К югу от мыса Ява

— Кто-то оказался взаперти, сэр! — перебил его Дженкинс. — В переднем насосном отсеке. — Он говорил торопливо, настойчиво и прерывисто, выдавливая одно-два слова с каждым вздохом. — Я бросился вниз с переходного мостика и приземлился на люк. По нему стучали изнутри, сэр.

— Вы, конечно, открыли его? Правда? — тихо спросил Николсон.

— Нет, сэр. Зажимы заклинило намертво, — устало покачал головой Дженкинс. — Я не смог их разомкнуть, сэр.

— Люк оснащен зажимной трубой, — жестко проговорил Николсон.

Дженкинс ничего не ответил и выставил на обзор свои ладони. Николсон поморщился. На них совсем не осталось кожи — лишь красная, сырая плоть, из-под которой виднелась белая кость.

— Господи всемогущий! — Николсон несколько секунд смотрел на руки Дженкинса, затем взглянул в его полные боли глаза. — Простите меня, Дженкинс. Спускайтесь вниз и ждите возле радиорубки. — Он резко повернулся, когда кто-то дотронулся до его плеча. — А, это вы, Ван Эффен… Полагаю, вы понимаете, что, несмотря на все ваше безрассудство, вы самый везучий человек на свете?

Высокий голландец положил две винтовки, автоматический карабин и боеприпасы на палубу и выпрямился.

— Вы оказались правы, — спокойно проговорил он. — На крыше действительно делать больше нечего. Все мертвы. — Он кивнул на удалявшуюся спину Дженкинса. — Я слышал, что он сказал. Это люк в передней части мостика? Я отправляюсь туда.

Николсон посмотрел в его спокойные серые глаза и кивнул.

— Идемте со мной, если хотите. Мне может понадобиться помощь, чтобы вытащить его оттуда, кто бы он ни был, — сказал Ван Эффен.

Спустившись в коридор, они наткнулись на ковылявшего с охапкой одеял Вэньера.

— Как шлюпки, четвертый? — быстро спросил Николсон.

— Замечательно, сэр. Их едва задело. Можно подумать, японцы умышленно оставили их целыми.

— Что, обе? — изумленно воскликнул Николсон.

— Да, сэр.

— Вот это подарок, — пробормотал старший помощник. — Поторопитесь, Вэньер. Не забудьте про носилки для капитана.

Внизу, на главной палубе, стоял удушливый жар. За пять минут интенсивность полыхавшего в грузовых трюмах пожара увеличивалась в два-три раза, и сквозь гул огня смутно улавливался практически не прекращающийся грохот лопавшихся и взрывавшихся металлических бочек с топливом. У Николсона это запечатлевалось где-то в уголке сознания, когда он колотил по люку концом двухфутовой трубы, служившей зажимным рычагом. Наклонившись низко над люком в ожидании ответа, Николсон видел, как льется со лба пот почти непрерывной струйкой. Воздух был таким сухим и перегретым, а металл — столь горячим — они чувствовали это даже через подошвы, — что капли пота мгновенно испарялись при соприкосновении с палубой… Вскоре снизу раздался ответный стук — очень слабый, но все-таки уловимый, — и они оба одновременно вздрогнули.

Николсон не стал больше ждать. Зажимы оказались и вправду наглухо заклиненными — и понадобилась дюжина мощных ударов кувалдой, взятой с собой старшим помощником, чтобы освободить два из них. Последний же поддался с первого удара.

Струя горячего зловонного воздуха ударила из покрытых мраком глубин насосного отделения, но Николсон и Ван Эффен оставили это без внимания и всмотрелись в темноту. Затем голландец включил фонарь, и они ясно разглядели перепачканные нефтью седые волосы взбиравшегося по трапу человека. Тут же две длинные руки потянулись вниз, и мгновением позже рядом со старшим помощником на палубе стоял человек, рефлекторно пытавшийся защитить лицо от хлынувшего жара. Он был в нефти с головы до ног, лишь белки глаз ярко выделялись на его перепачканном лице.

Николсон ошеломленно проговорил:

— Уилли!

