Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
Мы медленно шли вдоль стен, и я стала уже подумывать о том, что мое предложение установить прилавки и павильоны на неровной поверхности дна высохшего рва было опрометчивым, как вдруг увидела небольшой крест у подножия замка. Я указала на него Женевьеве.
Подойдя к кресту, она опустилась на корточки. И я последовала ее примеру.
— На нем что-то написано! — воскликнула Женевьева.
— «Фидель, 1747», — прочитала я. — Это могила… могила собаки.
Женевьева подняла на меня глаза. — Это было так давно! Забавно.
— Мне кажется, что это собака с той самой миниатюры,
— Возможно. Фидель — какое милое имя!
— Хозяйка, наверное, его очень любила, раз похоронила как человека.
Женевьева кивнула.
— Ров оказался своего рода кладбищем. Думаю, что не надо устраивать ярмарку там, где погребен бедный Фидель. И вдобавок в этой высокой траве масса вредных насекомых.
Я не могла не согласиться с ней. Когда мы вошли в ворота замка, Женевьева сказала:
— Тем не менее я рада, что мы нашли могилу Фиделя, мадемуазель.
— Да, и я тоже.
Открытие ярмарки происходило в жаркий, солнечный день. Павильоны были расположены на одной из лужаек, и с раннего утра их владельцы уже раскладывали свой товар. Женевьева трудилась вместе со мной, стараясь придать нашему павильону привлекательный и нарядный вид. Она постелила на прилавок белую скатерть и с большим вкусом украсила его листьями прежде, чем мы расставили нашу разрисованную посуду. Все выглядело очаровательно, и я втайне была согласна с мнением Женевьевы, утверждавшей, что наш павильон будет самым симпатичным среди всех остальных. Мадам Латьер разместилась под тентом со своими закусками и прохладительными напитками. Среди выставленных на продажу товаров преобладали вышивки и вязаные изделия, были здесь и цветы из парков замка, торты, овощи, украшения и ювелирные изделия.
— Клод может составить нам конкуренцию, — сказала мне Женевьева, — ибо непременно выставит на продажу кое-что из своих нарядов, которых у нее несметное множество. И, конечно, каждый захочет купить платья, которые, как всем известно, были сшиты в Париже.
Местные музыканты под руководством Армана Бастида играли во второй половине дня. А когда начнет смеркаться, наступит время танцев.
Я действительно гордилась своими изделиями. Нашими первыми покупателями оказались дети Бастидов, которые удивленно ахали, находя на кружках свои собственные имена и считая это всего лишь случайным совпадением. Я принесла целую партию кружек, на которых не было никаких рисунков или надписей; заказов было хоть отбавляй.
Ярмарку открыл граф, что само по себе придавало ей особое значение. Это была первая ярмарка, которую он почтил своим присутствием после смерти графини. Кто-то заметил, что это можно считать знаменательным событием и что жизнь в замке теперь снова войдет в нормальную колею.
К нам заглянула Нуну и стала просить, чтобы я сделала кружку с ее именем. Я работала под голубым навесом и была рада жаркому солнцу, запаху цветов, звонкому гулу голосов и непрерывному смеху. Словом, я чувствовала себя счастливой.
Граф, проходя мимо, остановился понаблюдать за моей работой.
— О, папа, ну разве она не прелесть? — воскликнула Женевьева. — И
так быстро все делает. Хотите кружку со своим именем?— Да, конечно!
— Вашего имени на готовых кружках, похоже, нет. Вы не писали имя «Лотэр», мадемуазель?
— Нет, я не думала, что оно понадобится.
— И вы ошиблись, мадемуазель Лоусон.
— Да-да! — радостно согласилась Женевьева, как будто она, как и ее отец, была очень довольна тем, что я наконец-то допустила промах. — Тут вы ошиблись.
— К счастью, оплошность легко исправить, но, естественно, за солидное вознаграждение, — парировала я.
— Согласен.
Он облокотился на прилавок, пока я выбирала кружку.
— Какой цвет вы предпочитаете?
— Пожалуйста, выберите сами. Я уверен, что у вас прекрасный вкус.
Я внимательно посмотрела на него.
— Пурпур, я думаю, пурпур с золотом.
— Королевские цвета? — спросил он.
— Да, думаю, они будут наиболее подходящими. Собралась небольшая толпа, наблюдавшая, как я расписывала кружку для графа. То здесь, то там пробегал одобрительный шепот.
У меня возникло ощущение, будто голубой навес над нашим прилавком ограждает меня от всего неприятного. Да, в тот день я действительно была счастлива.
И вот кружка с его именем была готова — все буквы пурпурного цвета, надстрочный значок над предпоследней буквой и точка в конце имени — золотые. А затем, словно в каком-то забытье, нарисовала под его именем золотую королевскую лилию.
— Вот, — сказала я, — как раз то, что надо.
— Вы должны заплатить за это, папа.
— Если мадемуазель Лоусон назовет цену.
— Возьмите с него побольше, мадемуазель, прошу вас, ведь в конце концов это был специальный заказ.
Послышались возгласы изумления, когда граф бросил деньги в миску, которую Женевьева поставила на прилавок. Я была уверена, что он специально поступил так, чтобы собранная нами в пользу монастыря сумма была самой большой среди прочих пожертвований.
Женевьева так и сияла от удовольствия, не менее счастливая, чем я. Когда граф отошел, я увидела рядом с собой Жан-Пьера.
— Мне тоже хотелось бы иметь кружку, — сказал он, — и тоже с лилией.
— Пожалуйста, сделайте для него, мадемуазель, — попросила Женевьева, улыбаясь ему.
Я выполнила его заказ. И тут все стали просить нарисовать лилии, и даже те, кто, купил кружки раньше.
— С лилиями будет стоить дороже! — с триумфом кричала Женевьева.
Я рисовала, а Женевьева заливалась краской от радости и смущения, ибо рядом с ней стоял Жан-Пьер, глядя на нас обеих с доброй улыбкой.
Итак, мы испытали полный триумф. За кружки мы выручили денег больше, чем любой другой павильон. Все только о них и говорили.
А с наступлением сумерек заиграли музыканты и на лужайке, и в зале — кто где хотел — начались танцы.
— Так заведено, — сообщила мне Женевьева. — И все-таки такой ярмарки, как эта, не было и не будет никогда.
Графа нигде не было видно. Его обязанности не простирались дальше обычного посещения ярмарки. Я поймала себя на том, что с тоской высматриваю его, надеясь, что граф подойдет ко мне.