Изувеченный Барон
Шрифт:
— Береги себя, Грузд. Свидимся ещё, коли защитит Бог-Воин, — хлопнув старика по плечу, произнёс Айр, втайне надеясь, что сказанное окажется ложью.
Дорога по склону холма до замковых врат не заняла много времени. Там его встретил слуга и проводил в отведённое помещение. Нетребовательный к роскоши, Айр был приятно удивлён, оглядевшись в своих новых хоромах. Небольшая комнатка, притаившаяся у основания лестницы, ведущей в башню Белого Барона, была хорошо освещена. Яркие лучи солнца пробивались сквозь узкое, больше похожее на бойницу окошко. Наличие на кровати матраса и пары шерстяных одеял
Неподалёку от кровати стояли стол и табурет. Они были потрёпанные и, судя по внешнему виду, пережили множество испытаний. Ранней весной, с открытым окном, здесь было прохладно — северный ветер трепал его волосы. Айр закрыл двери, уняв сквозняк, и вдохнул полной грудью. Почему-то в груди было щемящее чувство. Скорее всего, он остановился в этой комнате лишь на одну ночь, но она почему-то сильно напоминала о доме. О том доме, в котором умерла мать, так и не дождавшись возвращения его отца.
Встряхнув головой и попытавшись прогнать мрачные мысли, зеленоглазый присел на кровать и напомнил себе, что остался один. Ему некого защищать, кроме себя, во всём королевстве. Его никто не любил, никто не ждал, а сам Айр был слишком слаб, чтобы изменить этот мир, который он почти ненавидел. Меняться самому и принять всю эту грязь он тоже оказался не в силах.
Мама учила его быть честным и благородным. Он был крупнее окрестных детей, что часто росли без отцов в квартале утех, а потому старался их защищать и частенько дрался со всякой шпаной. Но когда мать заболела, ей никто не помог. Никто не пришёл спасти единственного человека, которого он так любил.
Присяга и клятва королевству, что он дал… Он собирался их нарушить. Сбежать накануне войны, как пёс шелудивый. Оставить товарищей, с которыми тренировался и сражался в строю, умирать. Айр не желал становится безымянным героем — он хотел жить, хотел хоть чем-то наполнить своё опустевшее существование. Ведь если он вскоре падет на этих стенах, разве хоть кто-нибудь вспомнит о нём?
Аристократы и простолюдины жили в разных мирах: первые приказывали умирать, последним же ничего другого и не оставалось. Этого не изменить. Безжалостный закон мира. Его суть.
— Эй, ты уже минуты три таращишься в стену. То ли она интересная, то ли ты что-то «интересное» принял. Поделишься хоть? — от студёного голоса зеленоглазый вздрогнул и вскочил на ноги, в панике повернувшись к двери.
— Я вообще-то стучал, да и она оказалась открыта, — пожал плечами стоявший в проходе Ланнард. — Так зачем хотел встретиться? Горничная сообщила, что ты просил об аудиенции.
— Я думал, что вы призовёте к себе, мой лорд, — искренне удивился Айр, прижав руку к груди и поклонившись.
— Сто сорок четыре ступени и трое дверей, — флегматично ответил барон. — Столько мне пришлось преодолеть, чтобы спуститься. Но сейчас Сэра не спит, и пригласить тебя к себе я не мог. Так что не теряй времени и говори, что желал.
— Возможно, господин комендант уступил вам комнату в этой башне, потому что сам утомился забираться так высоко? — позволил себе пошутить Айр. — Я узнал важную информацию по поводу Бородача и решил, что это может быть вам интересно.
—
Отлично. Надеюсь, ты не будешь против, если я войду? У разбойников могут быть в форте свои люди, — произнёс Ланн и, не дожидаясь приглашения, вошёл внутрь, заперев за собой дверь, а затем выжидающе уставился на гвардейца.— Сегодня утром из форта отбыл Борислав, это местный трактирщик. Он захватил с собой всё, что мог увести, на трёх повозках — а это немало. С ним ещё шесть мужиков челяди, — сообщил Айр, жестом предложив барону присесть на единственный стул.
— Думаешь, разбойники попытаются их ограбить? — приподняв серебряную бровь, спросил Ланнард, внешне продолжая излучать спокойствие и даже апатию.
— Никак нет, мой лорд. Борислав давно в этих местах обосновался и снюхался с преступниками, как мне удалось выяснить. Я тщательно допросил его приёмную дочь, местную проститутку. Мне удалось развязать ей язык, и она сообщила, что Бородач согласился охранять караван её отца до границы баронства. Также мне удалось добыть ту настойку, что вы просили, — доложил Айр заранее согласованную информацию.
— Что с ней? — внезапно нахмурился пепельный блондин, и вместе с этим, кажется, в небольшом помещении потемнело.
— Сейчас передам, спрятал за пазухой, — Айр полез под доспех.
— Нет. Что с девчонкой, которую ты допрашивал? — негромко уточнил Ланн.
Айр перевёл на него взгляд, удивлённый тем, что барону есть дело до какой-то проститутки. По плану он должен был сказать, что простолюдинку утопил, чтобы она не предупредила трактирщика. Но инстинкты сейчас дружно, в один голос вопили, что это будет ошибкой. Большой ошибкой. В глубине синих глаз Ланна мелькнули неожиданные искры холодного гнева.
— Отпустил, милорд. Это вряд ли повлияет на планы её отца, охрану ему в этих землях набрать больше негде, — сориентировался Айр.
— Хорошо. Ты славно потрудился, спасибо, — благодарно кивнул Ланн, разом вновь потеряв ко всему вокруг интерес. — Так что по поводу настойки?
— Вот, держите, — вынув из кошеля на груди заветную склянку с чёрной, как ночь, жидкостью, Айр с поклоном вручил её собеседнику.
Задумчиво склонив голову набок, Грейсер изучил содержимое на свет, затем, приоткрыв пузырёк, принюхался к запаху и, наконец, вылив пару капель себе на ладонь, попробовал их на вкус. Лишь после этого он спрятал сосуд.
— Ты очень помог, сердечно благодарю, — ответил он ошеломлённо уставившемуся на него зеленоглазому. — Что-то ещё? — Ланн заметил удивление гвардейца.
— Господин, настойка Горюна смертельно ядовита для мужчин. Как ваше самочувствие? — тревожно оглядел его Айр. Если барон прямо тут отбросит сапоги, из замка выбраться будет проблемой.
— Для простолюдина — возможно. Абсолютно всю знать учат подавлять яды, это частая приправа на наших пирах, — едва заметно улыбнулся Ланн и, направляясь к двери, добавил: — Отличная работа, Айр. Я рад, что выбрал тебя. А сейчас отдыхай, мы отправимся в путь засветло — нужно будет перехватить караван раньше, чем случится непоправимое.