К вопросу о равенстве полов

Чтоб уравнять масштабы, размышляю о глобальных неприятностях. По сравнению с которыми и ужин, и реформа – одного поля ягоды.

Дело в том, что самцы определяют направление развития вида. Они – разменная монета и полигон эволюции. Самки – стабильность, самцы изменчивость. На них природа отрабатывает варианты. Разброс параметров у самцов намного выше, чем у самок. Чтоб узнать, куда идет вид, нужно взять среднестатистическую самку и посмотреть, в какую сторону отличается от нее самец. Исключить из результата половой диморфизм. Это и будет направление развития вида.

Чем человеческие самцы отличаются от самок. Самки разумны, самцы – нет. Спрашивается – куда идет вид? По сравнению с этой трагедией что там ужин и какая-то реформа?

Разумеется, эта информация не для учебников и не для печати. В нашем отделе много такой. Потому-то Сонька дразнит меня пессимистом и вечно коллеблющейся интеллигенцией.

Я уверена, что раньше разумные самцы были. Но самоуничтожились. Биологическая функция самца – защита самки и детенышей. Он должен быть агрессивным по самой своей природе. Разум дал самцам ложное чувство собственной силы и защищенности. Это и погубило разумных самцов. Биологическая задача самок – убегать и прятать детенышей. Здесь разум только на пользу. Но направление развития по-прежнему определяют самцы. На крутом повороте развития нас случайно занесло в разумность. Но скоро оттуда вынесет. Не так, так иначе. Не вымрем, так одичаем.

А Сонька ругаться будет. И правильно. Ужин важнее. Так мой живот говорит.

Чем ближе к выборам, тем больше демонстраций и митингов. Вчера толпа начала бить стекла на нашей улице. Недавно в институте ввели ночные дежурства. Составили график. Не так уж часто получается – раз в два месяца. Соньке легче. У них в больнице ночные дежурства всегда были. И вивария в больнице нет. При проверке половину дежурных обнаружили в комнатах релаксации вивария с самцами. Все получили грандиозный разнос – и правые и виноватые.

Сонька бросила попытки обучить звереныша языку. Девять из десяти матерей пытаются научить мальчика говорить. Это после первых родов. И четыре из пяти – после вторых. Статистика. Результат – десяток-полтора заученных фраз, применяемых к месту и не к месту. То есть, приблизительно на уровне попугаев.

Стабилисты победили на выборах, но в городе становится все тревожнее. Первый указ нового правительства – "О временном запрещении демонстраций, митингов и публичных выступлений на улицах и площадях". В парках митинговать пока можно. По ночам улицы патрулируют милицейские машины со включенными мигалками. Тревожные блики бегают по потолку.

Институт лихорадит. Из бухгалтерии доходят тревожные слухи о сокращениях. Стабилисты собираются прекратить финансирование некоторых направлений. Никто не знает, каких, и все на взводе. Страшное дело – неуверенность в завтрашнем дне.

Не люблю я такой город. И вообще, хочу в деревню. Я родилась там. У меня был брат-близнец. Анализы давали двойственный результат, и мама не решилась на аборт. Я любила брата, играла с ним, пыталась научить говорить. А когда нам исполнилось шесть, он погиб. Расшалился, побежал за самосвалом и попал под заднее колесо. У меня на глазах. С тех пор я боюсь самцов и боюсь за самцов. Боюсь привязаться к самцу. С ним в городе может случиться все, что угодно.

Институт стоит на ушах. Неожиданно нагрянули высокие гости. Сама генеральный секретарь совета со свитой. Ларма отсыпается после ночного дежурства, а я так устала от всего, что даже не волнуюсь. Абсолютно. Даже когда высокие шишки заполняют мою комнату. Генсек что-то говорит шефу, та уводит экскурсантов, а мы остаемся с глазу на глаз.

– Хотите кофе? – спрашиваю я генсека. – Растворимый, без сахара. Сахар кончился.

– Хочу, – неожиданно соглашается она. Готовлю кофе, разворачиваю пакет с бутербродами.

– Тони… Можно, я вас так буду называть? Вы поддерживаете нашу партию?

– Нет. Партию стабилистов я не поддерживаю.

– Но вы нам не враг?

Задумываюсь на целую минуту. Враг… Враг – это как-то… слишком серьезно. Это когда зубами в горло.

– Наверно, нет. Я голосовала за реалистов, хотя шансов у них не было. А вас, стабилистов, я просто боюсь. Вы слишком долго сидели в оппозиции, теперь дорвались до власти, и начнете с ошибок. Вас будет кидать из крайности в крайность, вас будет заносить как машину на льду. Очень скоро вы потеряете популярность и наверняка проиграете следующие выборы. Простите, что я говорю неприятные вещи, это профессиональное.

– Нет, это как раз хорошо. Лести я наслушалась. Тони, вы получили очень опасный для нас документ и не опубликовали его. Почему?

– Потому что стало бы еще хуже. Смотрите! – вывожу на экран таблицы и графики. – Видите, насколько возрос бы индекс недовольства? Начались бы погромы, битье стекол…

– Уже бьют.

– Значит, начали бы стрелять! – рявкаю я и с тайным злорадством наблюдаю, как вытягивается лицо генсека. У стабилистов отличный отдел аналитики, но прогностических моделей социальных процессов нет. Это закрытая разработка нашего института.

– Да, поздравьте тактический отдел за идею подсунуть мне командировку в питомник. Это была великолепная импровизация.

– Но вы догадались и перепоручили дело Ларме.

– Вы сейчас пьете кофе в аналитическом отделе. Это мозг института, – улыбаюсь я, играя непонятно кого. И вдруг понимаю, что генсек приняла меня за начальника отдела. На двери фамилии нет, только должность, а в кабинете я одна.

– Вам не нравится наша программа, наша партия, но из высших соображений вы не стали совать палки в колеса, – заключает генсек. – Я предлагаю вам возглавить аналитический сектор нового правительства.

Ух ты… Чур меня, чур!

– Я пока не собираюсь менять место работы. И мне не нравится ваше резко отрицательное отношение к прогрессу и науке.

– Реалисты выбрали прогресс. Нам приходится играть на его недостатках. Это политика, Тони, ничего больше. И будем честны: нельзя гнать прогресс как лошадь на скачках. Иногда нужно остановиться и оглядеться – а туда ли мы скачем? В общем, если надумаете – место за вами. Придется, правда переехать на Семь Холмов. Поближе к резиденции правительства. У вас будет небольшой особнячок, служебная машина. Там имеются отличные ясли и детские сады с полным пансионом.

– Заманчиво, очень заманчиво… А вы не пробовали предложить эту должность Ларме?

– Хорошие у вас бутерброды. А кофе – дерьмо. Я пробовала говорить с Лармой. Она очень вежливо и мягко выставила меня за дверь.

– Что же она сказала?

– То же, что и вы. Что вы провели анализ ситуации и пришли к выводу о нецелесообразности публикации этнической программы. Что она проверила ваши расчеты и пришла к аналогичным выводам.

О деле больше не говорим. Пожираем сонькины бутерброды и запиваем дешевым растворимым кофе. Я бы сейчас сожрала кусок пластилина с опилками – и вкуса не почувствовала. Несмотря на все, эта женщина мне чем-то симпатична.