Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)

— Вы колеблетесь? — спросил Жан-Пьер.

— Нет, это невозможно.

— Вы не любите меня?

— Я не достаточно хорошо знаю вас, Жан-Пьер, а вы меня. — Эти слова вырвались у меня непроизвольно.

— Все, что мне надо знать, — это то, что я люблю вас.

Любите? — подумала, я. Но говорите об этом не так страстно, как о ненависти.

Его ненависть к графу была сильнее, чем любовь ко мне, и мне показалось, что одно выросло из другого. Хотел ли Жан-Пьер жениться потому, что считал, будто граф увлечен мною? Более чем вероятно. Я почувствовала, как во мне поднимается волна протеста против него. Жан-Пьер уже не был старым добрым другом, в чьем доме я провела столько приятных часов, а казался каким-то зловещим незнакомцем.

— Даллас, — продолжал он, — предположим, что мы поженимся. Я пойду к графу и скажу, что беру с собой в Мермоз жену.

Вот оно что! Он хотел прийти к графу победителем!

— Извините, Жан-Пьер, не будем говорить об этом.

— Вы хотите сказать, что не выйдете за меня замуж?

— Да, Жан-Пьер.

— Но… Я буду все же надеяться.

Мне захотелось как можно скорее выйти из подвала. Ненависть одного человека к другому просто ужасала, и я, которая чувствовала раньше себя такой уверенной и самостоятельной, способной позаботиться о себе, начала теперь понимать, что такое настоящий страх.

Оказавшись в своей комнате, я стала думать о предложении Жан-Пьера. Он не был похож на влюбленного. Но зато продемонстрировал, как глубоко способен чувствовать, когда говорил о графе. Назло графу он женился бы на мне. Мысль о чудовищной затее объясняла его приподнятое настроение. Значит, Жан-Пьер заметил, что граф проявляет ко мне интерес, хотя со времени своего возвращения из Парижа он, казалось, обо мне и не вспоминал.

Утром пришла ко мне Нуну, чем-то сильно удрученная.

— Я беспокоюсь о Женевьеве. После прогулки она сразу пошла к себе в комнату. Она плачет и смеется одновременно, и я не могу понять, что случилось. Пожалуйста, пойдемте со мной.

Мы вошли в комнату Женевьевы. Девочка действительно была в ужасном состоянии. Она швырнула шляпу для верховой езды и хлыст в угол комнаты и сидела на кровати, уставившись перед собой невидящим взором.

— Что случилось, Женевьева? — спросила я. — Может быть, я могу чем-нибудь помочь?

— Помочь? Как? Если только пойдете и спросите моего отца… — начала она с сомнением в голосе.

— Спросить о чем?

— Я уже не ребенок! — неожиданно закричала Женевьева. — Я взрослая. Я не останусь здесь! Я убегу!

У Нуну от страха перехватило дыхание, но все же она спросила:

— Куда?

— Куда захочу, и вы меня не найдете.

— Вряд ли кто-то захочет искать вас, если вы будете пребывать в подобном состоянии.

Она захохотала и почти тут же разрыдалась.

— Говорю вам, мадемуазель, я не хочу, чтобы со мной обращались, как с ребенком.

— Скажите, что вас так расстроило? В чем проявляется отношение к вам как к ребенку?

Женевьева уставилась на мыски своих сапог для верховой езды.

— Если я хочу иметь друзей, то они у меня будут!

— А кто говорит, что у вас не должно быть друзей?

— Я не думаю, что людей надо отсылать только потому, что… — Она негодующе посмотрела на меня. — Это вас не касается. И тебя тоже, Нуну. Уходите. Нечего стоять и смотреть на меня так, будто я младенец!

Нуну, казалось, была готова расплакаться, а я подумала, что, наверное, будет лучше, если она уйдет. Поэтому я подала Нуну знак оставить нас. А сама села на кровать в ожидании.

Наконец Женевьева угрюмо пробормотала: — Отец отсылает Жан-Пьера, потому что он мой друг.

— Кто это вам сказал?

— Никто, я сама знаю.

— Но почему он отсылает его именно по этой причине?

— Потому, что я его дочь, а Жан-Пьер один из его работников.

— И все-таки объясните подробнее.

— Я становлюсь взрослой, вот в чем вопрос…

Женевьева посмотрела на меня, и ее губы задрожали. Затем она бросилась на постель и разразилась громкими рыданиями, сотрясавшими все ее тело. Я наклонилась над ней.

— Женевьева, — нежно сказала я, — вы имеете в виду, что отец боится, как бы вы не влюбились в Жан-Пьера?

— Теперь и вы смеетесь! — закричала она, повернув ко мне заплаканное лицо и устремив на меня полный ярости взгляд. — Я же сказала, что уже достаточно взрослая.

— Женевьева, вы влюблены в Жан-Пьера? — Она промолчала, и я спросила: — А Жан-Пьер?

На этот раз она ответила:

— Он сказал мне, что именно поэтому папа и отсылает его.

— Понятно, — медленно сказала я.

Она горько засмеялась:

— Но это всего лишь в Мермоз. Я убегу вместе с ним. Я не останусь здесь, если он уедет.

— Это предложил Жан-Пьер?

— Прекратите меня допрашивать. Вы не на моей стороне.

— Ошибаетесь, на вашей.

Женевьева поднялась и недоверчиво посмотрела на меня.

— Да? Я кивнула.

— А я думала, что нет, потому что… потому что я считала, что он вам тоже нравится. Я вас ревновала, — добавила девочка простодушно.

— Не следует ревновать ко мне, Женевьева. Надо быть разумной. Когда я была в вашем возрасте, я тоже влюбилась.

Мои слова вызвали у нее улыбку.

— О нет, мадемуазель, вы — и влюблены?!

— Да, — ответила я немного резко, — даже я!

— Это, вероятно, было забавным.

— Скорее, трагичным.

— Почему? Ваш отец тоже отослал его?

— Он не мог этого сделать. Но заставил меня понять, что наш союз невозможен.

— И теперь вы стараетесь повлиять на меня. Я же сказала, что не хочу никого слушать. Но если Жан-Пьер отправится в Мермоз, то и я вместе с ним.

— Он уедет после сбора урожая.

— И я тоже, — с уверенностью сказала она.

Продолжать разговор было бесполезно. Я тщетно пыталась найти ответ на вопрос: что бы это все значило? Уж не воображает ли бедная девочка, что Жан-Пьер влюблен в нее? Или он сам сказал ей об этом? А как же тогда предложение выйти за него замуж, сделанное мне?