К. Р.

В Ассуан тем временем приехала из Афин сестра Оля. С ее приездом паршивенький городишко с пыльной дорогой, лавчонками и неказистыми домами, со страшным ветром, когда в небо поднималась, казалось, вся Сахара, стал будто другим — живым, многолюдным, загадочным. Константин Константинович нежно любил сестру и был ей рад несказанно. Начались поездки на остров Элефантин с его тайнами древней жизни. Поплыли вверх по Нилу к плотине, выстроенной англичанами. Посмотрели храм Изиды, стоявший в воде из-за этой плотины. Потом переехали в Луксор. Ну а уж там было на что смотреть каждый день. Великий князь видел раньше и Долину царей, и сфинксов, и храмы, но живущий в нем экскурсовод вдохновенно просвещал теперь жену, сестру и сына с такой же страстью, как гостей в Павловске или Мраморном дворце.

В Луксоре стояла страшная жара, арабы говорили, что не меньше 50 градусов. Константин Константинович смеялся: мол, цифры завышены. Однако все жаловались на раскаленный воздух, на недомогание, на головную боль, на сердце. А он гулял по Луксору в самое пекло перед завтраком в пробковом шлеме, пот катился по лицу, но он наслаждался жарой и на сердце не жаловался.

Что же случилось с его сердцем потом?…

Незадолго до отъезда из Египта Великий князь застал сына с книгой в руках.

— Что ты читаешь?

— Это военная книга.

— И интересно?

— Не очень, просто я думаю, что будет война.

Без всякой интонации отец сказал:

— Слухи о войне ходят несколько лет. Кто-то взбадривает себя…

Для Гавриила заканчивались те два месяца, на которые отец взял его с собой в Египет. Возвращался он тем самым пароходом, на котором прибыл в Александрию. Во время плавания познакомился с немецким принцем, и тот задал тот же вопрос:

— Что вы читаете?

— Это военная книга, — ответил Гавриил.

И немецкий принц Рейс, и русский князь Гавриил Константинович стали говорить на военные темы и о возможной войне — каждый о своей войне…

* * *

А Великий князь продолжал размышлять над трудной судьбой своей драмы «Царь Иудейский».

Созданная на евангельский сюжет драма представляет последние дни земной жизни Иисуса Христа. В ней нет образа самого Спасителя, но именно Иисус Христос и его учение составляют содержание драмы, в которой разворачиваются основные евангельские события: торжественный вход Господень в Иерусалим, замысел убийства Христа, рев толпы, требующей казни Мессии, Крестный путь на Голгофу, Пилат, потрясенный страданиями Христа, люди, принявшие заповеди Спасителя и тем самым очистившиеся и преображенные… Вместе с тем на пути «Царя Иудейского» к зрителю возникали препоны, и здесь самое время рассказать историю создания драмы и ее постановки на сцене.

Константин Константинович мечтал о серьезном литературном труде. 26 сентября 1888 года в дневнике появляется запись: «Что же делать, когда я не могу создать драму. Неужели же я никогда не смогу этого? Может быть, я рожден лириком, а во что бы то ни стало хочу попасть в драматурги? Я не знаю, как расположить сцены. Как выставить характеры и найти наиболее сценичные сопоставления. Надо проникнуться и духом языка того времени. Все это представляет мне немало трудностей. Но работа меня увлекает… хочется избежать однообразия и недостатка действия, что так утомительно и скучно в театральных пьесах. Я еще очень неопытен даже в подготовительной работе».

Несмотря на ссылки на неопытность, в этом же году критикой была отмечена пьеса К. Р. «На страстной неделе», полная религиозного пафоса.

И все-таки к своей значительной драматургической удаче Великий князь пришел необычным путем. Он увлекся переводами драматических шедевров, в том числе «Гамлета» Шекспира. Можно смело сказать: с его именем связано становление русской переводческой школы. Интересно было бы сегодня подержать в руках книгу о Датском принце в переводе К. Р., чтобы самолично увериться: везде ли в ней «чувствуется веяние шекспировского духа», как пишет Кони, и так ли «благозвучны, ясны и отличаются изысканной простотой» стихи, рожденные даром переводчика, как это утверждал известный театровед А. Р. Кугель. Работа над Шекспиром придала Великому князю смелости, чтобы обратиться к собственной драме. Тему подсказало само его мировосприятие.

Он был человеком глубоко верующим. Детство, взросление проходили в русле православной традиции. Зрелость питалась общехристианскими духовными сокровищами. Церковь — Дом Господа на земле, и молитва — стала первостепенной важностью в его жизни: он «с умилением вслушивался в богослужение… каждое слово проникало глубоко в сердце».

К 1884 году К. Р. создал цикл из шести стихотворений под названием «Библейские песни» и вошел в литературу знаменательными строками из первого стиха этого цикла «Псалмовец Давид» (1881): «… Не от себя пою я: /Те песни мне внушает Бог, / Не петь их не могу я!» Он хорошо знал Ветхий и Новый Заветы, житийные сюжеты, молитвы, апокрифические истории, исследования исторические, историю средневековых христианских мистерий.

