К востоку от Эдема. Том 1

Поначалу Ли пытался пробудить Адама, но Ли был очень занят. Он стряпал, стирал, купал близнецов и кормил их. Постоянно и усердно возясь с ними, он полюбил этих двух малышей. Он говорил с ними на кантонском диалекте — и первые слова, которые они поняли и пролепетали, были китайские слова.

Самюэл Гамильтон дважды приезжал к Адаму, пытался вырвать, вызволить Адама из этой шоковой окоченелости. Затем Лиза не выдержала.

— Больше туда не езди, я не хочу, — сказала она. Ты приезжаешь домой сам не свой. Не ты его меняешь, Самюэл, а он тебя. У тебя у самого лицо становится окоченелое.

— А ты подумала, Лиза, о двух его младенцах? — спросил Самюэл.

— Я подумала о твоей собственной семье, — отрезала она. — Ты привозишь нам оттуда траур чуть не на неделю.

— Что ж, ладно, матушка, — сказал он, но опечалился, ибо Самюэл не мог отгородиться от чужих страданий. Нелегко ему было покинуть безутешного Адама.

Адам заплатил ему за работу, даже за приспособления R ветрякам, но от ветряков отказался. Самюэл оборудование продал, деньги отослал Адаму. Ответа не дождался.

Он начинал уже сердиться на Адама Траска. Ему начинало казаться, что Адам упивается своим горем. Но особо размышлять над этим было некогда. Джо учился теперь в том колледже, что Лиланд Станфорд воздвиг на своей ферме близ Пало-Альто. А Том беспокоил отца, ибо слишком углубился в книги. Работу на ранчо Том выполнял исправно, однако Самюэл чувствовал, что Тому не хватает радости.

Уилл и Джордж преуспевали в своих делах, а Джо присылал из Станфордского университета письма в стихах, где лихо, но не слишком нападал на все общепринятые истины.

В ответ Самюэл писал ему: «Я был бы разочарован, если б ты не сделался атеистом, и рад видеть, что, вступивши в возраст и умудрившись, ты вкусил агностицизм, как вкушают сладкий пряник после сытного обеда. Но, понимая все это, сердечно прошу тебя — не пробуй обращать маму в свое безверие. Твое последнее письмо ее убедило единственно в том, что ты нездоров. Почти все недуги, считает она, можно вылечить крепким бульоном. Твои храбрые нападки на устройство пешей цивилизации она сводит к несварению желудка. И потому тревожится о тебе. Ее вера величиной с гору, а у тебя, сынок, в руках еще и лопатки нет».

Лиза старела, Самюэл видел это по выражению ее лица. В себе он не ощущал старости, хотя и был седобород. А Лиза как бы пятилась в прошлое, и это ли не признак старости?

Раньше, бывало, она слушала его пророчества и планы снисходительно, как шалый шум ребенка. Теперь же считает, что взрослому человеку это не к лицу. Они остались на ранчо втроем — Лиза, Том и Самюэл. Уна вышла за чужака и уехала с ним. Десси шьет дамские платья в Салинасе. Оливия замужем за своим нареченным, а Молли — верьте, не верьте — живет с мужем в Сан-Франциско, в богатой квартире. У камина в спальне постлана белая медвежья шкура и пахнет духами, а после обеда, за кофе, Молли покуривает сигарету с золотым ободком, марки «Вайолет Майло».

Однажды, поднимая прессованное сено, Самюэл надсадил спину; сильней боли была обида-что ж это за жизнь для Сэма Гамильтона, если тюк сенца нельзя поднять? Уличив свою спину в слабости, он оскорбился этим почти так же, как если бы родную дочь уличил во лжи.

В Кинг-Сити доктор Тилсон осмотрел, ощупал его. От тягот своей профессии доктор с возрастом стал раздражителен. — Вы спину надсадили. — Именно так, — подтвердил Самюэл. — И вы приехали из вашей дали в Кинг-Сити только для того, чтобы услышать это от меня и заплатить два доллара? — Вот они, два доллара.

— И хотите услышать, что делать со спиной? — Конечно, хочу.

— Не надсаживать больше. И уберите ваши деньги. Вы же человек неглупый, Самюэл, и, надеюсь, еще не впали в детство.

— Но спина-то болит.

— Конечно, болит. А то как бы вы узнали, что перетрудили ее? Самюэл рассмеялся.

— Вы мне помогли, — сказал он. — Больше, чем на два доллара. Так что возьмите их.

Доктор вгляделся в него.

— Вы, кажется, не врете, Самюэл. Ладно, возьму.

Самюэл зашел к Уиллу в его красивый новый магазин. Он едва узнал сына процветающий Уилл раздобрел, под пиджаком жилетка, на мизинце золотой перстень.

— Я тут для мамы велел завернуть, — сказал Уилл. Баночки из Франции. Грибы, паштет, сардинки величиной с ноготь.

— Она их просто перешлет Джо, — сказал Сзмюэл.

— А ты убеди ее не слать, пусть сама полакомится.

— Нет, — сказал отец. — Ей лакомее будет, если Джо съест.

В магазин вошел Ли; глаза его радостно блеснули.

— Здласте, мистел.

— Здравствуй, Ли. Как малыши?

— Холосо.

— Я тут рядом пивка хочу выпить, — сказал Самюэл. — Буду рад, если посидишь со мною, Ли. Они сели в баре за круглый столик. — Давно хотел проведать вас с Адамом, да вряд ли будет от этого польза, — сказал Самюэл, рисуя пальцем влажные узоры на скобленой столешнице.

— Но и вреда не будет. Мне казалось, Адам переборет себя. А он все бродит привидением.

— Ведь больше года прошло? — спросил Самюэл.

— Год и три месяца.

— Ну и чем я тут, по-твоему, помогу?

— Не знаю, — сказал Ли. — Может, за шиворот его возьмете, встряску дадите. Другое ничего не помогает.

— Не умею я брать за шиворот. Себе только встряску задам. А кстати, какие он имена дал близнецам?

— Никаких не дал.

— Ты шутишь, Ли.

— Какие уж тут шутки.

— А как же он их называет?

— «Они».

— Но когда обращается к ним?

— «Ты», если к одному; а к обоим — «вы».

— Чушь какая, — рассердился Самюэл. — Что он, совсем сдурел?

— Я собирался к вам приехать, рассказать. Если вы его не приведете в чувство, он — мертвый человек.

— Я приеду, — сказал Самюэл. — И захвачу плеть. Детей без имени оставить! Будь я проклят, если не приеду.

— Когда?

— Завтра же.

— Я курицу зарежу, — сказал Ли. — Вы полюбите близнецов, мистер Гамильтон. Прекрасные малыши. А мистеру Траску не окажу, что едете.