JaZZ моТЫлька

"Я бы хотел летать,

летать как мысли,

мысли уносящие прочь,

прочь от мира скучных людей,

людей убогих и простых,

Я бы хотел летать,

летать так быстро,

чтобы поймать тебя,

тебя такую же узницу

как и я…

Лёгкая отдышка после недавних упражнений только усиливала впечатление от стихотворения. И наконец, взобравшись на крышу не желающего обновляться как в фильме «Кристина» авто, продекламировал:

" Человек – могильник

Бескрылых надежд,

Разбитых кристаллов

Прозрачных мечтаний,

Злоба, грусть, тоска,

Кипят до смерти в нём,

Хоть умер он давно…"

После этого поэт прыгнул с крыши автомобиля и повис на тонком бесцветном тросе, прикреплённом к поясу, лебёдка с которым, нависала прямо над бетонным возвышением.

Публика разразилась шквалом аплодисментов, мы с Широй не стали исключением.

Искупав творца в океане оваций, пошли дальше, слова здесь были излишни и мы оба это понимали. Для художественной выставки "Итерация диссоциации обожённости" организаторы выделили целую стену с чередой бетонных опор, расширяющихся к верху Посетители, проходящие мимо, местами прогоревшего баннера, натянутого на секции ограждения, мучительно пытались вникнуть в смысл названия выставки.

Повсюду на искусанных временем кирпичных стенах и колонах висели полотна, шокирующие обывателя смелостью художника или кажущейся бессмысленностью изображения.

Под небольшой картиной, являющей собой две детских футболки, натянутые на подрамник неровными, написанными огарком буквами чернели строки:

"Мы живём как крысы,

мученики лабораторий,

задыхаясь в тесноте

извилистых ходов,

лабиринта властного

диктата…"

А ниже выжженными отверстиями в пожелтевшей бумаге зияло имя автора -

ди/ночка.

В галерее больше всего места отводилось инсталляции в виде балкона, с заложенным входом. Опёршись плечом на стен,у стоял манекен незадачливого строителя. Голову последний обречённо склонил на грудь. Инсталляцию художник назвал: "Выкидыш решения".

Мы не смогли побывать на всех площадках, Шире позвонили и она озабоченная разговором, попросила отвезти её в центр.

– Что-то серьёзное?

– Да нет, вопрос времени.

– Слушай Шира, я вот что подумал…, ты говоришь, что Каин псих, да? А ты могла бы, разговаривая со мной отложить, хлыст?

– Молодец, догадался, поехали к Блэкофу.

– Тебе же нужно в центр?

– Правильно, а его кафешка как раз там и находится. Ну и видок у тебя, байкер, -хохотнула девушка.

*

Глава шестая

Мы с тобой одной крови…

Пообещав скоро вернуться, Шира оставила меня у дверей кафе «Бак на звезде». Дверь была выдержана в стиле фантастических фильмов шестидесятых годов. Подсвеченные створки с писком разошлись, и я оказался в помещении очень похожем на капитанский мостик из классического сериала «Star Trek». Посетителей было мало, больше всего внимание привлекала дружная компания за ближайшим к бариста столом. К слову, тот и сам увлечённо болтал с друзьями, но едва я вошел в зал, как тут же вернулся за стойку.

Я пытался вспомнить, что находится на этом месте в моём бывшем…, в мире Морлоков, блин, всё никак не могу определиться, как называть ту, иную реальность.

– Вы определяетесь с выбором или просто задумались? – Приятный голос кофейного бармена вернул меня на «капитанский мостик» из космоса воспоминаний.

– Простите, мне американо с сахаром, пожалуйста. И послаще.

– Сладким как грех да-а-а, понимаю, хотя грех слово не люблю, да и сладкий с ним никак не сочетается.

– Вы…, ваше имя Блэкоф?

– Ну, я бы не сказал, что это имя, которое мне дала моя матушка, но в миру меня знают таким, – протягивая мне чашку с зелёным, стилизованным изображением звездолёта ответил Блэкоф. – Вы же здесь, как я пониманию будете пить? Или всё-таки нужно было в стаканчик?