«Наступила полная вера и умиленное отношение к Христу, Учителю любви к людям, затем явилось, как всегда бывает у человека… желание пропаганды, желание поделиться с другими, и в той форме, которая наиболее доступна человеку, — драматической форме. Но как поделиться, каким образом передать свою веру в Христа, в искупление, в лучшую жизнь, в награду за земные страдания? ‹…› Можно обратиться к народному эпосу, к народной легенде, к тому, как представляет себе народ праведную жизнь на Земле, состоящую в умении жертвовать собой для других, и страдать с твердой верою, и перейти затем в то иконописное царство небесное, которое себе представляет народ, — и тогда это будет „Град Китеж“ с чудною музыкой Римского-Корсакова и чудесным либретто Вельского. Наконец, можно обратиться прямо к Христу и изложить эпизоды из его жизни таким образом, чтобы величие и высота Его учения, прелесть и чистота того аромата, который истекает из того учения среди толпы невежд, враждебных людей, лицемеров, фарисеев, трусов и ожесточенных людей, являлись бы с особенной силой. Этот последний путь избрал Великий князь», [78] — говорил Анатолий Федорович Кони, в подробностях знавший от К. Р. историю написания драмы «Царь Иудейский».

78

Из выступления А. Ф. Кони «Слово о К. Р.» в Академии наук в 1915 году.

Однако Иван Александрович Гончаров почти за четверть века до этого остерегал молодого К. Р., которому евангельское повествование о Страстях Господних «внушало пламенное желание воспроизвести его в форме рассказа, поэмы или драмы», от этой непосильной ноши. Возвращаясь из Мраморного дворца домой пешком по набережной, Гончаров размышлял о грандиозном плане молодого поэта. И вот что он ему написал 3 ноября 1886 года:

«Если, думалось мне, план зреет в душе поэта, развивается, манит и увлекает в даль и в глубь беспредельно вечного сюжета — значит, надо следовать влечению и — творить. Но как и что творить? (думалось далее). Творчеству в истории Спасителя почти нет простора. Все Его действия, слова, каждый взгляд и шаг начертаны и сжаты в строгих пределах Евангелия, и прибавить к этому, оставаясь в строгих границах христианского учения, нечего, если только не идти по следам Renan: [79] т. е. отнять от Иисуса Христа Его божественность и описывать Его как „charmant docteur, entoure de disciples, servi par des femmes“ (милого учителя, окруженного учениками, обслуживаемого женщинами), проповедующего Свое учение среди кроткой природы, на берегах прелестных озер и т. д., словом, писать о Нем роман, как и сделал Renan в своей книге „La vie de Jesus Christe“ („Жизнь Иисуса Христа“. — Э. М., Э. Г.). [80] Следовательно, художнику-поэту остается на долю дать волю кисти и лирическому пафосу, что и делали и делают живописцы и поэты разных наций. Даже жиды, и те в звонких стихах воспевают (разумеется, без убеждения, без веры и, следовательно, без чувств) страдания Христа, Голгофу и проч.

79

Жозеф Эрнест Ренан (1823–1892) — французский семитолог, историк, писатель. Выходец из католической семьи, готовившей его к духовной карьере, в молодости порвал с Церковью и посвятил себя критике христианства. Помимо прочих трудов автор восьмитомной «Истории происхождения христианства», написанной с позиции рационалистического скепсиса, особенно резко выраженного в первой книге «Истории…» — «Жизнь Иисуса» (1863), где Спаситель изображен простым проповедником, впоследствии идеализированным. Книга вызвала громкий протест со стороны французских католиков. Тем не менее ренановская «Жизнь Иисуса» была переведена на многие языки и оказала большое влияние на поколение 1870-х годов, как и на последующие, в том числе в России. — Прим. ред.

80

Такое название — скорее всего издержки переводов и переизданий. В оригинале книга названа «Жизнь Иисуса» (Vie de Jesus), что не одно и то же, если принимать во внимание позицию автора. — Прим. ред.

Всем этим я хочу только сказать, какие трудности ожидают Ваше Высочество в исполнении предпринятого Вами высокого замысла. Но как Вы проникнуты глубокою верою, убеждением, а искренность чувства дана Вам природою, то тем более славы Вам, когда Вы силою этой веры и поэтического ясновидения дадите новые и сильные образы чувства и картины — и только это, ибо ни психологу, ни мыслителю-художнику тут делать нечего»

(3 ноября 1886).

Между тем Петр Ильич Чайковский, не задумываясь, воодушевлял К. Р. на создание «крупного произведения», словно подслушав желание поэта: «Так как Вы имеете счастье обладать живым, теплым религиозным чувством (это отразилось во многих стихотворениях Ваших), то не выбрать ли Вам евангельскую тему для Вашего ближайшего крупного произведения? А что, если бы, например, всю жизнь Иисуса Христа рассказать стихами? Нельзя себе представить более колоссального, но вместе с тем и более благодарного сюжета для эпопеи. Если же Вас пугает грандиозность задачи, то можно удовольствоваться одним из эпизодов жизни Христа, например, хотя бы Страстями Господними. Мне кажется, что если с Евангельской простотой и почти буквально, придерживаясь текста, например, евангелиста Матфея, изложить эту трогательнейшую из всех историй стихами, то впечатление будет подавляющее» (15 октября 1889).

К. Р. — 31 год. Он по-прежнему хочет написать драму, но по-прежнему не решается взяться за столь сложную тему. Он чувствует, что слаб для нее внутренне, духовно и по жизненному опыту. Мысль останавливается на событиях более локальных, из русской истории — время царевны Софьи, Василия III. И он пишет Чайковскому, что, если Бог даст, он выполнит эту задачу — стихи о Страстях Христовых, но «теперь я еще не дозрел до такого великого труда».

Шли годы. Потаенный замысел «взрослел», определялся, сопрягаясь с личной жизнью Константина Романова, желание осуществить его становилось потребностью. Правы те, кто считает, что «осуществление этого замысла равно предназначению, а это значит — жизни».