— Он самый, — нараспев произнес Уиллоуби. — И никто другой. Старый добрый Уилли. «Цветущим молодым людям и девушкам надлежит…» Не простые ж мы, однако, смертные. — Он стер с лица немного нефти. — Никаких панихид по Уиллоуби.

— Но что, черт побери, вы делали?… Не обращайте внимания. Идемте, Уилли. Времени в обрез. Мы покидаем судно.

Поднимаясь на мостик, Уиллоуби жадно хватал ртом воздух.

— И куда же мы направимся?

— Как можно дальше от «Виромы», — мрачно сказал Николсон. — Танкер готов взлететь на воздух в любой момент.

Уиллоуби обернулся, прикрывая глаза рукой.

— Но это всего лишь бензин, Джонни. Всегда есть вероятность, что он просто выгорит сам по себе.

— Вспыхнула цистерна номер один.

— Тогда — в шлюпки, и да поможет нам Бог, — проговорил Уиллоуби. — Старина Уилли будет жить и бороться как-нибудь в другой раз.

Через пять минут обе шлюпки загрузили всем необходимым и приспустили для погрузки людей. Всех выживших, включая и раненых, собрали вместе. Николсон посмотрел на капитана.

— Готовы выслушать ваши приказания, сэр.

Файндхорн слабо улыбнулся, — и даже это, видно, стоило ему огромных усилий, ибо улыбка перешла в гримасу боли.

— Не время скромничать, мой мальчик. Вы командуете, мистер Николсон. — Он закашлялся и поднял глаза к небу. — Самолеты, мистер Николсон. Они запросто могут перестрелять нас, как кроликов во время спуска в шлюпки.

— Они безо всяких помех сделают это и в открытом море, — пожал плечами Николсон. — У нас нет выбора, сэр.

— Конечно. Простите за глупое замечание. — Файндхорн откинулся и закрыл глаза.

— Самолетов нам опасаться нечего, — раздался до странности уверенный голос Ван Эффена. Он улыбнулся Николсону. — Вы и я могли умереть уже дважды. Они или не могут, или не желают стрелять в нас. Есть также и другие причины, но время не терпит, мистер Николсон.

Глухой протяжный рокот прокатился по судну. Затем «Вирому» охватила тяжелая беспрерывная дрожь от носа до кормы, и почти мгновенно от резкого головокружительного крена палуба ушла из-под ног куда-то в сторону кормы. Николсон ухватился за дверь и слабо улыбнулся Ван Эффену.

— Время на самом деле не терпит, Ван Эффен. Не могли бы вы всегда столь масштабно иллюстрировать свои мысли? — Он повысил голос: — Так, всем в шлюпки.

Спешить, однако, следовало ранее — положение стало отчаянным. Перегородки цистерны номер два были прорваны, и нефть уже полилась в море, так как «Вирома» здорово осела на корму. Николсон ясно понимал, что чрезмерная суматоха и напряжение могли лишь вогнать пассажиров в панику. Маккиннон и Ван Эффен распределяли пассажиров по местам, перенося больных и укладывая их между банками, обмениваясь при этом спокойными, бодрыми репликами. Сквозь гул пожара пробивался какой-то странный звук, сочетавший пронзительное, заставлявшее леденеть кровь шипение и глухой треск, похожий на звук рвущегося ситца, только интенсивнее в тысячу раз.

Пекло теперь было просто невыносимым. Две огромные стены огня стали неуклонно сходиться друг с другом — бледно-голубая полупрозрачная завеса, поблескивавшая и полуреальная, наступавшая с носовой части танкера, и подернутая дымом, кроваво-красная — с кормы. Дыхание теперь раздирало горло. Дженкинс страдал, наверное, более всех, ибо раскаленный воздух постоянно запускал свои когти в обожженную кожу и кровоточащую плоть его рук. Маленький Питер Тэллон, наоборот, испытывал минимальные неудобства, о чем позаботился боцман, смочивший в раковине кладовой большое шерстяное одеяло и завернувший мальчика с ног до головы.