Кабахи

Нодар молчал.

Махаре пожал плечами.

— Наверно, на мосту, — ответил Отар.

— Хотите посмеяться всласть? — спросил товарищей Шакрия.

Махаре насторожился.

— Если так, то давайте за мной!

Шакрия повернулся и бросился бежать. Ребята кинулись следом за ним.

Отар еле выволок ноги на двор, а глаза оставил в читальне…

На перилах моста сидели Шалва и Дата.

— Где Муртаз? — спросил Coco.

— Муртаз был нынче в поле на жатве. Изволил малость утомиться.

— А Фируза?

— Фируза уехал с Валерианом Серго в Шуамту. Там сегодня у них пир горой.

— Какой он им собутыльник? — удивился Шакрия.

— Будет на свирели играть, услаждать слух почтенной компании.

— Ну ладно, обойдемся. Пошли!

— Куда ты нас приглашаешь? — поинтересовался Нодар.

— Увидите.

Приятели миновали старую часть села, вышли на окраину, пересекли заросшее кустарником поле Клортиани и остановились под дубом, на краю кукурузного поля.

— Который час? — спросил Шакрия.

— Двенадцатый пошел.

— Пожалуй, пора.

— Говори уж, что ты затеваешь? Для чего этот толстенный кнут?

— Ребята, а что, если бы этот ручей да нам на всю ночь? Пожалуй, всем хватит на поливку. Вон сколько в нем воды!

— Хватит-то хватит, да кто нас до него допустит?

— Что это тебе, Надувной, приспичило поливать? Когда это было, чтобы ты о доме да о хозяйстве заботился?

— Мать пристала, житья не дает: огород, дескать, сохнет.

— Огород не огород, а в виноградник я бы охотно воду пустил.

— Не тужите, ребята, я такую штуку устрою, что Миха навсегда потеряет охоту соваться сюда по ночам. А потом кто-нибудь из наших возьмется воду стеречь.

Шакрия опоясался толстым, сплетенным из ремней кнутом и приладил его на себе так, чтобы конец с длинной кистью свисал сзади наподобие хвоста.

— Теперь я разденусь, а вы меня вымажьте грязью.

Тут приятели догадались, в чем дело, и покатились со смеху.

— Только вы, ребята, попрячьтесь в разных местах — и в кукурузе, и за ручьем. Кто-нибудь пусть влезет на дерево. А когда я выскочу из кукурузы, вы улюлюкайте, вопите и хохочите. Только сначала перекройте ручей, чтобы Миха поднялся сюда посмотреть, в чем дело.

Было тихо. Только пиликанье кузнечиков нарушало ночное безмолвие. Время от времени в ручье начинали квакать хором лягушки, но вскоре смолкали, и вновь воцарялась тишина.

Чуть слышно, неумолчно шепталась высокая кукуруза.

Изредка гукал филин где-то у башни, в верховье ручья.

Прошло немало времени, прежде чем ребята услышали знакомый голос Миха.

— Ах, мерзавец, собачий сын! Погоди, дай до тебя добраться, кто бы ты там ни был…

Сторож приближался к кукурузному полю.

— Ты смотри, что за негодяй, куда это он увел всю воду? — бормотал Миха и мотыгой расчищал воде путь к старому ложу.

— Миха! — вдруг донесся до него зов откуда-то справа, из кукурузы.

Сторож остановился и, опершись на мотыгу, стал прислушиваться.

— Кто это там?

— Миха! — на этот раз голос прозвучал слева, и сторож, чуть не вывернув себе шею, обернулся в ту сторону.

— Миха! Миха! — послышалось и с Берхевы.

Миха застыл, весь превратился в слух.

— Миха! Миха! Миха! — наперебой заорали, завизжали, завопили пронзительные голоса в ветвях дуба, в зарослях, на Берхеве.

И вдруг, откуда ни возьмись, то ли вылезло из ручья, то ли поднялось среди кукурузы — этого Миха не запомнил — черное, чернее угля, страшилище. Диво это зафыркало, захихикало и стало с замысловатыми ужимками выплясывать вокруг старого сторожа.

Волосы стали дыбом на голове у Миха, войлочная шапчонка поднялась на целых два пальца — он сразу понял, с кем имеет дело.

— Сгинь, лукавый! Прочь, нечистая сила! — Прислонив мотыгу к груди, сторож стал торопливо креститься.

Но страшилище расхохоталось леденящим душу хохотом и, вместо того чтобы сгинуть, стало суживать круги, приближаясь к перепуганному Миха.

— Ииииии-хи-хи-хи-хи-и! Хи-хи-хи-и-и! — послышалось со всех сторон, и горы, ущелья, кустарник, высокая кукуруза, ручьи и овраги отозвались на эти истошные вопли.

— Виии-хи-хи-хи-хи-и-ии-иии! — загудело все вокруг, и Миха показалось, что земля заходила ходуном у него под ногами.

— Господи помилуй! — вскричал бедняга, но, заметив, что богу до него явно нет никакого дела и что весь мир во власти дьяволова воинства, выронил мотыгу и пустился наутек через кустарник, да так быстро, что и борзой собаке охотника Како было бы не под силу его догнать.

Глава пятая

1

Полуденное солнце палило немилосердно, знойное марево переливалось во дворе огромного колхозного хлева. Под забором, в кучах кукурузной соломы и перепрелого навоза, лениво копались истомленные жарой куры. Свирепая легавая Ефрема-гончара, растянувшись под большим орехом и сонно жмуря глаза, нехотя отгоняла мух, тучами носившихся над нею.

Заваленный всяческим хламом двор зарос чертополохом и колючками. Но с одного краю он был расчищен. Перекопанную землю утрамбовали, камни собрали в кучу. Здесь было устроено просторное гумно.

За орехом маячил в раскаленном воздухе заржавленный триер. Около него привалилась боком к гнилой коряге сломанная веялка. Тут же виднелась половина разбитого сорокаведерного винного кувшина. А чуть дальше неуклюже воткнулся лемехом в землю высокий плантажный плуг, выкрашенный синей краской.

Посреди гумна блестел, как гора золотого песка, ворох пшеничного зерна. Около него, ближе к краю, стояли весы — казалось, гусыня на яйцах замерла, к чему-то прислушиваясь, вытянув длинную, изогнутую шею. Рядом была воткнута в землю для тени срубленная большая ветвь вяза — бессильно свисали ее увядшие, сморщенные от жары листья.

Под орехом полеживал на боку Лео. Голова его была повязана носовым платком, тут же на земле валялись карандаш и толстая пачка квитанций. Лео честил в душе умника, надумавшего устроить гумно на противоположном краю двора. Всякий раз, как подъезжала арба или машина, ему приходилось вскакивать и подолгу хлопотать около весов. А машины и арбы подъезжали одна за другой. И Лео с завистью поглядывал на парней, лежавших ничком на траве, тут же под орехом: они-то могли использовать каждую свободную минуту, чтобы сладко вздремнуть.