Изумруды пророка

– Ну а теперь, – сказал он наконец, – надо убрать оставшуюся землю. У вас есть какая-нибудь тачка?

Джузеппе отправился за тачкой, а заодно прихватил и две метлы. Теперь его опасения полностью рассеялись, и он с готовностью помог турку навести порядок в часовне. Они великолепно с этим справились: когда работа была закончена, никому и в голову не могло бы прийти, что в этом помещении что-то произошло.

– Как только мы запрем дверь, я выброшу ключ, – пообещал Манфреди. – Таким образом, пройдет немало времени, прежде чем кто-нибудь сюда проникнет...

– Теперь вы можете отправляться в путь, – сказал Альдо, обращаясь к турку. – Я желаю вам долгих лет жизни в вашей стране. Долгих лет покоя... и забвения.

– Я уже обо всем забыл...

И он двинулся навстречу своей судьбе, а во взгляде его засветился огонек, какой всегда зажигает сознание вновь обретенной свободы.

– Все бумаги в порядке, – произнес Морозини, глядя на то, как фургон медленно трогается с места. – С этой машиной и с тем, что он прихватил с собой, он сможет у себя на родине начать новую жизнь.

– Благодаря вам, милый князь, это опасное дело закончилось благополучно, – вздохнул Манфреди. – Но как же я перепугался, господи!

Уже под утро Джузеппе, вновь превратившийся в безупречного, немного чопорного слугу, каким неизменно был до этой ночи, подал хозяину и гостю великолепный кофе с бутербродами, после чего скромно удалился. Тогда Манфреди, взяв со стола лежавший там черный бархатный мешочек, развязал шнурок и поочередно достал оттуда драгоценности, раскладывая их на гладкой поверхности дерева. Его движения были неторопливыми и едва ли не почтительными, и тем не менее Морозини заметил, что руки у него снова начали дрожать. Когда все драгоценности были выложены, он взял со стола роковые изумруды и протянул их Альдо.

– Это ведь то самое, что вы хотели, да? Мне кажется, вы их честно заработали!

Едва «Свет» и «Совершенство» коснулись ладоней Альдо, он почувствовал, что и у него затряслись руки. Но он тотчас крепко сжал камни, охваченный непередаваемой радостью и чувством победы: наконец-то он может заплатить выкуп за Лизу! Это мгновение искупало все последние месяцы, полные тревог, мучений, тяжких трудов и даже отчаяния. Еще немного, и он вновь обретет счастье!

– Спасибо, – только и сказал он.

Но Альберто Манфреди жестом отмел какую бы то ни было благодарность и вернулся к столу, на котором по-прежнему сверкали диадема, ожерелье, браслеты и кольца. Пока Альдо наливал себе еще чашечку кофе, он любовался ими, осторожно проводил по ним пальцем.

– Как бы вы поступили с ними на моем месте? – спросил он.

– Вот в чем в Швейцарии нет недостатка, это в банках, – улыбнулся Морозини. – И в каждом из них есть неприступные сейфы, да и у вас самого, я думаю, где-то такой сейф наверняка есть. Вот туда их и надо поместить, причем как можно скорее, потому что я не представляю, чем вы объясните их появление вашей жене, если они попадутся ей на глаза.

– А что, если... если вы возьмете их с собой?

– Я? А что мне с ними делать? Если у вас нет сейфа, так снимите его!

– Дело не в этом...

Вид у него внезапно сделался до того смущенным, что у Альдо, терявшегося в догадках о том, что бы это значило, уже готов был сорваться с языка вопрос, но Манфреди все-таки решился заговорить сам.

– Как по-вашему, могу я ими располагать по собственному усмотрению? – спросил он.

На этот раз Морозини начал кое-что понимать, но не подал виду.

– Это зависит от того, под каким углом взглянуть на вещи. Если придерживаться буквального исполнения последней воли великой княгини, вы должны хранить их при себе как драгоценное напоминание о вашей любви, а затем приказать похоронить вместе с вами, когда вы уснете вечным сном рядом с ней.

– Но я не имею намерения быть похороненным рядом с ней. Тем более в обществе известного вам господина. Да, впрочем, это и невозможно, потому что нас с женой похоронят в Вероне! – с досадой воскликнул Манфреди.

– Успокойтесь! Я в этом нисколько не сомневаюсь, иначе все, что мы только что проделали, утратило бы всякий смысл. Кроме того, великая княгиня явно намеревалась вам навредить своим роскошным, но отравленным подарком. Я думаю, что, как только подписанный нами документ достигнет Брегенца, – думаю, нет необходимости объяснять, что я заменю Ахмета в качестве свидетеля, – нотариус уберет его в долгий ящик, а там пыль и забвение примутся за дело...

– Да, но после моей смерти этот самый нотариус или его преемник мог бы затребовать подтверждения, и...

– ...и, если драгоценности окажутся проданными, могли бы возникнуть некоторые затруднения? Именно поэтому вы хотите доверить их мне?

– Да.

Взяв в руки великолепное ожерелье, Манфреди поглаживал составлявшие его изумруды и бриллианты. Потом, по-прежнему не решаясь поднять взгляд на гостя, он произнес:

– Теперь, когда мы с вами разделили такую страшную тайну, я не вижу причин хоть что-либо от вас скрывать. Я разорен, милый мой, или по крайней мере близок к разорению.

– Разорены? Вы?

Удивление Морозини было вполне искренним. В его представлении Альберто Манфреди оставался одним из самых богатых людей Италии. Но тот продолжал:

– Да, я!.. Кроме семейного склепа, о котором я только что упомянул, у меня в Вероне не осталось ничего. Люди Муссолини все отобрали. У меня осталась лишь эта вилла и еще кое-какие крохи. Я даже собирался продать свою коллекцию бирюзы. Так что я очень рад этим сокровищам, даже при тех обстоятельствах, при каких они ко мне попали.

– Понимаю! – сочувственно откликнулся Морозини.

Манфреди в ответ невесело улыбнулся:

– Нет, на самом деле вы не можете понять, каким образом могло испариться богатство, подобное моему, пусть даже и урезанное. Что ж, объяснение укладывается в одно слово: игра.

– Вы играете? Вы?

– Нет, не я: моя жена. О, это нисколько не омрачает нашу любовь. Она – лучшая из женщин, и я дорожу ею больше всего на свете, но она, в конце концов, тоже человек, а у нас у всех есть свои недостатки. У нее оказался этот. И, к несчастью, всего в получасе по воде от нас находится Кампионе-д'Италия с его знаменитым казино... Слишком сильное искушение.