Вы идете? — с едва уловимой насмешкой спросил он Дюпре, подымаясь и не выпуская из виду Гая.

— Нет, — холодно отрезал Дюпре, и Костя, криво усмехнувшись, последовал за своей мишенью.

Дюпре провожал его ненавидящим взглядом, а затем снова посмотрел на отель. Он предпочел бы уйти первым, за Одри. Почему она не выходила? Или ей было все равно и дела Гая не так уж ее интересовали? Но Дюпре знал, что это не так, а, значит, они должны были о чем-то договориться. Скорее всего, так и случилось. Но, даже понимая все это, он не мог оставить ее и последовать за Нудом. Ему нужно было знать, где Одри, не догадываться или предполагать, а быть уверенным, контролировать отныне каждую секунду ее жизни. Дюпре не мог позволить себе упустить ее. Тварь, как у него язык поворачивался называть ее Одри, это была тварь, что ее убила. Дюпре пытался накрутить себя, вспомнить свое отчаяние и боль, возненавидеть сидящую наверху красотку всем своим сердцем, всей силой своей неистовой страсти. Обернуть некогда бесконечную любовь такой же безграничной ненавистью. И не мог. Перед его мысленным взором вставали глаза Одри, ее невысказанная мольба, слова, что она ему сказала, и он не мог ее ненавидеть, у него не получалось. Тот самый глупый наивный Антуан, что позволил себе влюбиться в изоморфа, все еще любил ее и был рад встрече. В ее страсти он видел не обман, но прежнюю Одри, в ее словах — желание быть с ним, а не хищную издевку.

— Антуан? — кончик ее пальца путешествовал по его лицу, вычерчивая на нем загадочные линии. — Ты меня любишь?

— Я обожаю тебя, моя принцесса.

— А что для тебя любовь?

— Желание быть с тобой, смотреть в твои замечательные глаза, говорить с тобой, лежать вот так рядом, дышать с тобой одним воздухом, прикасаться, — Антуан притянул ее к себе и сжал в своих медвежьих объятиях.

Одри счастливо рассмеялась, пряча лицо у него на груди, а потом он вдруг ощутил, что она плачет.

— Что случилось? — спросил он, пытаясь заглянуть ей в глаза, но она не позволила, прижимаясь к нему еще плотнее.

— Я люблю тебя, Антуан, — прошептала она, и он расслышал ее слова и ощутил их своей кожей. Его сердце расслышало ее.

Дюпре очнулся от своих мыслей только тогда, когда его рука коснулась кнопки лифта в холле отеля. Что он делал? Он, и правда, настолько спятил? Но его сердце требовало разрешения этой истории, этих нечеловеческих мук, что не давали ему покоя на протяжении уже многих месяцев. Он обязан был покончить с этим: или убить ее, или узнать правду. Убить в любом случае, уничтожить, пока она не причинила ему и другим еще большей боли.

— Антуан? — она, казалось, была растеряна еще сильнее, чем он сам.

— Не ждала? — прорычал он, входя внутрь и с силой захлопывая за собой дверь.

— Что ты здесь делаешь? — Летиция пятилась от него назад, как от взбесившегося животного.

— Завязывай со своим притворством, — в его взгляде сквозила неприкрытая ненависть. И чем больше он ее любил, тем больше презирал сейчас за то, во что она обратила его чувства. — Что вы задумали с Гаем? И не думай отпираться, — прервал он ее вялую попытку отмахнуться. И Летиция сдалась, понимая, что он знает и не отступит. Но, обещав Гаю те самые два дня, не могла сказать ничего больше, пусть ситуация и была вполне невинной, только теперь это была уже не ее тайна.

— Так что это? — лицо его дышало гневом, а отступать дальше было некуда: Летиция уперлась спиной в стену.

— Антуан, — попыталась она урезонить его, увы, безрезультатно. Казалось, он, наконец, решился отомстить ей за всю причиненную боль.

— Ты скажешь мне, — прохрипел он ей прямо в лицо, — мерд, или я от тебя мокрого места не оставлю.

— Вот как ты заговорил, — с презрением бросила Летиция. Что ж, если он ее не любит, она не обязана терпеть его нападки. Если она что-то и стала бы сносить, так исключительно от любимого мужчины.

— Последний раз спрашиваю, — выплюнул он, — что вы затеяли с Гаем?

— Не твое дело, — зло и холодно отозвалась Летиция, и ее фраза и интонация, с которой она ее произнесла, оказалась решающей. Руки Антуана с неимоверной силой сжались на горле Летиции. Она хрипела и вырывалась, пыталась схватить его за кисти, поцарапать, пнуть ногами, но все это походило больше на возню беспомощного котенка. Вскоре лицо ее приобрело нездоровый пунцовый оттенок, а вылетавшие изо рта бессвязные звуки вовсе прекратились, глаза с изумлением и недоверием остановились на Дюпре. Но и тогда он не разжал своей смертельной хватки, а лишь с терпением маньяка наблюдал, как цвет ее лица меняется от красного к синему.