– Здесь, благодарю. – Присев за соседний с компанией столик я, смакуя напиток, занимающий почётное второе место после чая, в рейтинге моих фаворитов, согревающих как душу, так и тело, принялся рассматривать рисунок. Что-то очень знакомое казалось в очертаниях звездолёта. Версию с Энтерпрайзом я отбросил сразу. Здесь был образ знакомый с детства, образ, ломающий стены склепа взрослой души и выводящий в сад, где ты бегал в шортиках и майке, забывая о еде, забывая о времени. Не думая о времени, времени которое с неумолимостью быстрины в реке несёт тебя прочь от берегов беззаботности. И снова я вспомнил свой стих, что-то слишком часто в последнее время я о них вспоминаю:

У каждого в душе есть,

ступени истёртые,

сорняком поросшие,

ведут они в

парк заброшенный,

где краска на лавках

с лучами флиртовала,

дорожки, где

золотистый песок украшал,

клумбы жизнь источали,

а деревья богам

пятки щекотали…

Новый глоток кофе прогнал амнезию как пса оскалившего клыки, инкрустированные в пену, вокруг морды. Это же звездолёт «ЗАРЯ» – Звездолёт Аннигиляционный Релятивистский Ядерный. Боже, как же я мог забыть об этой любимой поколениями диалоги Ричарда Викторова, человека который подарил вселенной кинематографа три прекрасных планеты – «Москва-Кассиопея», «Отроки во вселенной» и «Сквозь тернии к звёздам». Даже, если опустить перечень наград, которые снискали эти шедевры, они навеки останутся в сердцах поколений, которые еще помнят каково это жить среди людей, а не хищников, готовых разорвать тебя ради лакомой косточки. Хищников, жаждущих видеть твоих детей глупыми, алчными, тщеславными рабами потребления.

Разом, допив кофе, я заказал вторую порцию и, пытаясь вызвать в душе штиль, прислушался к разговору компании. Друзей звали Абрам, Жорж Бувиль, Аннет Багрэс и Люк Селезнёв. Они делились впечатлениями от концерта известного композитора и мультиинструменталиста Катти Буддоматилиста.

– Вы знаете, если даже в эпоху тотального бесчувствия, божественная музыка остаётся в почёте, значит, этот мир всё ещё имеет шанс шагнуть прочь от рыхлого края Тартара, на котором давным-давно качается. – Сказала Аннет.

– О, слова не бога, но психолога, – улыбаясь, с акцентом сказал Жорж.

– А всё-таки жаль…,– не договорив, Аннет, уставилась в паутину трещин на поверхности овсяного печенья.

– Кого тебе жаль Аннет? – Спросил парень в очках с линзами коньячного цвета.

– Если мир сравнить с музыкой, он был бы бездарно написанной симфонией, вот поэтому, Абрам, мне и жаль.

– Вы знаете друзья, я когда-то был вынужден терроризировать свой чувствительный нос ароматами нужника, на одной из пригородных станций. И вот там, значит, поверх всякой похабщины, типичной наскальной живописи современных австралопитеков, я увидел это, – он, пролистав в рукафоне несколько фотографий показал друзьям снимок.

– Та не дёргай ты, я не вижу – попросил Жорж.

– Та давайте я прочту, – предложила Аннет.

Люди разучились слышать,

и слушать не хотят,

люди отказались думать,

в тени шаблонов проще жить.

И смысл людям

более не нужен,

им зрелища повсюду

подавай.

– Доказательство того, что среди неандертальцев живут и кроманьонцы, – улыбаясь, произнесла Аннет.

– Ну не все же подонкам отмечаться на стенах нужников пещер, это ж вам станция всё-таки. А дорога не только прибежище для негодяев. – Снова взялась солировать психолог Аннет. – Дорога и человек – вечные любовники, их отношения насчитывают миллионы лет.