Изящный стиль работы
Шрифт:
— И чего вы так орете в столь поздний час? — сурово поинтересовалась она.
— Ссоримся, — пояснила я.
— Нашли достойное занятие, — презрительно фыркнула мама. — И подходящее время и место. Ссорьтесь уж тогда потише.
— Да она придумывает, я с ней и не думаю ссориться, — возмутился Пенс.
— Моя дочь обычно ссорится за всех с самой собой, — объяснила мама. — Кстати, тебя добивался Ванцов. Так что забудь о своих агрессивных настроениях и позвони ему домой.
Вот так всегда, мрачно думала я, набирая ванцовский номер.
И почему мама всегда на стороне Пенса?
А
Я уже забыла, какие трепетные чувства он вызывал во мне в начале нашего знакомства.
Ванцов звонил мне по делу — оказывается, он узнал адреса Чеботарева и Старцева.
— Записывай, — сказал он и начал диктовать.
Оба и впрямь неплохо устроились — жили в комфортабельном районе, недалеко от центра.
— Поди ж ты, оба заняты бизнесом, — фыркнула я. — Торгуют холодильниками, да?
— Нет, один — продуктами. А второй действительно холодильниками и видеоаппаратурой. Только он ими вроде бы не торгует. Он заведует складом.
— Некоторым людям незаслуженно везет в жизни, — констатировала я очевидный факт. — Знаешь, Лешка, может быть, мы с тобой выбрали неверный путь? Надо было усесться в окружении телевизоров, тогда бы и на квартирку набрали…
— Ладно, Данич. Можно подумать, ты бы согласилась на «смену декораций».
— Вот в этом и проблема, — грустно сказала я, рассматривая потолок моей комнаты с желтыми подпалинами, свидетельствующими о недавнем ливне. — Что-то есть дорогое сердцу в нашем жизненном стиле…
— Кстати, как у вас-то дела?
— Никак. Завтра начнем упорное отслеживание.
— Только не переусердствуйте.
— Постараемся…
— А где ты была вечером?
Я уже открыла рот, чтобы поведать ему о наших приключениях, но страх показаться смешной пересилил, и я соврала:
— Торчали у Пенса в гараже, любуясь его новым приобретением.
Не могла же я ему рассказать о том, что покорно, как последняя идиотка, таскалась за «духовной собакой» с явными отклонениями в психике!
— Понятно. Ладно, ангелочек, пока… До завтра. И спокойной ночи…
Я повесила трубку.
За окном все еще моросил дождь, будто господь вознамерился заставить нас вспомнить о Всемирном потопе…
— Хоть бы завтра было немножко солнца, — сказала я, наблюдая, как по стеклу стекает слезинка дождя, оставляя на нем след, как на щеке. — Пожалуйста, хотя бы совсем немножко солнца. Ладно, господи?
Интересно, почему после дурацкого дня непременно снятся дурацкие сны?
Сначала я ничего не имела против моего сна: я, представьте себе, сидела на облаке и читала Иссу — это такой замечательный японский поэт, — а вокруг меня шел дождь. Этот дождь был совершенно необыкновенный, как если бы с неба вдруг начали падать маленькие радужные шарики, и меня он совершенно не касался.
Так вот, хотя он меня и не касался и был таким замечательным, я все-таки пыталась упросить господа его прекратить.
— Понимаешь, господи, — говорила я, оторвав глаза от книжки. — Я очень люблю дождь. Но вот в чем дело — дождь ведь смывает все следы, а их и так мало… Да еще и на кладбище, господи, трава вырастет …
При чем тут было кладбище и почему мне в голову вдруг полезли такие мысли с мрачноватой окраской —
не знаю уж.— Да в принципе, ничего страшного, что я говорю разные глупости, — рассудила я. — Все равно ведь он меня не слышит… Я же не Моисей.
— И что из этого следует? — услышала я над ухом насмешливый голос и обернулась.
Прямо на меня смотрели серые глаза Духовной Собаки Фримена.
— Ты всерьез думаешь, будто для того, чтобы общаться с господом, нужно быть Моисеем? — Он присел рядом со мной. — Кстати, Моисей был косноязычен. И над ним посмеивались… Господь, к твоему сведению, любит странноватых людей.
— Ага, — немедленно обиделась я. — Значит, я странноватенькая? И косноязычная?
— Ну, вот…
Он развел руками.
— У тебя какие-то моментальные прыжки от комплекса неполноценности к мании величия, ты не находишь? Только что ты уверяла меня, что господь не станет разговаривать с такой невзрачной девицей, как ты, и на тебе, сравниваешь себя с Моисеем…
В его глазищах явно искрилась насмешка.
Но я решила, что обижаться не буду.
— Почему тебя называют Духовной Собакой? — перевела я разговор в более интересное для меня русло.
Он вытаращился на меня, а потом расхохотался.
И от его дурацкого смеха мое облако начало падать с таким звоном, что у меня уши заложило.
И я проснулась, с совершенно кретинской мыслью, что Фримен — тот, который в моем сне, вроде как был самим господом богом… Мысль-то дурацкая, но я все утро не могла понять — как все это связано? И что мне хотело сказать этим сном мое печальное и уставшее подсознание?
Глава 6
С утра мир становится иным. Особенно когда из кухни доносится запах свежего кофе, а мамин голос распевает новый шлягер, правда, я решила, что она читает заглавие романа Маркеса нараспев. Во всяком случае, довольно странно было слышать, как моя мама басом пытается несколько раз мрачно пропеть:
— Полковнику никто не пишет… Полковника никто не ждет…
В последние слова она вкладывала столько безнадежности, что становилось невыносимо жалко несчастного полковника. И Маркеса почему-то становилось жаль, и вообще весь этот мир, где царит такая несправедливость и никто полковнику не пишет.
Но вот ведь, Саша, солнце светит, и мир не так уж безнадежен, хотя я бы лучше написала песенку про другую героиню Маркеса — про Прекрасную Ремедиос, как она поднялась в небо вместе с бельевыми веревками… Но на вкус и цвет товарищей нет.
— Кажется, все-таки кончился дождь, — проговорила я, глядя в окно. — Интересно, надолго ли? Надеюсь, что навсегда…
От дождей я уже начала уставать. Вообще-то я ничего не имею против дождя. Но сейчас мне хотелось солнца, и господь дал мне его, за что я была ему весьма благодарна.
Итак, утро было солнечным, ласковым, мама исполняла песню про полковника, варился кофе, и даже Фримен вновь показался мне необычайно привлекательной личностью. Я сладко потянулась в кровати, пытаясь «продлить очарование», поскольку, увы, очарование длится недолго. Такова подлая закономерность. Это всякие пакости поселяются надолго, как твой рабочий день, а сон короток.